У многих женщин и девушек были проколоты носовые перегородки и в это отверстие пропущен колышек, вырезанный из раковины тридакны и выпиленный в виде кружка. У мужчин я не заметила этого украшения, и только все юноши, принадлежавшие к семьям вождей, щеголяли красивыми палочками для носа из раковин тридакны, указывающими на их ранг.
Среди девушек я заметила несколько франтих. Они были так обвешаны украшениями из раковин, шнурками с нанизанными на них зубами летучих собак, морских свиней и еще каких-то животных, что все эти предметы полностью скрывали их тело. Несколько щеголих носило необычные серьги, представлявшие собой пластинки из белых ракушек диаметром около пяти сантиметров с округленным утолщением на конце размером в сантиметр. Посередине пластинки находилось крошечное отверстие, от него лучами расходились тридцать углублений, которые заканчивались снова тремя отверстиями, причем последнее приходилось под самым утолщением. В одном месте к краю пластинки был прикреплен короткий шнурок, состоящий из множества ниток, на которые нанизаны кружочки из разноцветных ракушек, заканчивающиеся двумя рядами зубов летучих собак.
Мюриель, беседовавшая с одной из девушек, заметила, с каким интересом я рассматривала эти серьги, и, когда ее собеседница удалилась, сказала:
— Вижу, Энн, что тебе нравится это украшение. Что ж, согласно местным обычаям такие серьги вправе носить только девушки и женщины, занимающие высокое общественное положение, то есть дочери вождей, колдунов или очень богатых и влиятельных людей. Такое украшение называют здесь «эхо», а испанцы, которые открыли эти острова в 1568 году, прозвали его «звездой из раковин» или «розой»; от матерей серьги наследуют дочери, и, кто знает, не их ли видели тогда испанцы.
— Неужели они столь давнего происхождения? — воскликнула я недоверчиво.
— Конечно! Некоторые из местных украшений существовали, по всей вероятности, уже за много поколений до того, как их увидели первые открыватели Соломоновых островов. На Улаве находят порой сокровища из раковин, некогда закопанные людьми, которым почему-либо пришлось внезапно бежать из родного селения. Причиной этому мог быть набег охотников за черепами из Сан-Кристобаля, нападение диких горных племен, не говоря уже о землетрясении, которое когда-то уничтожило много селений. Еще несколько десятков лет назад на этом острове делали серьги и другие украшения, но теперь лишь изредка можно встретить настоящего мастера. Некоторые, более денные снизки жители Улавы вынуждены приобретать за деньги или путем обмена на других, отдаленных островах, где до сих пор в прибрежных водах находят цветные раковины, представляющие определенную ценность. Когда-то остров Улава был богат и имел большое население, но теперь — после эпидемии гриппа и войны — он обеднел, и жителей почти совсем не осталось. Днем с огнем не сыскать людей, которые обитали здесь пятьдесят лет назад и помнят старые времена. Колдун Халумване — один из последних!
— Ну, а вот эти люди, толпой спешащие на его похороны, знают старые обычаи и традиции? — спросила я.
— Только благодаря Халумване и немногим другим пожилым аборигенам! — ответила Мюриель и затем, понизив голос, продолжала: — Многие молодые люди крестились, а дети зачастую рождались в уже обращенных в христианство семьях, однако… в душе большинство из них верит в духов и божества, а старые обряды и ритуалы столь привлекательны и так действуют на воображение местных жителей, что колдунам нетрудно найти путь к сердцам своих соотечественников.
Море — основной кормилец этих людей, поэтому жители острова Улавы населили его целой массой добрых и злых божеств и духов, делающих добро или причиняющих вред людям. Появление косяков рыбы бониты в этих водах считается поводом для признания зрелости у мальчиков, конечно после соблюдения некоторых специальных обрядов, о которых ты, наверное, узнаешь, хотя женщинам вход в дом ритуальных лодок строго воспрещен. Мы, европейцы, кроме насилия и угнетения, а также миссий, основанных за последние несколько десятилетий, ничего населению Улавы не дали. В начале девятнадцатого века Соломоновыми островами заинтересовались испанские рабовладельцы, которые грабили местных жителей и увозили их в Перу на тяжелые работы. Вслед за испанцами сюда нагрянули авантюристы из Англии и других стран, заинтересованные в ловле трепангов, морских черепах и сборе местных сельскохозяйственных продуктов. Они также безнаказанно грабили коренное население, а сопротивлявшихся увозили на своих судах и продавали в рабство на плантации, находившиеся вдалеке от их родных островов. Немало натерпелись островитяне и от капитанов китобойных судов, которые коварно похищали их, чтобы укомплектовать свои команды. Почти никто не возвращался домой. Наконец, в шестидесятых годах прошлого века со зверской жестокостью начали похищать канака[11] с Соломоновых островов для работы на плантациях в Австралии и Океании, откуда обычно не было возврата. Лишь за несколько лет до начала двадцатого века протекторат над шестью большими и многими малыми островами перешел к Англии. Однако, кроме относительного спокойствия и нескольких миссий, Англия ничего не дала этим людям. После второй мировой войны, которая причинила много бедствий Соломоновым островам и истребила почти третью часть их населения, было построено несколько десятков миль дорог и аэродромов, а на более крупных островах основано пять или шесть школ. И это все!
Согласно прежним обычаям, умерших вождей, колдунов и влиятельных людей помещали в челн, затем хоронили в доме ритуальных лодок или пускали челн в морские воды, а простых людей просто бросали в море, где их трупы пожирали акулы. Полвека назад верховный комиссар протектората велел предавать всех умерших земле на кладбищах, но, несмотря на этот приказ, местную элиту все еще хоронят в клубных домах и лишь через полгода извлекают оттуда кости. Очищенный череп помещают внутри специального резного деревянного изображения меч-рыбы и хранят в качестве реликвии в доме ритуальных лодок, а тщательно вымытые кости, завернутые в луб шелковицы или чистую тряпку, кладут за стропилами этого дома. От приказа же комиссара больше всего пострадали простые люди, так как теперь их душам трудно попасть на остров Малапу, где согласно их верованиям находится рай для усопших.
Жена пастора умолкла, а я смотрела на нее так, словно открыла совершенно нового для себя человека. Спустя немного времени я шепнула:
— Мюриель, ты, видно, очень любишь меланезийцев! Лишь тот, кто глубоко ощущает несправедливость, может так говорить…
— Ты права, Энн, — с горячностью прервала меня приятельница — я очень люблю этих бронзовых людей за их честность, благородную манеру держать себя, за доброе сердце, веселый нрав и прежде всего за большой жизненный опыт, который в будущем может причинить Англии немало забот. Хотя они и лишены школ и образования, тем не менее многие представители местной молодежи плавают под разными флагами по всем морям мира и возвращаются на родные острова, исполненные жажды свободы…
Мюриель внезапно замолкла. Мы подходили к Нгоронгоро. Между хижинами и на примыкающей к деревне плантации кокосовых пальм собралось около двухсот человек, щеголявших великолепными праздничными украшениями. Когда мы проходили мимо, они вежливо, кивком головы, приветствовали нас, продолжая заниматься своим делом — связывать пойманных свиней у клубного лома или срубать кокосовые пальмы. Уже более десятка деревьев лежало на земле. Моя приятельница пояснила мне шепотом, что рубка деревьев, принадлежавших покойному, — обычай, позаимствованный на острове Марамасике, где таким способом воздают покойнику почести; однако на Улаве этот обычай очень редко соблюдается наследниками, которые действуют прежде всего в своих собственных интересах. Группа женщин и девушек отправилась с корзинами на головах на огороды за ямсом и клубнями таро, другая группа — молодых мужчин и подростков — начала стряхивать с пальм арековые и кокосовые орехи для погребального обряда.
