Он решительно не оставлял меня в покое, он молол и молол языком, рассказывал одну историю за другой, он заклинал меня и осыпал ругательствами, вскоре он знал по имени половину больницы, со всеми сердечно здоровался и продолжал меня уговаривать. Я начал мало-помалу привыкать к нему. Не так уж и докучали мне его визиты. Но конечно же он не мог уговорить меня покинуть клинику. Тут я был тверд как гранит.

Играть мы продолжали, и теперь у меня получалось несколько лучше. Но ему повезло больше, и он выиграл. Хоть и с трудом.

— Единственный дубль.

— Не горюй, когда-нибудь он достанется тебе.

— Хорошо тебе говорить. С твоим-то везением.

— Везение здесь ни при чем.

— Только везение и при чем.

— Объясни мне тогда, что ты этим хочешь сказать.

— То есть как это объясни? Когда любому известно, что для игры в кости нужно везение.

— Почему?

— Не действуй мне на нервы.

— Я очень рад, что ты перешел со мной на «ты», и я никоим образом не желаю действовать тебе на нервы, просто я не считаю, что эта игра в такой степени зависит от везения, как утверждаешь ты.

— Я имею в виду выбрасывание, а не тактику и тому подобное. Бросок зависит только от случая.

— Тогда объясни мне, пожалуйста, где в этой игре место для случая. Разве ты не держишь все в собственных руках? Разве не от тебя зависит, с какой силой ты бросаешь кость, под каким углом к игральной доске, какие цифры находятся сверху перед началом игры? Это не имеет никакого отношения к случаю, ты со мной согласен? А знай ты свойства поверхности, по которой катятся кости, и устройство самих костей, ты мог бы рассчитать и свой бросок. Ты мог бы знать заранее, как ляжет кость, хотя, конечно, без ловкости рук и известного опыта здесь не обойтись. Ты вообще-то понимаешь, о чем я тебе толкую? Чем хныкать, потренировался бы лучше на досуге.

Я не нашелся, что возразить.

Спустя день моя дверь распахнулась от удара, и в палату, приплясывая, вступил дорожный посох, крепкий узловатый посох. Причем, как выяснилось, этот посох преследовал одну-единственную цель: раскачать тормозное устройство на моей подвижной кровати, занять место у перекладины в ногах и протащить кровать через всю палату. Бай Дан, завопил я, сейчас же перестань! Мальчик, тебе необходимо движение, а раз ты слишком ленив или труслив, приходится мне выводить тебя на прогулку вместе с кроватью. Мой крестный явно рехнулся, он протащил мою кровать по всей комнате, да еще при этом грозил мне. Я даже начал за него тревожиться, у него стало такое красное лицо… Не хватало еще, чтобы с ним прямо в моей палате случился инфаркт. Господи, какие сложности! Его идиотское поведение вынудило меня встать с постели. Невероятно, но из-за этой дурацкой возни я встал. Иначе он не уймется. Ясное дело, не уймется. Такой, как он, — да ни в жисть. Едва моя кровать ударилась о стену, я встал. И, как всякий раз, голова у меня при этом слегка закружилась. А Бай Дан тем временем вознамерился протащить мою кровать в другую сторону. Увидел меня. Окинул мрачным взглядом. И ринулся на меня, занеся над головой свою палку. Тут мне вдруг стало страшно. Он уже подошел ко мне вплотную и ударил меня рукояткой по заду, не изо всех сил, но все же чувствительно, очень даже чувствительно, и при каждом ударе он что-то приговаривал — и избавиться от этого не было никакой возможности. Тебе разве настолько обрыдла жизнь, что ты не желаешь хоть самую малость рискнуть? И очередной удар обрушивается на мой зад. Как ты можешь бояться неизвестного, если известное для тебя невыносимо? И опять удар. Обещаю тебе — и он угрожающе воздел свою палку, — я буду бить тебя до тех пор, пока ты не возьмешь себя в руки, ой, пока не соберешься с духом, ай, пока не пойдешь со мной, ой-ой-ой.

Что тут еще оставалось делать — пришлось повиноваться. В конце концов, лежать можно и дома. А значит, можно и пойти с ним. Перестань, Бай Дан, я сейчас оденусь, ладно? Очередной удар, словно он не расслышал. Я надеваю джинсы, видишь? А потом рубашку, теперь ты доволен? Он явно не был доволен. Я спасся от его ударов в ванной комнате. Вот видишь, это мой несессер. Ой. Да иду же я, иду, только перестань. Когда я открыл дверцу шкафа, чтобы достать оттуда чемодан, более чем чувствительный удар снова обрушился на мой зад. Я бросил чемодан на пол, покидал туда свои вещи, все, что подвернулось под руку. Он распахнул передо мной дверь, и мы покинули больничную палату.

— Но господин Луксов! — ужаснулись сестры, припустив за нами. — Так же нельзя, ведь не можете вы просто так…

— Очень даже можем, дорогие дамы, вы и сами видите, что можем и что все прекрасно получается. Я — новый доктор, и я распорядился немедленно выписать пациента из больницы, и это не последнее мое распоряжение, еще ему показано движение, свежий ветер и волнующие беседы.

— Но ведь еще вчера главный врач…

Мы миновали стеклянную дверь и покинули больницу, сперва такси доставило нас к отелю, где проживал мой крестный, — весьма занюханное заведение. Крестный пробыл там очень недолго.

— Из-за тебя, мой мальчик, я совсем забыл посмотреть, как хозяин этого отеля использует свой подвал. Пожалуйста, Вальдштрассе, пять. Надеюсь, у тебя найдется свежее белье?

— Сюрприз, — изрек Бай Дан несколько дней спустя.

Я по большей части лежал в постели, читал, так, самую малость, Бай Дана привели в восторг некоторые книги на моих книжных полках. Я же позволял для себя готовить. Оказалось, что мой крестный умел готовить потрясающие похлебки. Для начала он занялся кухней как таковой. Выкинул все бутылки, навел чистоту и отправился за покупками. Вернулся до того нагруженный, что ему пришлось крутиться и вертеться, чтобы хоть как-то пролезть в дверь. Он под завязку набил холодильник и стенные шкафчики тоже, а потом извлек из картонки гигантскую красную кастрюлю. Он принципиально пользовался для стряпни только большими кастрюлями. Бай Дан долго стоял на кухне, крошил, припускал и помешивал. И при этом слушал музыку. Престранные вещи, которые накупил для себя. «Осуждение Фауста», «Пляску смерти», «Гибель богов», «Макбета», «фантастическую симфонию». И еще цыганские песни. Песни он слушал чаще всего.

Я уже начал себя чувствовать несколько лучше, когда он выманил меня из дому обещанным сюрпризом и энергично зашагал вперед. Мы поехали на метро в центр. Он уже хорошо знал город, а потому задал немыслимый темп. Должно быть, накануне, когда меня вызвали в клинику на заключительное обследование, он побывал здесь и все хорошенько осмотрел. А в каком-то переулочке мы — я просто не поверил свои глазам — остановились перед магазином, торгующим велосипедами.

— Тебе чего здесь надо?

— Ты на велосипеде ездить умеешь?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я спросил только, умеешь ли ты ездить на велосипеде?

— Конечно, умею. В свое время я довольно много на нем ездил.

— Замечательно, замечательно. Час от часу все лучше и лучше. Следуй за мной.

И он ринулся в магазин. Продавец его уже знал и приветливо с ним поздоровался как с постоянным покупателем. Интересно, что Бай Дан успел у него купить?

— Ах, это и есть некоторым образом ваш партнер?

— Золотые ваши слова. Это и есть мотор. Как видите, вы зря тревожились.

— День добрый.

— Хелло.

— Ты не поверишь, Алекс, но этот господин хотел отговорить меня от покупки. Представь себе продавца, который не желает продавать. Он считал, что я слишком стар для этого. Потом уже он мне признался, что опасался, как бы я не вздумал кататься на пару с престарелой мадам Дан. Пришлось его успокаивать, доказывать, что никакой мадам Дан в природе не существует и что напарником моим будет сильный молодой человек с железным здоровьем.

— Но…

— Чрезвычайно скромный молодой человек. А велосипедист отменный. Всю свою юность он провел в седле велосипеда.

— Бай Дан, эй, Бай Дан, я тебя спрашиваю. Куда это мы собираемся ехать?