Он потянулся за стаканом — и увидел, как широко раскрылись глаза девушки, когда она заметила его браслет. И ему показалось, что во взгляде её скользнуло нечто большее, нежели простое любопытство. Но она совладала с собой, повернулась и пошла прочь от стола, опустив глаза долу, как и полагается прислуге.

— Ещё чего-нибудь принести, господин? — спросила она вроде бы равнодушно. Но голос предал её. Подобный акцент мог быть у девушки только из одной крепости.

Сейчас в долинах много случается всяких раздоров. Какое ему дело до того, что девчонку-замарашку выгнали из дома, отправили бродить по свету в поисках пропитания и крова? С таким лицом ей ни за что не найти себе мужчину — разве что слепой польстится на неё.

— Нет, — отозвался он. И она ушла лёгким беззвучным шагом лесного охотника; в движениях её чувствовалось изящество того, кто сиживал за высокими столами по праву крови.

Ничего, к концу будущего года он тоже сядет за господский стол. Тристан был в этом так уверен, словно заручился клятвой одного из Властелинов Сил. Но своего он добьётся собственными руками и умом, и потому возвысится над теми, у кого за душой — только право крови. Девица катится по наклонной, а он пойдёт в гору!

Встреча в трактире с бывшей благородной только придала Тристану решимости.

После Нордендейла, как убедилась Герта, дорога стала ещё хуже. Местами её разрушили оползни, и потому приходилось перебираться через ямы. Однако девушка продолжала идти, уверенная, что только эта дорога приведёт её к желанной цели.

Карабкаясь по камням, съезжая в овраги, отваживаясь порой на прыжки и используя копьё как шест, она думала о том, что ждёт её впереди. Разыскивая Гуннору, Герта знала, что соплеменники поймут её. Но что касается святилища Жаб — такой уверенности у неё не было.

На шее девушки висел небольшой мешочек с зерном и сушёными травами, талисман Гунноры для домашнего очага. Второй такой же был зашит в подол юбки. А среди соломы, торчавшей из башмаков, были стебельки других растений — из тех, что защищают путника. Прежде чем отправиться в дорогу, Герта основательно приготовилась.

Но вот помогут ли амулеты против чужеродного, не людского колдовства? У всякого народа своё собственное волшебство. Прежние — не люди, и потому их верования и обычаи могут быть совсем иными. Не подвергает ли она себя великой опасности?

Когда она доходила в размышлениях до этого места, ей постоянно вспоминалось одно событие. И воспоминание рвало душу, точно шпора — конский бок. Ведь именно Куно предложил ей тогда совершить поездку в аббатство, в Летендейл. Да, Куно предложил это сам и, быть может, именно поэтому впоследствии отвернулся от сестры, ощущая долю своей вины в случившемся.

Герта отчётливо, до мельчайших подробностей, помнила это путешествие в Летендейл. Она вовсе не хотела забывать этого, ибо иначе она может лишиться ярости, той ярости, которая придаёт ей мужества. Сопровождал её небольшой отряд ратников, поскольку Куно был уверен, что врагов опасаться нечего. Как оказалось потом, опасаться нужно было отнюдь не врагов.

Откуда ни возьмись дождём посыпались стрелы. В ушах девушки до сих пор стоял хрип молодого Джаннеска: стрела пронзила ему горло, и он метком рухнул на землю. Нападающих не было видно, а весь её отряд перебили буквально за несколько секунд. Она пришпорила жеребца — и он на полном скаку влетел в расставленную на дороге сеть. Она перелетела через голову коня…

Очнулась Герта в темноте. Руки у неё были связаны. Прямо перед ней, на полянке между скал, горел костёр. У костра, разрывая зубами полупрожаренное мясо, сидели несколько мужчин. Эти были из числа врагов. Она похолодела, поняв вдруг, что они с ней сделают, когда удовлетворят одно желание…

Поев, мужчины подошли к ней. Герта принялась отбиваться связанными руками. Они захохотали, начали швырять её туда-сюда, тискать, срывать с неё одежду. Однако для последнего оскорбления, последнего унижения им не хватило времени. Нет, насилие над ней совершил другой — КТО-ТО ИЗ ЕЕ СОПЛЕМЕННИКОВ!

Мысль эта согрела Герту и придала ей сил, что было очень кстати, поскольку солнце уже скрылось за склоном и поднялся холодный ветер.

Те, кто издевался над ней, тоже погибли, пали под Ударами меча или сражённые копьём. А находившаяся в полуобморочном состоянии девушка вдруг ощутила на себе тяжёлое тело; крепкие, сильные руки не давали ей шевельнуться.

Она не видела лица насильника, зато разглядела (и картина эта осталась в памяти, словно выжженная огнём) браслет на запястье, когда рука мужчины надавила ей на горло, чтобы лишить сознания.

Придя в себя, она обнаружила, что осталась одна. Кто-то набросил на неё плащ. Неподалёку стояла лошадь. И кругом на снегу валялись трупы. Герта никак не могла понять, почему её не убили тоже. Быть может, насильнику пометали его товарищи? Как бы то ни было, в первый момент она решила остаться тут, пока не замерзнёт. Но потом в девушке взыграла кровь предков и заставила её подняться с земли. Где-то в Долинах живёт человек, который сначала спас её, а потом похитил то, что может быть отдано лишь по доброй воле. Ей надо выжить — хотя бы для того, чтобы погубить этого человека.

Потом, поняв, что носит под сердцем новую жизнь, Герта испытала ещё одно искушение — поступить так, как ей настойчиво советовали, избавиться от плода. Но не осмелилась. Пускай ребёнок зачат не по-доброму, но частью он принадлежит ей. Затем она вспомнила про Гуннору и про то, что волшебство может помочь. Именно поэтому удалось ей не поддаться Куно, не испугаться его животной ярости.

Она жила двумя мыслями, она цеплялась за них с упорством отчаяния: ребёнок, которого она носит, должен принадлежать ей одной, а тот, кто никогда не станет его отцом, должен получить своё. И вот теперь, когда Гуннора дала ей первое, она идёт за вторым.

Наступила ночь. Герта выбрала местечко среди камней, где можно было укрыться от ветра, и зарылась в сухие листья. Должно быть, она заснула, ибо открыв глаза, недоумённо огляделась, не понимая, где находится. А потом ощутила то, что её пробудило. Сам воздух вокруг был каким-то не таким, в нём чувствовалось напряжение.

Герта встала и, опираясь на копьё, вышла на дорогу. В лунном свете перед собой она увидела гладкий, нетронутый снег. За спиной чернели ямки её собственных следов. Девушка двинулась на огонёк.

Вдалеке что-то слабо светилось, причем это явно был не костёр и не факел. А вдруг это — конец её исканий?

Старая Дорога сузилась, с неё исчезли всякие препятствия. Потыкав снег перед собой — нет ли под ним трещин, — Герта устремилась на огонёк.

Внезапно из темноты поднялись высокие тени: длинными рядами поперёк дороги выстроились камни. Между камнями внешних рядов зияли широкие проходы, тогда как камни внутренних рядов стояли очень близко друг от друга. Дорога уводила в один из проходов.

На верхушке каждого из камней покоился маленький конус света, как будто это были не скалы, а гигантские свечи. Свет их был холодным, голубым вместо оранжево-красного, какой бывает у настоящих свечей.

Луна куда-то пропала, хотя Герта вовсе не была уверена, что вошла под крышу или под навес.

Она миновала три ряда камней, затем ещё четыре, и с каждым рядом промежутки становились всё уже, так что седьмой ряд представлял собой сплошную стену. В стене были ворота, и к ним бежала дорога, превратившаяся теперь в тропинку.

Герте почудилось, будто её влечёт невидимая или непреодолимая сила. Ноги её словно приклеились к тропинке, и это не она шла, а тропинка перемещалась вместе с ней.

Миновав последнюю стену, девушка очутилась на огороженной со всех сторон скалами площадке. Посреди площадки виднелось нечто вроде каменной изгороди, в каждом из углов которой на уровне земли горел огонёк. Герта остановилась; она не могла ни идти дальше, ни вернуться назад.

За изгородью возвышалось пять зелёных валунов. Они посверкивали в колдовском свете, точно громадные бриллианты. Верхушки валунов были плоскими, и на них сидели те, кто поджидал Герту.