— Я всегда провожу с ней время, прежде чем куда-то уехать, и захожу к ней, когда возвращаюсь. Кроме того, она сама сказала мне, чтобы я как можно чаще бывал в обществе других членов семьи. Так что тебе нет причин волноваться. У Салли нет ни малейших сомнений относительно того, кто я такой.

— Я волнуюсь не из-за Салли. Нам нужно убедить других.

— Что я и делаю. У Джорджа и Тессы уже не осталось никаких сомнений. Я — их давно куда-то пропавший и вновь обретенный кузен. Что касается Пэтси, то она обычно пьяна, и ей все до лампочки.

— Я не о ней. Меня беспокоит Каролин. Ты не поверишь, но она имеет на Салли громадное влияние. И если ты не сумеешь обмануть ее, то нам с тобой грозят большие неприятности.

— Перестань! С Каролин я все уладил. Она убеждена, что я настоящий Александр Макдауэлл, и хочет лишь одного — как можно реже попадаться мне на глаза. Ей ни за что не разгадать правду.

— Хотелось бы надеяться, что ты прав. Но я бы на твоем месте не стал ее недооценивать. Она здесь самая умная и единственная, у кого остались моральные принципы. Говорю тебе, она не станет молчать, если заподозрит, что ты не тот, за кого себя выдаешь.

— Она в этом уверена, говорю тебе, — перебил его Алекс с плохо скрытым раздражением в голосе. — К тому же я впервые слышу, что ты считаешь ее членом семьи.

Воцарилось напряженное молчание.

— Она живет в нашей семье столько лет, что давно стала похожа на нас, — произнес Уоррен неестественно сдавленным голосом.

— По ее поводу можешь не волноваться, — заявил Алекс и, осушив банку, громко поставил ее на стол. — Я окончательно задурил ей голову. Говорю тебе, теперь она поклянется на целой стопке Библий, что я самый что ни на есть настоящий Александр Макдауэлл.

— Отлично, — отозвался Уоррен, — главное, не натвори ничего такого, что поставило бы нас под удар.

А затем Каролин услышала, как он все той же размеренной походкой направился прочь.

— Спокойной ночи, дядя Уоррен, — произнес ему вслед Алекс с нескрываемой насмешкой в голосе и обернулся.

И тотчас застыл как вкопанный, глядя на сжавшуюся в комок Каролин.

Она медленно поднялась на ноги, даже не пытаясь скрыть охватившую ее ненависть к этому человеку. Она прошла мимо него, и он не нашел в себе смелости остановить ее. Он опасный человек, теперь она это точно знала, но ей почему-то не было страшно. Если он прикоснется к ней, она закричит, закричит так громко, что поднимет на ноги весь дом.

Но он не прикоснулся к ней. И не сказал ни слова. Просто позволил ей выйти из кухни, глядя на нее бесстрастным, отрешенным взглядом.

Алекс дождался, когда дверь библиотеки закроется. Он точно знал, что замка на двери не было, но Каролин наверняка подопрет дверь изнутри стулом. Впрочем, какая разница. Если понадобится, он может войти в библиотеку через французское окно, выходившее на террасу. Дверные замки и системы видеонаблюдения никогда его не останавливали.

Тем не менее несколько мгновений он не мог заставить себя сдвинуться с места, не в силах выбросить из памяти выражение лица Каролин. Ее потрясение, ужас, боль и гнев.

Он мог думать лишь об одном — когда он в последний раз видел на ее лице точно такое же выражение. Тогда — ей было всего тринадцать лет — он на прощанье поцеловал ее в дальней спальне в доме на Уотер-стрит, а сам отправился умирать на пустынный пляж.

Александр Макдауэлл был нарушителем спокойствия всю свою жизнь. В детстве Салли смотрела на его проказы сквозь пальцы, и его было некому приструнить. Глядя на прожитую жизнь с высоты трех десятков лет, он невольно задавался вопросом, откуда в нем вся эта ярость, вся эта непокорность. Да, он не знал своего отца. По словам Салли, тот заявил, что не намерен связывать себя семейными узами и взваливать на свои плечи ответственность за детей, и потому ушел, навсегда оборвав все связи, и ни разу потом не вернулся, чтобы посмотреть, как они без него живут.

Но, черт возьми, у других детей ситуация была не лучше. По крайней мере, у него была мать, которая буквально сдувала с него пылинки и давала ему все, что он только пожелает. Имелись у него и близкие родственники, что не позволяло ему чувствовать себя одиноким в этом мире. И самое главное, природа одарила его хорошими мозгами и красивой внешностью. Правда, последнее, по словам Салли, вряд ли шло ему на пользу.

Увы, даже будучи маленьким ребенком, он был сущим исчадием ада и сам прекрасно это знал. Знал всегда и тем не менее не мог не делать того, что делал. В него словно вселился дух противоречия, вселился прочно и глубоко, и ничто не могло его оттуда изгнать.

Больше всех доставалось Каролин. Он до сих пор помнил тот день, когда Салли привела ее — тихого, очаровательного ребенка, крохотную девочку, с какой-то недетской покорностью смотревшую на мир своими огромными голубыми глазищами. Словно малышка уже тогда понимала, что всецело находится в руках капризной судьбы.

Странно, но он никогда не воспринимал ее как младшую сестренку, Салли никогда от него этого и не требовала. Они росли вместе, и их разделяла пропасть, и в глубине души Алекс всегда знал, что ни один из них двоих никогда по-настоящему не был частью этой семьи.

Возможно, именно по этой причине он и издевался над ней все эти годы: ломал ее кукол, дразнил подруг. В общем, глумился над ней всеми доступными ему способами, как будто ему было больше нечем заняться.

При этом она всегда смотрела на него со странной смесью обожания и обиды.

Он был недостоин ее обожания, однако она прощала ему даже самые злые его проделки. Салли не сочла нужным ее удочерить, тем не менее Каролин всегда была по-собачьи предана Салли и ее монстру-сыну.

Нельзя сказать, что Салли намеренно проявляла жестокость. Она держалась чуть отстраненно, хотя и по-своему демократично, и Каролин принимала это отношение с покорной благодарностью, что неизменно выводило Алекса из себя. Неимоверно злило его и то, что Каролин ради Салли готова была вывернуться едва ли не наизнанку, принося в жертву собственные интересы или даже собственную жизнь.

И когда он восемнадцать лет спустя вернулся в родной дом, то с раздражением увидел, что она продолжает жить по-прежнему.

А ведь она заслуживала большего. Намного большего, нежели прохладная привязанность Салли. Нет, он ничуть не сомневался, что Салли по-своему любила ее — насколько была способна на это чувство. Но Каролин Смит была достойна безудержной страсти. Ей давно пора уехать как можно дальше от этих эгоистичных ублюдков, которые, прикрываясь именем так называемой семьи, пили из нее соки.

В том числе и он сам. Но, по крайней мере, он нашел в себе смелость бежать.

Черт, хуже всего то, что он почти не помнил ничего из того, что произошло восемнадцать лет назад. Тогда он угнал машину, и его матери светили крупные неприятности, если она захотела бы вызволить сына из цепких лап закона. Он помнил скандал, Салли орала на него, а он в ответ орал на нее. Их дом тогда был битком набит народом — Пэтси только что ушла от своего второго мужа и теперь занимала с детьми почти весь второй этаж. Уоррен приехал на выходные, хотя и проводил время главным образом в яхт-клубе, подальше от шумной оравы детей. Он уже слышал о том, что натворил Алекс — паршивец угнал не рядовой автомобиль, а классический «MGB», принадлежавший какому-то спортивному комментатору. Алекс до сих пор смутно помнил лицо Уоррена, бледное, в красных пятнах гнева, когда тот на повышенных тонах отчитывал его, тщетно пытаясь вправить ему мозги.

На этот раз, дружок, ты пойдешь за решетку, было ему сказано тогда. Потому что это дело серьезное. Ты уже не сорванец-подросток, неспособный отвечать за свои поступки, и потому не надейся, что отделаешься легким испугом. Самое время преподать тебе серьезный урок.

И он сбежал из дома. Это он точно помнил. Несколько часов блуждал по окрестностям, однако затем вернулся назад, потому что ему были нужны деньги.