Вот это, стало быть, мы. И между делом наша гордость крепнет. Оставшаяся в пренебрежении половина мозга Европы. Близорукий глаз. Тело, которое в совокупности нежизнеспособно, но по частям вполне может пригодиться для трансплантации. И Златка, мельчайшая, уже отмирающая клетка этого организма.

— Arrête[27], Бай Дан, подваливай сюда, здесь правят бал драгоценности. Не желаешь приобрести колье?

Из темнейшей тьмы вынырнул человек, одежда строительного рабочего, лицо — строительная площадка, щеки обрушились, нос наполовину снесен, подбородок — яма. Но глаза сверкают, как газовая горелка, вспыхивают и поглощают все, что ни пересечет их дорогу.

— Ты ли это, король вилл?

Мы радостно обнялись. Король вилл состоял из семидесяти лет, равномерно распределенных по высокому телу.

— Снова на свободе, Иордан?

Я еще раз обнял своего тезку.

— Вот уже месяц, дружище, вот уже месяц. Да здравствует амнистия. А то я уже начал опасаться, как бы мне не встретить наступление новой эры со старыми охранниками. Подойди поближе, я снова отпер свой сейф и вытащил оттуда несколько старинных шедевров для обогащения общественности.

— Свой сейф? Уж не хочешь ли ты сказать, что сумел надежно припрятать некоторую часть своей добычи? Ты все время дурачил нас, вспомни все свои заверения… значит, ты нас обманывал?!

Он кивнул.

— И никто тебя не застукал?

— Ну, раз ты сам говоришь… Дело обстоит так, именно так. Они и сами знали, что не все сумели отыскать, но в конце концов они поверили, что я и впрямь все продул, все прокутил. Тем не менее кое-что сохранилось, и, если ты когда-нибудь вздумаешь поднять очередное восстание, дай мне только знать, и я его профинансирую.

Король вилл Йордан всегда малость прихвастнет, сопровождая свою речь живописными жестами. Вести незаметную жизнь было бы для него пыткой. Эта черта проявила себя как в его прежней специальности — взломщик вилл, — так и в способе, которым он, проявляя отменный вкус, эти виллы взламывал. С тонким чувством процедуры и церемонии. Для начала он укладывал все, что ему нужно, что казалось ему ценным и что он мог унести. А вот то, чем он занимался далее, резко отличало его от консервативных коллег, которые, едва уложив добычу, спешили смыться. Он же удалялся в кухню и кладовую, осматривал припасы и составлял оптимальное для данных обстоятельств меню. Он накрывал праздничный стол и тщательно отбирал подходящее вино. Если надо, он даже спускался в подвал, дабы выяснить на месте, какой именно сорт способен потрафить его вкусу.

После этого он предавался обильной трапезе, завершая ее коньяком и сигарой. А потом наступала вершина вечера: он спускал штаны, принимал должную позу над ковром салона и выкладывал небольшую кучку. Это была его визитная карточка — она самым унизительным образом сообщала вернувшимся домой хозяевам виллы о совершившемся изъятии ценностей.

О его методе заговорили кругом. И после ареста для следствия оказалось проще простого навесить на него изрядную часть краж со взломом.

— Это кольцо принадлежало супруге генерала Народной армии. Очаровательная особа. Я видел ее портрет на комоде и был уже готов лечь в постель и дождаться ее возвращения. Ради знакомства я готов был подарить ей брошку из ее собственной шкатулки, она наверняка очень ей шла. Кольцо у меня откупит коллега, он шастает по международным отелям и делает свой бизнес с бизнесменами. Обзавелся где-то фальшивым заграничным паспортом и расхаживает с таким видом, словно он директор IBM. Преуспевающий человек.

Ближе к концу войны Йордан как жертва нацизма, борец с монархией и пособник партизан был выпущен из тюрьмы. Йордана назначили главой полиции в его родном городке — карьера в те времена не столь уж и удивительная. Но вскоре он заметил, что виллы обзавелись не только новыми жильцами, но и прежними, вечными искушениями. Причем смена прошла без сучка-задоринки как среди хозяев вилл, так и среди тюремных охранников. Йордан наблюдал за этим процессом со все растущим нетерпением — он пополнел, и угрызения совести его стали мучить сильней. Его никогда не интересовало, кто именно обитает в этих виллах. Покуда на свете имелись виллы, они подлежали ограблению. И Йордан снова принялся за старое. А поскольку он не мог и не желал изменить свой стиль — ну как может человек изменить свой почерк? — ему лишь недолгое время удавалось, дабы ввести полицию в заблуждение, более или менее правдоподобно доказывать, что кто-то работает под него.

— Вообще, здесь мало что удается продать. Я не хочу сбывать эти красивые вещи по бросовой цене, а здешние покупатели норовят ухватить что-нибудь по дешевке. Побывал я и у антиквара, выдал себя за человека, в свое время подвергшегося репрессиям. Но он не желает неприятностей.

Поскольку Иордан под конец ограбил виллу высокого партийного функционера, его засудили как неисправимого политического преступника и упрятали в тюрьму, отведенную для содержания наиболее злостных врагов народа. Арестанты, как идеалисты, так и представители старой гвардии, поначалу отнеслись к нему скептически. «Не туда они тебя посадили», — после чего их пальцы указывали на другое отделение тюрьмы, где содержались уголовники. Но покуда они в часы прогулки занимали длинную очередь перед двумя сортирами и вели разговоры со стоявшими спереди и стоявшими сзади, ему удавалось завязывать одну дружбу за другой — с секретарем одного из правящих лиц он на профессиональном языке рассуждал о поколениях и посевных площадях, с питающим гедонистские наклонности предводителем социал-демократов — одной из многочисленных партий, существовавших лишь в тюрьмах и лагерях, он спорил о самых красивых женщинах столицы, которых бывший депутат знал по приемам, а король вилл — по портретам, тем, что он прихватывал с собой, если ему нравились их улыбки. Некоторых он наставлял в открывании замков, соблюдении тишины и правильной оценке драгоценных камней. Ибо тюрьма прямо на глазах превращалась в университет. Названия лекций звучали примерно так: «Введение в ночную жизнь мегаполисов», «Прогрессивная критика Прудона, Троцкого, Кейнса, или Лексикон Венских ругательств» — таковы были темы некоторых лекций. А король вилл вел политехнический семинар в Институте точной механики.

— Мы живем в эпоху прописных истин, Бай Дан. А теперь скажи, чем ты все это время занимался.

Обменявшись со мной несколькими фразами, он решил на сегодня закрыть торговлю. Мы пошли с ним ко мне, распили бутылку виноградной водки и переговорили о тюрьмах жизни. Почти сразу после того, как король вилл со мной распрощался, в мое окно ударил камушек. Я выглянул, и от прохладного воздуха у меня слегка закружилась голова.

— Ты только посмотри, как они мне подмигивают! — Король вилл указал на уличные фонари и скрылся.

Когда на другой день я снова навестил Златку, гнев ее успел улетучиться. Она до такой степени пришла в себя, что ей уже доставила удовольствие возможность открыть мой гостинец — банку с вишневым вареньем — и в ходе нашего разговора постепенно опустошить ее, причем опустошить с чистой совестью, потому что, из вежливости отведав ложечку, я отвечал отказом на все ее дальнейшие потчевания.

— Знаешь, Бай Дан, когда я сегодня утром проснулась, мысли мои обратились к Яне, к Яне и к Алексу. Мне так грустно, что мы ничего больше про него не знаем. После этой аварии, царствие им небесное, для меня было великим утешением сознавать, что хоть Алекс остался жив. А потом все связи оборвались. Не знаю, как это случилось. И теперь получается так, будто они все умерли. Про Алекса мы ничего больше не слышали, не понимаю, что с ним могло случиться. Он жив, я в этом уверена, но он исчез, ни на одно из моих писем не ответил. Не понимаю, не понимаю, но вдруг он исчез, мой Сашо, он уже, наверно, взрослый человек, он наверняка учился в университете, а как по-твоему, Бай Дан? Наверняка преуспел, ты ведь помнишь, какой это был способный мальчуган, все хотел знать и на лету все схватывал, а крестины какие были прекрасные, я так тебе благодарна, Бай Дан, ты сделал меня такой счастливой, должно быть, я видела его во сне, я проснулась и больше ни о чем другом не могла думать, я вынула фотографии, вот, ну разве это не прекрасно, а ты помнишь, как после крестин мы все, священник Николай, бедняга, он даже не представляет себе, как прокормить пятерых детей, вот я и подумала, я много думала об этом, Бай Дан, и… и у меня возникла идея, ты будешь смеяться, Бай Дан, но я прошу тебя, я очень прошу тебя во имя нашей многолетней дружбы, выполни эту мою просьбу, отнесись к ней серьезно, старые женщины порой бывают не в своем уме, но из любви ко мне, Бай Дан… ты себе представляешь, как было бы прекрасно снова увидеть Алекса…