— Почему бы ей не сообщить, что она вернула мне свое расположение, раньше? Одна строка, написанная ее рукой, послужила бы мне великим утешением.

— Она разлюбила писать письма. Когда разъяснилась история с письмами, Мадам вернула вам свою дружбу, но Месье ненавидит вас по-прежнему или даже больше, чем прежде. Посудите сами, из-за вас он потерял двух своих ближайших друзей: де Варда и де Гиша. А те, что еще при нем, боятся вас как огня.

— И кто же это?

— Шевалье де Лоррен и маркиз д’Эффья.

— И что дурного я им сделала?

— Ничего, но вы были преданной подругой Мадам. Ваше отдаление от двора очень устраивало их, и я не сомневаюсь, что они уже готовят против вас новую гнусную интригу.

— В таком случае вы правы: мне нельзя терять ни секунды.

— Напишите, что вы приедете завтра. Я буду ждать вас и встречу у кареты.

Двадцать третьего января Изабель в черном бархатном платье с белой атласной вставкой, в накидке и с муфтой из драгоценных соболей, присланной ей из Мекленбурга, отправилась в Сен-Жермен, где ее встретили с военными почестями. Но эти почести мало ее порадовали, напомнив о временах Фронды, когда Мазарини оказывал точно такие же почести юной посланнице, сделав ее игрушкой в своих руках.

Но на этот раз никаких подвохов не было. Все дамы присели в реверансе, когда она шла к Мадам, потому что Генриетта назло своему супругу решила, что сама подведет вновь прибывшую к королю и обеим королевам. Королевское семейство оказало Изабель очень теплый прием, словно никаких историй и в помине не было.

Преемник славного Лоре, который за это время отошел в мир иной, не отставал от учителя в нанизывании восторженных комплиментов:

Больше всего удивило придворных кавалеров — не меньше, чем придворных дам, — что Изабель в свои сорок лет не утратила ни своей красоты, ни своего очарования, а перед ее знаменитой улыбкой по-прежнему невозможно было устоять. Мадам так просто упала в ее объятия.

— Бабель! Наконец-то! Вы представить себе не можете, как я рада вас снова видеть.

— Ваша радость не может быть больше моей, Ваше Высочество. И я счастлива вашей дружбой. Я очень часто думала о Вашем Высочестве в те трудные дни, которые мне довелось пережить.

К сожалению, предстояло еще представление и приветствие Месье. В окружении своей свиты, состоявшей из молодых красавцев, он ждал ее, стоя неподвижно. А когда она присела в реверансе, вдруг повернулся к ней спиной.

Изабель еще не успела выпрямиться и встать, как раздался голос короля.

— Боюсь, вы не поняли, что происходит, брат мой. Вы попытались оскорбить государыню немецкого княжества, чье расположение нам дорого и приятно.

Принц замер, словно получил удар мячом в спину, потом медленно развернулся и произнес.

— Тысяча извинений, мадам. Меня ввело в заблуждение ваше сходство с дамой, к которой я не испытываю ни малейшей симпатии.

— Стало быть, мне надо постараться, чтобы монсеньор больше никогда нас не путал, — с обворожительнейшей улыбкой отвечала Изабель. — И я надеюсь от всего сердца, что он всегда будет видеть во мне свою преданную служанку.

Трудно сохранять враждебность, когда с тебя не сводит глаз король. Еще труднее от нее избавиться. Взгляд Месье упал на предмет, который мог бы послужить безобидной темой разговора. Глаза у него загорелись, в нем проснулся неподдельный интерес, когда он сказал:

— Я любуюсь вашей чудесной накидкой и муфтой! Это что за мех? Куница?

— Соболя, монсеньор. Признаюсь, что после болезни я стала мерзнуть, но мне кажется неучтивым подавать друзьям руку-ледышку.

— И соболя вас греют?

— Превосходно греют. Монсеньор может оказать мне честь и убедиться в этом.

Герцогиня сделала реверанс и протянула Месье муфту. Он сунул в нее руки, и на его лице расцвела улыбка.

— М-мм… Вы совершенно правы, принцесса! Необычайно приятное ощущение. И где вы нашли это чудо? В Париже?

— О нет, монсеньор, меха привезли из Мекленбурга, а точнее, с севера вандальского княжества. Чем края холоднее, тем красивее там пушные зверьки. Признаюсь, монсеньор, что сеньор мой супруг присылает мне меха большими связками.

— Неужели связками?

— Представьте себе! Но если монсеньор принц пожелал бы меня порадовать, он оставил бы у себя эту муфту, по моему мнению, достойную его вкуса, так как она очень красива.

— Вы меня ею одариваете?

— Нет, смиренно прошу оказать мне честь и принять ее, — отвечала Изабель, вновь приседая в реверансе.

— В таком случае я ее принимаю. Благодарю, принцесса.

И Месье повернулся к своей свите, показывая молодым людям нежданный подарок, которым был очень доволен сам и которым восхитились его спутники. Изабель вновь вернулась к Мадам, и та ее расцеловала.

— Вы подарили нам несколько мгновений мира и покоя, и я вам за них бесконечно благодарна. Однако я вижу, что вас осаждают друзья, о существовании которых вы и не подозревали до сегодняшнего вечера.

— Не беспокойтесь обо мне, Ваше Высочество, я не ошибусь, определяя настоящих. И знаю, что врагов у меня всегда будет гораздо больше…

Герцог Кристиан приехал на следующий день. Изабель его встретила с радостью, и радость ее была непритворна, потому что временами она уже не надеялась на встречу. Слишком уж длинной была дорога, что вела от холодных равнин Северной Германии во Францию, слишком много врагов было у ее простодушного супруга, который так беззаветно любил ее. Врагов-соперников, о существовании которых не следовало забывать. Врагов, умевших терпеливо ждать, когда удача покинет герцога, и тем более опасных, что они выдавали себя за его друзей…

Эту ночь Изабель провела как влюбленная супруга, не придавая значения несовершенствам своего любовника, покоряясь его пылу и силе, в которых очень нуждалась.

Так началась необыкновенно приятная для Изабель полоса жизни. Вскоре после празднества в Сен-Жермене принц де Конде с присущим ему размахом устроил празднество в честь супругов Мекленбургских в своем парижском особняке. Изабель была на нем королевой.

Еще веселее было на карнавале, который король устроил в Версальском парке. Изабель царила и там. Все восхищались ее щедростью, помня о роскошном подарке, сделанном ею Месье. Не было при дворе дамы или кавалера, кто не хотел бы украсить себя мехами вандальского княжества. Изабель заказала в Мекленбурге очень много мехов и, когда их привезли, отобрала самые красивые для королевской семьи. Для короля был сшит зимний жюстокор[45], который оказался ему к лицу. Изабель не только не потребовала за него платы, но скромно попросила соизволить принять подарок от «преданной служанки». Ее отблагодарили великолепным бриллиантом и уверением, что она «удостоена королевской дружбы», благодаря посредничеству де Льона, которому она написала такое множество писем.

Но больше всего Изабель радовалась своему возвращению в свиту Мадам. А Мадам с каждым днем все больше дорожила обществом Бабель. Живой нрав Изабель, ее искренняя дружба помогали Генриетте терпеть тяготы замужества, становившегося для нее с каждым днем все непереносимее. Месье подпал под пагубное влияние обольстительного наглеца, шевалье де Лоррена, который не стеснялся обходиться с принцем запанибрата даже в присутствии жены.

Генриетта делала вид, что ничего не замечает, но про себя кипела от ярости и не смогла сдержать ее, когда увидела своего заклятого врага, прячущего руки в соболью муфту Изабель.

— Вы не обрадуете подарившую вам драгоценный подарок тем, как вы с ним обошлись, — бросила она своему супругу.

— Почему вы так думаете? Все прекрасное предназначено для прекрасных, разве нет? А здесь нет никого прекраснее моего дорогого шевалье!