― Ага, ― Блошка увидела на подоконнике клетку с кенарем и глядела теперь только туда.

  ― Дедушка твой ждет тебя во дворе храма. Очень сердится. У него могут быть неприятности. Госпожа Мелея - супруга самого управителя Четырех Сел.

  Блошка равнодушно дернула плечом.

  ― Да, не получается у нас разговора, ― саг отошел от стола, девочка спрыгнула и пошла разглядывать птичку.

  Берф на всякий случай придвинулся поближе к клетке, выглянул в открытое окно. Во двор въезжал господин Фосваж Лоир, держа перед собой на седле дочку, юную владетельницу Малану. Девочка покорно дала себя ссадить и застыла посреди двора, безвольно опустив руки. Отец, присев перед ней на корточки, что-то объяснил дочке, та кивнула и осталась безучастно стоять, глядя перед собой. К господину Фосважу подошел конюх, забрал коня, саг Реман поприветствовал госпожу Малану и повел ее отца за собой, но девочка продолжала стоять, уперев взгляд в землю. Она была бледна и мелко дрожала.

  ― Бедная девочка, ― вслух произнес саг.

  Блошка впервые за весь разговор взглянула на сага с интересом, и, проследив за его взглядом, выглянула из окна.

  ― Какое красивое у нее платье, ― с восторгом прошептала она. ― Я знаю эту девочку. А почему она бедная?

  ― Она больна, ― объяснил саг. ― Отец привез Малану, чтобы мы ее вылечили. С бедняжкой приключилась неизвестная хворь, господин Фосваж возил ее к знаменитым лекарям, но никто не смог помочь. Теперь он надеется только на помощь сагов.

  ― Нет, ― вдруг с силой произнесла Блошка.

  ― Что нет?

  ― Она не больна.

  В голосе сага зазвучал неприкрытый интерес:

  ― Как ты можешь знать? Девочка задыхается, плохо ест, худеет, почти не разговаривает. Все признаки болезни налицо. Мы будем молиться, чтобы изгнать болезнь и отпугнуть смерть.

  ― Не больна, ― выговорила Блошка, просовывая в клетку тоненький пальчик.

  Беспокойная птица (подарок сага с Восточных островов), не заметалась, как обычно, от резкого движения, а прошлась по жердочке к самым прутьям, наклонив золотистую головку и изучая гостью. Берф потер бородку.

  Господин Фосваж вернулся во двор, подхватил безвольную ладошку дочери и повел ее к зеленым клумбам, где в тени ив тек ручеек, и среди роз и цветущего кустарника в выложенном камнями небольшом углублении жили маленькие оранжевые рыбки.

  ― Пойдем, ― саг поманил Блошку рукой, не совсем уверенный, что поступает правильно.

  Девочка послушно последовала за ним. Саг размышлял, пока они шагали по дорожкам. Странность внучки травоведа поставила его в тупик. Поначалу он думал, что при подобном грубом и нечутком воспитании, как это часто бывает, Домом* девочки завладел кусочек тьмы, и какая-нибудь нечисть толкает ее на жестокие проделки. Но чем дальше он вглядывался в это безмятежное личико и искренние глаза, тем яснее понимал, что девочка не одержима. Сага охватывал трепет, когда он думал, что догадывается, что могло побудить ее совершать странные, с точки зрения окружающих, ненормальные, поступки.

  ― У девочки нет мамы, ― сказал саг Блошке по дороге.

  ― Я знаю, ― серьезно кивнула та. ― Она умерла.

  ― Да, ― саг помолчал. ― Я знал когда-то госпожу Палину Лоир. Она была чудесной женщиной, простой, но очаровательной оратой, родом из тех же мест, что и я. Господин Фосваж взял ее в жены, но им пришлось жить очень замкнуто, потому как общество не приняло этот неравный брак. Узнав, что я еду на восток, Фосваж переехал сюда сам, подальше от слухов.

  Саг вдруг понял, что говорит с восьмилетней девочкой как с равной, а та внимательно и понимающе его слушает. Они подошли к отцу и дочери, Блошка положила свою ладошку на плечо Маланы, и та вдруг затряслась и заплакала. Господин Фосваж, извинившись, взял дочь на руки и, отойдя на посыпанную песком дорожку, принялся ходить взад-вперед, убаюкивая малышку. Блошка и саг присели на скамью в тени деревьев.

  ― Видишь теперь, она не болеет, ― снисходительно произнесла Блошка.

  ― Вижу, ― ответил саг. ― Это называется пленс*. Не боишься?

  ― Нет, ― Блошка помотала головой. ― Я только пауков боюсь. Больших.

  Блошка показала пальчиками, каких.

  ― Пленсы тоже как пауки, ― сказал Берф. ― Только настоящие пауки хоть мух ловят, а от этих пользы в Доме никакой. Только силы у человека сосут, да Дом рушат. Садятся на потоки силы и сосут, а человеку, чтоб не жаловался, подкидывают умения всякие, видения, мысли. А у детей в материнской утробе могут все здоровье забрать. И рождается такой ребенок или никчемышем*, или калекой. Вот только у Маланы пленс не с рождения, недавно он к ней пришел. Испугалась чего-то, в беспамятство впадала, или грех какой на их семье, вот и подхватила...паразита.

  ― Нет.

  ― Что нет? Не боишься пленсов?

  Девочка уже сидела у прудика с рыбками спиной к собеседнику. Саг Берф никак не мог понять, в какой момент общения девочка начинала замыкаться, напрочь теряя интерес к собеседнику. Вот она смотрит в упор умными черными глазками в обрамлении пушистых ресниц, а вот уже отрешенно почесывает болячку на ноге или ковыряется в носу, и со стороны - чистый никчемыш.

  - Нет.

  - Что?

  - Просто.

  - Опять просто?

  Блошка молчала.

  Саг, кряхтя, полуприсел рядом с прудиком, ласково заглянул девочке в глаза.

  - Я знаю, что ты об этом ни с кем не говоришь, но мне - можно. Я саг, я тоже чувствую мертвых, их неупокоенные души, я могу освобождать Дома людей от их присутствия. Расскажи мне, что чувствуешь ты. Поверь, мы можем помочь маленькой Малане.

  - Как?

  - Проведем обряд и выгоним пленса.

  - Как?

  - Призовем стихии. Его может поглотить огонь или земля, или воду, выдуть ветер. Так или иначе, тварь отправится в ад. И Малана будет здорова и весела, как прежде.

  - Нет! - девочка резко развернулась к старику и схватила его за руки, так что от неожиданности он упал на колени и чуть было не свалился в прудик. - Нельзя!

  - Что ты, маленькая, - растерянно забормотал саг, мягко сжимая крохотные пальчики в своих ладонях, решив, что девочку испугалась за свою ровесницу, - мы не сделаем больно Малане, это всего лишь стихии, такой обряд: свет солнца, течение вод ...

  - Нельзя! - Блошка умоляюще смотрела на сага, в глазах ее стояли слезы. - Нельзя в ад...она же...нельзя...

  - Тебе...тебе жалко пленса, - догадался саг. - Да, понимаю тебя...это - душа, тоже душа...

  Девочка разрыдалась и уткнулась лицом в грудь старика.

  -...несчастная душа, потерявшая правильный путь...

  - Нет, нет, - шептала девочка.

  -...самоубийца или кто-то, попавший в руки бесовиков...

  - Нет, не-е-ет!

  Саг отстранил Блошку от себя, держа за плечи, и строго сказал:

  - Расскажи мне, что ты знаешь. Почему тебе так жалко пленса, мучающего эту бедную девочку? Кто это? Если не расскажешь, я не смогу помочь.

  - Не мучает, не мучает...она...она, ― Блошка всхлипывала, ― не нарочно...

  - Расскажи, - потребовал саг. - Кто она?

  - ...вы ее прогоните в а-а-ад...

  - Нет, если ты объяснишь, почему я не должен этого делать.

  - Это ее...Палина... - выдохнула Блошка.

  - Кто?

  - Ее мама...Она сказала, что она ее мама...госпожа Лоир...

  ****

  - Что теперь? - спросил Реман.

  Утомленные дневными событиями, саги сидели на лавке у храмов. Молодой саг без тени смущения кутался в пеструю женскую шаль, оставленную кем-то из селянок, круглая голова смешно торчала из складок вязаного полотна. Несмотря на теплые вечера Дарителя, Реман постоянно мерз. Он еще не привык - не мог приноровиться к жизни служителя Пятихрамья, открытой для каждого желающего. Люди шли и шли к нему, пользуясь его незащищенностью, уходили после долгих разговоров, смакования своих проблем и болячек, довольные и 'сытые', а молодой саг, оправдываясь перед пожилым учителем, обещал следить за расходом энергии и эмоций, а пока каждый раз истощался, вечерами мерз и запихивал в себя, по настоянию Берфа, питательную мясную пищу. У Ремана даже саднило горло от долгих разговоров.