Мазарини закончил чтение и повернул улыбающееся лицо к своей гостье.
— Не знаю, как благодарить вас, госпожа герцогиня, за то, что вы взяли на себя труд приехать сюда и привезти мне столь драгоценный документ. Он представляет собой огромную важность и заслуживает размышления. Вы можете понять меня лучше всех: я не смогу ответить на него в тот же миг, как получил его, но сразу могу сказать, что он содержит необыкновенно интересные пункты.
— Простите меня, монсеньор, — заговорила Изабель, — но мне трудно было бы ожидать скорого ответа от Вашего Преосвященства, поскольку я вообще не ожидала, что отвечать на него будете вы. Главной моей заботой было доставить это письмо Их Величествам, так как этот документ предназначался вниманию Его Величества короля и Ее Величества королевы.
Тон герцогини был несколько резок, а постановка вопроса несколько дерзкой, но Мазарини не выказал ни малейшего неудовольствия.
— Это естественно, госпожа герцогиня, это естественно. Воля Их Величеств всегда была и будет моей волей, как в этом случае, так и в любом другом, касающемся нашего королевства, и я всегда был только лишь исполнителем августейших пожеланий. Нам нужно будет собрать небольшой совет, и в самом тесном кругу хорошенько подумать, что будет возможно предоставить…
— Предоставить, например, что?
— Например, места губернаторов в провинциях… Но с вашего позволения, мы теперь поспешим и вернемся к Ее… К Его Величеству. Король пришел в восторг, увидев вас, и не простит мне, если я задержу вас надолго.
Они вернулись в зал и провели время в непринужденной и приятной беседе, коснувшись множества самых разных вещей. Атмосфера была настолько благоприятной, что все опасения и страхи посланницы рассеялись, и она с удовольствием приняла приглашение снова приехать во дворец в ближайшие дни. Прощаясь, Изабель сочла нужным осведомиться:
— Возможно, было бы лучше, если бы во дворец приехал сам господин принц?
— Чтобы сражаться со мной? Он никогда со мной не примирится! — отвечал кардинал с такой печалью, что, если она была наигранной, то игра делала честь актерскому таланту Его Преосвященства. — Нет, мне никогда не дождаться радости примирения. Я боюсь даже, что господин принц откажется вести дальнейшие переговоры, узнав, что я принимаю в них участие.
«Вполне возможно, что и так», — подумала Изабель, садясь в карету, которую вновь окружил ее почетный эскорт. Все, что случилось в конце дня, подтвердило, что она не ошиблась. Конде буквально взорвался, услышав о Мазарини.
— Вы его увидели и не уехали в тот же миг?!
— Будь вы на моем месте, вы непременно бы уехали, не так ли?
— Если бы я явился туда лично и уехал, встретив Мазарини, мое поведение сочли бы сведением счетов, и я опять оказался бы в Бастилии!
— Так значит, вы жалеете, что я не оказалась в Бастилии? — насмешливо поинтересовалась Изабель. — Как вы понимаете, у меня не было выбора, и, может быть, мы извлечем хоть какую-то пользу из этой встречи.
— С Мазарини?! Не питайте ни малейших иллюзий! Если они посмели призвать его обратно вопреки желанию всей Франции, вы можете быть уверены, что второй аудиенции не будет.
И все-таки еще одна аудиенция состоялась. Несколько дней спустя вестовой от Ее Величества королевы привез записку. Изабель призывали в Сен-Жермен, чтобы продолжить разговор, который был слишком короток и поэтому не мог быть плодотворен. Записка кончалась уверением, что Изабель будут ждать с искренним удовольствием.
— Вы должны вынести решение, как мне поступить, — сказала Изабель, когда у нее вновь собрался «совет принцев».
За исключением де Немура, принцы были единодушны: нельзя пренебрегать королевским приглашением, содержание которого служит лучшей гарантией безопасности герцогини. Однако де Немур, которого Изабель принимала совсем не так, как ему хотелось, с тех пор, как почти открыто жила с принцем де Конде, принялся возражать:
— Мы же все договорились: никакого Мазарини во Франции! С минуты, как он имел дерзость вновь занять свое место, мы должны всех призвать к оружию! Народ только и ждет нашего призыва!
— С каких пор вы стали голосом народа? — поинтересовался де Бофор. — Я не думаю, что хоть кто-то из парижан вас знает!
— Не сомневаюсь, раз он преданно служит «базарному королю»!
— Что означает, что я знаю народ лучше, чем вы. Народ боится голодной зимы и не желает драки. Если Мазарини накормит и согреет его, он будет приветствовать Мазарини. Бо́льшая часть, вне всякого сомнения.
— А другая часть, будет приветствовать ваше назначение наместником города Парижа! Нечего и спрашивать, кто потребовал для себя эту должность!
— Во всяком случае, не я, — возмутился де Бофор. — Никогда не желал стать градоправителем! Мое призвание — море, и я хочу быть адмиралом, как был мой отец. Я люблю море, но вы, господин савояр[7], не можете этого понять!
Спор мог длиться бесконечно, но недовольный Конде положил ему конец, стукнув кулаком по столу.
— Довольно, господа! Делить места будем тогда, когда придем к власти.
— Простите, если я повторюсь, но думаю, что тут мы все согласны: пусть власть будет вашей, де Конде, но от имени Людовика XIV, а не Филиппа Испанского, — заключил де Бофор.
— Без сомнения… Не буду скрывать от вас и скажу откровенно, что Испания меня разочаровала. Она ни разу не сдержала своих обещаний.
— Не говорите так, монсеньор! — подал голос Франсуа. — Госпожа герцогиня де Лонгвиль, госпожа принцесса и принц де Конти, которые держат Гиень, единодушно восхваляют союзников и не проявляют ни малейшего нетерпения: нужно немалое время, чтобы подготовить выступление такого масштаба. К тому же…
— Довольно, братец, — сердито оборвала Франсуа Изабель. — Вы в моем доме, а значит, там, где испанцы никогда не будут дорогими гостями.
— Они наши союзники!
— Ваши вполне возможно, но не мои! И уж тем более не нашего отца!
— Вам едва исполнился год, когда он расстался с жизнью на эшафоте Его Величества короля!
— Но мне было пятнадцать, когда принц де Конде разбил испанцев при Рокруа. Вы все, господа, за исключением господина де Бофора, похоже, забыли про победу при Рокруа, завершившую войну, которая длилась тридцать лет! Все, в том числе и тот, кто героически одержал ее.
После слов Изабель воцарилась тишина. Сдвинув брови, де Конде размышлял о чем-то, потом первый заговорил:
— Однако сегодня мы обсуждаем только один вопрос: пристало или не пристало госпоже де Шатильон ехать в Сен-Жермен. Напоминаю, что приглашение прислала королева.
— Кардинальская потаскуха, — процедил Лэне, передернув плечами.
В следующую секунду в его подбородок уперлось острие шпаги де Бофора.
— Повторите эту гнусность и отправитесь к праотцам! Вы ничтожество, вы пустое место, как вы смеете сидеть на совете принцев?!
Де Бофор пришел в неистовство, и успокоить его оказалось делом нелегким. Но Изабель это удалось. Сначала она попросила выйти из комнаты виновного, а потом сказала:
— Повторяю, господа, сейчас вы у меня в гостях, и прошу вас, постарайтесь не забывать об этом.
После истории с драгоценностями принцессы Шарлотты Изабель возненавидела Лэне и рада была воспользоваться случаем и выказать ему свою неприязнь. Конде промолчал, но гроза могла разразиться часом позже, когда они останутся наедине. Зато де Бофор взял ее руку, поцеловал и, возможно, задержал в своей с улыбкой, которая очень не понравилась де Немуру. Он приготовился уже броситься на шурина, но тут де Конде холодно и резко произнес:
— Для сегодняшнего дня ссор довольно! И поскольку мне надлежит принимать решение, я его принимаю: госпожа де Шатильон поедет завтра в Сен-Жермен!
— Но я настоятельно прошу, чтобы меня избавили от торжественной пышности напоказ, которой я была окружена во время прошлой поездки. Не скажу, что мне неприятно привлекать к себе внимание в качестве посланницы господина принца, но мы сейчас далеки от театральных представлений, и мне по душе бо́льшая скромность.
