— Пусть будет счастлива, что находится не в Бастилии и не в Венсенском замке! Не забывайте, что эта женщина собиралась меня отравить! У меня на этот счет множество подтверждений!

— Ваше Преосвященство не опасается мести принца де Конде?

— Чтобы мстить он должен вернуться. А если он появится во Франции, то будет схвачен и обезглавлен за государственную измену!

— Но герцогиня обольстительнейшая женщина, у нее есть и другие преданные друзья.

— Вы из их числа?

В коротком вопросе таилось подозрение, которое суперинтендант мгновенно разгадал. И ответил с улыбкой:

— Друг и восхищенный почитатель, не более. Ваше Преосвященство знает, что сердце мое принадлежит другой. И все-таки нам бы очень хотелось, чтобы госпожа герцогиня де Шатильон-Колиньи переехала в другое место. Оставаясь под одной крышей с моим братом, она становится предметом сплетен недоброжелателей.

— Со сплетнями ничего не поделаешь. Не забывайте, что милостыню подают только богачам, — проговорил Мазарини, пожав плечами, и дал понять, что разговор закончен.

Но у Фуке был еще один вопрос, и он его задал.

— Вместе с госпожой герцогиней была арестована ее камеристка. Судьи добились от нее признаний?

— Ее не довезли до Бастилии. Понятия не имею, как ей это удалось, но она ускользнула от охранников. Ее так и не нашли.

Николя, будучи человеком с сердцем, попытался поговорить с братом, но тот отправил его куда подальше и раздраженно посоветовал заниматься своими делами и не вмешиваться в чужие. Крестный путь Изабель продолжался.

Каждую ночь аббат Фуке являлся в комнату Изабель и начинал ее допрашивать, не давая ей ни сна, ни отдыха. Он встряхивал ее за плечи, как только сон начинал одолевать ее. Доводил ее до полубессознательного состояния и начинал донимать ласками, против которых она с трудом оборонялась. Изабель больше не раздевалась. Напротив она надевала на себя все, что только могла.

Наступила ночь, когда Базиль попытался совершить над ней насилие, но ее здоровый инстинкт пришел ей на помощь. Она завопила так, что ее крик разнесся по всему дому. И едва только крик смолк, как госпожа Фуке уже колотила в дверь, требуя открыть ей и угрожая сыну, что лакей высадит дверь, если ей немедленно не откроют. Кипя от ярости, сын повиновался. Госпожа Фуке вбежала в комнату и увидела полуобнаженную молодую женщину, которая истерически рыдала на постели. Она поспешила к ней, стараясь помочь и успокоить, а к сыну обратила полную гнева речь:

— Мне трудно поверить, что вы мой сын или просто творение Божие! Но вы носите еще и духовный сан! Гореть вам в аду и мне вместе с вами за то, что дала жизнь чудовищу!

Вмешательство госпожи Фуке подарило жертве двое суток отдыха, но отдыха весьма тревожного, так как она беспрестанно ждала появления своего палача. А потом госпожа Фуке слегла, простудившись, после того как слишком долго пробыла в холодной церкви, и Базиль появился снова…

Теперь он изменил тактику. Стал разыгрывать безобидного воздыхателя. Приносил цветы, сладости, редкие духи… Взглянув на подношения, Изабель, как только у нее прибавилось немного сил, сказала с негодованием:

— Если вы надеетесь завоевать меня, обращаясь, как с куртизанкой, то вы снова ошиблись! Вспомните, кто я такая! И ради любви к Господу, которому вы так скверно служите, оставьте меня в покое!

— Только покоя я и добиваюсь, Изабель! Позвольте мне заключить вас в объятия, прижаться к вам, и мы спокойно заснем, обменявшись одним-единственным поцелуем. Трудно представить, как я устал от нескончаемой битвы, на которую вы обрекли меня. Я обещаю отвезти вас домой… К вашему сыну! Разве вам не хочется увидеть его? Как печально, что он так долго не видит своей матери. А что если он вдруг…

Судорожное рыдание вырвалось из груди Изабель.

— Мой сын! Не смейте говорить о моем сыне!

Из глаз ее хлынули слезы, они текли неостановимым потоком, и Базиль почел за лучшее позвать на помощь свою мать, чтобы она успокоила Изабель. Увидев, в каком состоянии находится молодая женщина, госпожа Фуке расстроилась и рассердилась.

— Если вы желали погубить ее, то гибель не за горами! Но занимайтесь своим грязным делом где хотите, но только не здесь! Я не допущу этого! Я немедленно еду к королеве!

Базиль криво усмехнулся.

— Мысль отнюдь не блестящая, матушка! Королева теперь ее ненавидит. Не забудьте: она хотела убить ее любовника!

Но на следующий день приехал господин де Гито, а с ним вместе весть об освобождении.

Изабель покинула дом госпожи Фуке, опираясь на ее руку. Мадам Фуке проводила ее до самой кареты. Бледная, осунувшаяся Изабель шла неверными шагами, часто моргая, и была похожа на ночную птицу, внезапно попавшую под яркий свет. Свет, казалось, ранил ее, причинял боль.

— Вы слишком слабы, — забеспокоилась госпожа Фуке. — Вам лучше бы еще несколько дней провести у меня, вашей хозяйки поневоле. Я никого больше к вам не допущу!

Изабель не успела ответить. Вместо нее ответил Гито.

— Госпожа герцогиня может ехать, куда ей заблагорассудится, но не имеет права оставаться в Париже. Госпожа де Бриенн, которая, к несчастью, простудилась и вынуждена лежать в постели, просила, чтобы ей доверили герцогиню, но напрасно… За пределами Парижа госпожа герцогиня может жить, где угодно. Так куда везти ее? В Мелло, я полагаю?

Взгляд Изабель остановился на незнакомой карете, на неведомых людях, которые должны были везти ее, и она еще плотнее завернулась в меховую накидку. Как, однако, холодно этим утром!

— А где мои слуги, моя карета?

— Вернулись в Мелло.

Глаза Изабель искали Агату, искали Бастия. Бастия, верного слугу, надежную поддержку! Неужели и он находится в заключении? Жизнь показалась ей сущей бессмыслицей точно так же, как все вокруг.

— Не могу ли я поехать к себе на улицу Жур?

— Париж для вас запретная территория, госпожа герцогиня. Может быть, позже, когда вам будет разрешено испросить прощения у Его Преосвященства…

Слова хлестнули Изабель, словно бичом, и вернули мужество, в котором она впрочем никогда не испытывала недостатка.

— Просить прощения? За что?!

— За то, что участвовали в заговоре вместе с врагами государства.

— Господь свидетель, что я никогда не состояла в заговоре против Их Величеств, которые олицетворяют наше государство.

— Господин кардинал тоже его неотъемлемая часть, и покушаться на его жизнь это все равно, что…

— Ничего подобного! Никогда даже мысленно я не посягала ни на чью жизнь! В том числе и на жизнь господина кардинала! Я не госпожа де…

Еще секунда, и она произнесла бы имя «Лонгвиль». Но она проглотила имя, которое могло бы бросить зловещую тень и на ее любимого брата. Проглотила и произнесла с негодованием:

— Никогда! Вы слышите меня? Никогда я не опустилась бы до подобной низости! А ваш кардинал напустил на меня свору шпионов, разрешил им прибегнуть к самым подлым средствам, чтобы сломить меня, и после этого вы хотите, чтобы я, Изабель де Монморанси-Бутвиль, герцогиня де Шатильон-Колиньи, благодарила его и просила у него прощения?

Из-за каретного сарая во двор выехала дорожная карета, запряженная четверкой лошадей. Хозяин дома, Николя Фуке, вышел из нее и низко поклонился Изабель.

— Я взял на себя приятную обязанность сопроводить вас, госпожа герцогиня туда, куда вы пожелаете. Наша карета более пригодна для вас, чем полицейская.

Лакей распахнул дверцу, и Изабель увидела пухлые мягкие подушки, теплую полость, ножные грелки и без малейшего колебания воскликнула:

— Благодарю вас, месье! Благодарю от всего сердца!

Она поцеловала Николя Фуке и оперлась на его руку, которую он протянул, чтобы помочь ей сесть в карету. Суперинтендант сел с ней рядом.

— Куда вы желаете ехать, госпожа герцогиня?

Изабель удостоила презрительным взглядом аббата Базиля, который, молча и недвижимо, стоял в нескольких шагах от кареты, и ответила:

— В Мобюиссон, пожалуйста! В аббатство Нотр-Дам-ла-Рояль. Покойная госпожа принцесса Шарлотта де Конде очень любила достопочтенную матушку Катрин Орлеанскую-Лонгвиль, которая с прошлого года сделалась там аббатисой. Я тоже немного с ней знакома и уверена, что подле нее я исцелюсь и душой и телом, а потом поспешу к моему сыну!