Изабель горячо поблагодарила старшего брата, отвернулась от младшего и пошла знакомиться с местом своего нового обитания.
Ей отвели удобную комнату, обставленную, правда, в суровом стиле прошлого века, с темными шторами, с темным пологом и ковровым стеганым одеялом. Но горничная, встав на колени, уже старательно раздувала огонь в камине белого мрамора, и Изабель с удовольствием опустилась в мягкое удобное кресло, вспоминая с улыбкой расстроенное лицо Базиля.
Всякий раз, когда Изабель предстояло решить сложную проблему, она старалась дать себе отдых и размышлять спокойно и не спеша. И сейчас тоже, сидя в мягком кресле, она согревалась и отдыхала.
Небо послало ей помощь, но положению ее трудно было позавидовать. Она оказалась в руках человека, от которого всегда хотела быть как можно дальше. Слава богу, он хотя бы жил не под одной с нею крышей и не мог донимать ее днем и ночью. Больше собственных неприятностей Изабель тревожила судьба Агаты. Почему ее отправили в Бастилию? В чем ее подозревают? В чем обвиняют? В том, что она была ее наперсницей? Надеются угрозами выманить у нее компрометирующие свидетельства? Вспомнив об участи молодого Рику и несчастного Берто, Изабель содрогнулась. Во что бы то ни стало она должна избавить Агату хотя бы от ужасных пыток, сопровождающих дознание, а значит как можно скорее объясниться с мерзким аббатом.
Согревшись, Изабель почувствовала, что настроена еще более решительно, чем всегда, встала и отправилась в туалетную комнату рядом со спальней. Умылась, вымыла руки, поправила прическу, печально вздохнув об Агате, которая делала это с необычайной ловкостью, взглянула на себя в зеркало и позвонила. В комнату сразу же вошла горничная с подносом и поставила его на столик возле камина.
— Госпожа Фуке просит передать госпоже герцогине, что еду будут подавать в обычные часы, отведенные для завтрака, обеда и ужина. И еще она хотела бы знать, каковы вкусы госпожи герцогини и…
— Передайте госпоже Фуке мою благодарность и скажите, что я всем очень довольна. Скажите также, что я готова принять аббата Фуке в любое время, которое ему подходит, и чем скорее, тем лучше.
Через час Изабель де Шатильон и Базиль Фуке сидели напротив друг друга в рабочем кабинете, который госпожа Фуке предоставила в распоряжение своего сына и который своей простой и суровой обстановкой очень понравился герцогине: в нем ничто не располагало к галантным беседам. Ну разве что ковер на полу! Но без ковра в комнате было бы слишком холодно.
Аббат Базиль сидел за небольшим бюро и поднялся навстречу своей «гостье», указав ей рукой на кресло, обитой кордовской кожей. Она в него опустилась, не произнося ни единого слова и постаравшись сдержать насмешливую улыбку: элегантный аббат всеми силами стремился походить на служащего магистратуры, с головы до пят в черном, белоснежные только воротник и манжеты из фландрского полотна. Но эта одежда не шла ему, да и выглядел он неважно. И поскольку Изабель по-прежнему не произносила ни слова и лишь бесстрастно смотрела на него, Базиль недовольно вздохнул и приступил к делу.
— Госпожа герцогиня де Шатильон-Колиньи, вам ведомо, я полагаю, какие ваши проступки были вменены вам в вину. Они серьезны, но наказанием вам стало всего лишь изгнание в собственный замок. Оказанная вам снисходительность должна была подвигнуть вас на сдержанность и осторожность. Доброта Его Преосвященства…
— Одну минуточку, прошу вас! У меня создалось впечатление, что люди, вошедшие в мой дом и забравшие меня из него, действовали по приказанию кардинала. Но это, по-видимому, какое-то недоразумение. До сих пор лица, принадлежащие к высшей аристократии Франции, могли быть арестованы только королем или регентшей.
— Его Преосвященство никогда не действует, не получив предварительно высшего одобрения.
— Ах вот, значит, как. Тогда скажите мне, чем я погрешила против моих государей, которых бесконечно чту?
Ее бесстрастный тон таил в себе чуть ли не иронию, и Базиль посмотрел на нее с явным неодобрением.
Он взял лежащую перед ним бумагу и начал читать.
— Преступлений довольно! Чего стоит только переписка с внешними врагами Франции, посягающая на безопасность государства и побуждающая одного из ее верных слуг сдать врагам крепости, которые обеспечивают безопасность наших границ!
— Я в этом виновата?
— Неужели вы будете отрицать, что вступили в любовные отношения с маршалом д’Окенкуром, наместником крепостей Перонн и Ам, с тем, чтобы заставить его передать эти крепости вашему любовнику принцу де Конде?
— Удивителен талант всех судейских, и ваш в том числе! Вы переворачиваете все с ног на голову, ища собственную выгоду. Так вот: маршал д’Окенкур сообщил, что влюблен в меня, и предложил отдать две эти крепости принцу де Конде, если я соглашусь принять его у себя в постели.
Аббат заскрипел зубами: картина, что возникла в его воображении, очень ему не понравилась.
— Что, конечно, весьма лестно говорило о моей женской привлекательности. К несчастью, он потребовал еще и миллион двести тысяч ливров на свои расходы, что делало его предложение менее лестным. Прибавлю к этому, что то же самое предложение через посредство господина герцога Карла Лотарингского он в свое время делал Мадемуазель. Условия были примерно теми же, но речь шла не о любовных притязаниях на благородную даму, а о готовности поспособствовать ее браку с…
— Не извольте прогневаться, но мы уклоняемся от темы.
— Я этого не нахожу, но если вы так считаете…
— И что же вы ответили маршалу?
— Что предпочитаю, чтобы свои торги он вел лично с принцем и написал о своем предложении де Конде, а сама по старой дружбе согласилась переслать его письмо.
Глаза Фуке радостно вспыхнули.
— Так вы признаете, что состоите в переписке с врагом нашего государства?
— Мне кажется, что даже для Его Преосвященства будет слишком большой честью считаться нашим государством. Естественно, что я переписываюсь со своим кузеном, и не вам об этом сожалеть. Как раз из этих писем ваши шпионы, перехватывая их, черпают те сведения, добычей которых так гордятся.
— Что вы имеете в виду?
— Что для вас нет ничего невозможного, вы читаете частную переписку. Но вернемся к маршалу. Он доверил мне свое великолепное послание, позабыв сообщить, какое сделал мне предложение. Однако я поспешила исправить его ошибку и сразу же после ухода маршала написала о нем принцу, не сомневаясь, какое огромное впечатление произведет на него этот литературный образчик. В своем письме я подчеркнула, что две эти вещи: моя сдача и сдача крепостей неотделимы друг от друга. А теперь я хотела бы знать, сколько времени вы собираетесь продержать меня здесь?
— Разве вам здесь плохо?
— Мне было бы здесь чудесно, если бы я могла общаться только с вашей матушкой.
— К сожалению, в свою очередь должен вам сказать, что…
— Я вас поняла.
— Подумайте сами, ведь вы могли бы быть в Бастилии. Здесь гораздо уютнее, не так ли?
— Без вас было бы замечательно. Но раз вы здесь, я предпочитаю Бастилию!
— Вполне возможно, вас туда и отправят, если вы будете вести себя неразумно и неосмотрительно. Итак, вы признали, что состоите в переписке с государственным преступником. Но это не единственный пункт обвинения. Есть и другой, гораздо более серьезный: вы злоумышляли против жизни кардинала Мазарини.
— Снова Мазарини! Почему мы должны без конца возвращаться к этому шуту! Можно подумать, что во Франции нет короля! Хотя, да, я понимаю, вам платит Мазарини. Но ему надо бы вести себя поскромнее и поосторожнее! Совсем недавно весь город Париж со свистом и улюлюканьем требовал его головы. Интересно, каким же образом я намеревалась его убить?
— С помощью этой безделушки.
Базиль достал из ящика коробочку с перегородчатой эмалью. Едва взглянув на нее, Изабель рассмеялась.
— Ах, вот в чем дело! Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно! Оказывается, всему виной «симпатическая пудра» моего соседа Дигби? Но вы, господин Фуке, можете и сами воспользоваться ею в любом количестве и вызовете только чиханье. Впрочем, она создана совсем для других целей. Достаточно посыпать щепоткой пудры того, кто вас не любит, и… Можете испробовать ее на мне. Кто знает, может быть, я буду вас обожать.
