Васко делает большой глоток.
— Просто беда с этой границей. У наших соседей она проходит как раз через их усадьбу. Хлев у них теперь в Югославии, а дом в Италии. Так и живут, ничего тут еще поделаешь.
— Тогда радуйся, что не наоборот получилось, что не дом в Югославии. А коровам и там живется не хуже. И чего тебе далась эта граница?
— Ну, во-первых, ты вечно рассказываешь мне разные истории про людей, которые перешли границу, а во-вторых, я и сам живу в Триесте. Вот тебе уже две причины, чтобы над этим задумываться. У Триеста, по-моему, особое отношение к границам. Можно, к примеру, утверждать, что он вообще не знает границ, а можно утверждать, что в нем полным-полно границ, что это вообще пограничный пункт. И то и другое будет правдой. Как правда и то, что я словенец, и что я итальянец, и что я малость смыслю в вине. И раз уж мы завели речь о вине: вот бочки, вы знаете, откуда берутся бочки? Из Словении! А что из этого следует? Гм! Без доброго словенского дуба не бывает доброго фриульского вина. Только так и не иначе. Словом, по-всякому. И, по правде говоря, синьор, вы еще вовсе не в Италии, вам просто кажется, будто вы в Италии, и я с вами не спорю, есть множество причин думать, что это Италия. Но мы, здешние, рассуждаем по-своему. Когда кто-нибудь едет через Монфальконе, мы говорим про такого: он поехал в Италию. Это другие границы. Все зависит от того, кого вы спросите. Наверняка найдется такой, кто ответит, что у нас и вовсе нет границ. Между нами и Югославией. После войны велись переговоры, однако никто ничего не подписал. Теперь мы с вами сидим и болтаем двадцать пять лет спустя в зоне А. Это и есть Триест, а зона Б, она где-то там, и она принадлежит Югославии. Но договора по этому поводу не существует. И мне это некоторым образом нравится. Мы ни к чему не привязаны. Вот захотим и завтра утром присоединимся к другой стране. Во всяком случае, мы можем так думать. Богдан знает, что я терзаю своих ближних уроками истории, но я просто не могу отказать себе в удовольствии, раз уж вы у меня первый раз. Если положить одну поверх другой исторические карты, на которых нанесены границы в разные эпохи, то из этого получится кастрюля разваренных спагетти. Сплошная путаница. Все перемешивается. А теперь приходят какие-то историки и желают аккуратненько отделить одну макаронину от другой. Вот ведь какая дурь! У тебя есть рецепт, ты готовишь блюдо по этому рецепту, и самое главное здесь — вкусно получилось или невкусно. Кому какое дело, откуда взялись те либо иные приправы и почему ты их вообще употребляешь. А жизнь здесь, в Триесте, хороша на вкус, ты, Богдан, давеча сам со мной согласился, у нее просто отменный вкус, и никто не может меня убедить, будто в рагу бобы важней, чем квашеная капуста, а чеснок нужней, чем копченое сало.
— Не гони так, Мирко, мне ж еще надо переводить.
— Ладно, можешь не спешить, я тем временем кое-что принесу, минуточку, я сейчас вернусь. Могу ли я попросить досточтимых гостей взглянуть на эту карту кушаний и сделать выбор? Итак, что вы предпочтете? Позволю себе зачитать вам вслух: «Мясо по-королевски, кебабчата, рагу, scampi in bursara, caramai ripieni, strucolo»[26]. Клянусь вам, что мои политические взгляды никак не отразились на этой карте, отразились только кулинарные предпочтения. Это триестское меню. Что бы вы из него выбрали? Мясо по-королевски? Это блюдо родом из Австрии. А кебабчата вы, верно, знаете, с них начинается балканская кухня. Или lota, которую я очень и очень рекомендую, Лучано превосходно ее готовит. Или вам больше по вкусу омар в bursara, лучше его нигде не приготовят, у меня рецепт от одного приятеля из Порторожа. Итак, меню подошло к концу, и я спрашиваю вас, где на этой карте кушаний зона А и где зона Б? Вы меня поняли? Ну, довольно говорить про еду, ах, я чуть было не забыл про фаршированную caramai. Это венецианское блюдо, вообще-то каракатицы не моя специальность, но если припустить каракатицу в белом вине… ладно, я отнесу карту назад.
— Знаешь, Богдан, у меня просто слюнки потекли.
— Мы как-нибудь придем сюда поужинать, сейчас время неподходящее…
— Да нет, я не это имел в виду…
— Просто кухня уже закрылась.
На четвертом этаже кого-то пырнули ножом. Вся комната залита кровью. Там была поножовщина. Понятия не имею, с чего вдруг. Их ужасно оскорбили. Вообще-то это была вполне безобидная шутка, насколько я в курсе, но, когда задета честь, эти типы сразу слетают с катушек. Арабы, они и есть арабы. Ну конечно же это были арабы, теперь я понимаю. Те самые, что каждый вечер гоняют мяч в коридоре. Это вы уже слышали у себя на третьем этаже. Это уже все слышали. Рано или поздно должно было случиться что-то в этом роде. Ты ведь с ума из-за них сходил. Мяч бил в дверь, а они вопили так, словно у них в распоряжении целое футбольное поле. Они и без того все время грызутся. Можно подумать, что они вот-вот вцепятся друг другу в глотку. Примерно с час они гоняли мяч и плевать хотели на то, как мы к этому относимся. Каждый вечер, каждый вечер, черт их подери. Это не значит, будто мы с женой одобряем то, что произошло… а что, собственно, произошло?.. я имею в виду их поведение, так цивилизованные люди не поступают… рано или поздно это должно было случиться. Этот проклятый грохот, когда этот проклятый мяч ударяет в дверь. Они варвары, просто варвары, можно подумать, это их коридор. Сплошные Чингисханы. Чингисхан не был арабом. Ну тогда пусть Аттила. Тоже не годится? Плевать, варвар, он и есть варвар, ты же слышала, что они сделали.
Несколько болельщиков бухарестской «Стяуа» жили в комнате для мужчин на четвертом этаже, а с ними два болгарина. Всего их там было восемь: каменщик лет примерно сорока, коренастый такой тип, по которому видно, что он не меньше двадцати лет проработал на строительстве. Судя по всему, он и был зачинщиком. Из болгар один был такой невзрачный паренек, учитель, лет тридцати. Он, пожалуй, не принимал в этой истории никакого участия. В отличие от двух братьев из Бухареста, оба почти уголовники, задиристые, таким лучше не попадаться. И эти вечные футбольные матчи, их, видно, совсем достали. Должно быть, они втихаря жестами и мимикой договорились, как бы им расквитаться с арабами.
То, что произошло потом, я представляю себе так: одна из старых газет, которые валяются у нас повсюду, лежит развернутая на столе, и кто-то из румын чистит на ней яблоко, при этом его взгляд падает на большой портрет одноглазого Моше Даяна. Не исключено, что Моше Даян в очередной раз пригрозил показать арабам, где раки зимуют. И вот, покуда румын грыз свое яблоко, ему пришла в голову грандиозная идея. Остальные с восторгом ее подхватили: прибьем портрет к дверям. Но одного Даяна все-таки мало. Тогда они приклеили фото на крышку от обувной коробки — братки откуда-то увели пару мокасин сорок пятого размера. А изо рта у Даяна пустили текст, как это делают в комиксах: положил я с прибором на вашего Магомета или что-то в этом духе. Понимаешь, уж на что болельщики бывают тупые, но и они краем уха прослышали, что эти шейхи имеют какое-то отношение к Магомету. Мало того, они пририсовали рядом женские причиндалы, я сам видел, всего несколько штрихов, но догадаться вполне можно. Не забудь еще свинок вокруг Моше, это уже была идея каменщика, и свинки тоже получились очень похожи. Он, конечно, возгордился, но потом дорого заплатил за эту свою выдумку, если считать, что из-за такой шутки вообще стоит проливать кровь. Потом они повесили картонку с наружной стороны двери, прибили ее ботинком и, насколько я их знаю, по-свински при этом ухмылялись.
А мы сидели вокруг стола и гоготали, прямо закатывались, представляя себе, какую рожу скорчат там за дверью эти верблюды. Только учитель, тот держался особняком. Он был человек слишком образованный для таких забав. Вдруг мы услышали несколько выкриков, потом все стихло, никто не гоняет мяч, тишина полная, чистая победа, можно сказать, арабы небось хвост поджали. Ну так-то мы их в два счета сделаем. Наступление по всему фронту. Я закурил сигарету и хотел с удовольствием подымить. А тут один из братьев Радуче выглянул в коридор, никого и ничего, коридор пустой, дело сделано. Полный успех. Все скажут нам спасибо, мы — герои Пельферино. Другой болгарин, толковый такой мужик, тот ухмыльнулся и поднял сжатый кулак. После чего мы все хором исполнили «Стяуа, Стяуа», болгары сразу подхватили мелодию и запели с нами ляляля-пяля-ля-ляляля-ля. Настроение у нас у всех отличное. А дурак учитель, он со страху чуть в штаны не наделал, ну мы его и высмеяли, но только этот трусишка был не так уж и не прав. Забился себе в уголок за дверью, возле шкафа. Мы про него и думать забыли.
