Программу европейского Будущего!

Строго, неумолимо, шли молдаване к европейскому царствию.

Поначалу они решили распространить его на весь мир, но завоевательный поход на Москву захлебнулся. Армия европейцев-конармейцев была разгромлена под Смоленском, пришлось отступать. Решено было отказаться от идеи распространения евроинтеграции на весь мир. В результате партийной борьбы к власти пришла та часть партии, которая утверждала, что возможно построение евроинтеграции в одной, отдельно взятой стране. И страна начала работать! Шли на запад колонны проституток, писали проекты об евроустройстве оставшиеся дома мужчины. Заря новой жизни поднялась над страной!

Молдавия, словно больная почка, росла, бухла, пульсировала!

Конечно, не обошлось без врагов. Чтобы спасти свою шкуру, грязные совки из России образовали буферное государство «Украина», отделив от себя давно завоеванные территории. С Украины в Молдавию регулярно засылались банды налетчиков, всякой эмигрантской швали, подонков и ренегатов типа Лоринкова. Они убивали молодых фермеров, жгли Центры европейской культуры, грызли кабеля, по которым в страну из Европы шли каналы кабельного ТВ с передачами «Евроньюс»… в общем, вредили. За три года такой «работы» бывший библиотекарь Лоринков заматерел и научился с одного удара топором разрубать человека пополам.

– Пей, гуляй соколики! – кричал он, возглавляя налет на какой-нибудь поселок европейского типа.

Соколики налетали на деревню и жгли мирных молдаван, своим счастливым трудом приближавших европейскую интеграцию. Проституток трахали даром и вешали, участников Неправительственных Европейских Организаций пороли и вешали. Оставшихся в живых собирали на площади, и заставляли читать книги вслух. Многие после этого просили, чтобы их трахнули и повесили.

Лоринков, поначалу забавлявшийся такой жизнью, со временем погрустнел. Он, бывший библиотекарь, рассчитывал, что скоро вернется все на круги своя, но взяла не наша. Взяла их. Евроинтеграторов проклятых! Может, и правда правда за ними, думал Лоринков, оглядывая лица сброда, с которым устраивал налеты. Разве это борцы? Так, шваль… Не то, что у врага. Вспомнился еще один комиссар. Его ранили в ногу и взяли в плен на Днестре. Представился он Сашей Танасе и даже под угрозой костра отказался читать «Жизнеописания» Плутарха.

Так и взошел на костер, не осквернившись книгой.

Нет, среди наших таких бойцов нет, с невольным уважением подумал Лоринков. Умирая, Саша Танасе глядел в сторону Евросоюза.

– Стыдитесь, Лоринков, – сказал он напоследок.

– Вы могли бы продвигать свою страну в Евросоюз, а не вредить нам! – сказал он.

– Написали бы, как всякий уважающий себя молдаванин от культуры, пьесу про то, как молдаване хотят в Евросоюз, и как им мешает тень Ленина сделать это, получили бы за это грант, – сказал он.

– А вы вместо этого стали палачом и убийцей своего народа, – сказал он.

– Прислужником русских дьяволов, – сказал он.

– Ой, я вас умоляю, – сказал Лоринков, сдерживая коня.

– Какие там блядь русские, – сказал он, вспомнив подполковника Виктора.

– Неважно! – воскликнул Саша Танасе, к подошвам которого уже подбирался огонь.

– Вы сын Молдавии и должны быть с нами! – крикнул он.

– Вся интеллигенция с нами! – воскликнул он.

– С нами известный композитор Дан Балан, и певица Чепрага с нами! – крикнул он.

– С нами Мария Биешу, исполнившая песню «Чиочиосан» в 1976 году на фестивале искусств в Токио, – крикнул он.

– С нами, наконец, участник «Дома-2» Руслан Проскуров! – крикнул он.

– Кончай его мужики! – заорал Лоринков, чуя, что банда молчаливо симпатизирует комиссару.

Костер запылал и Саша Танасе, выкрикивая проклятия, стал трещать и умирать.

Потрещал и умер.

* * *

…Лоринков шел по улицам Кишинева, не узнавая города.

Я чужак здесь, горько подумал он.

Как все изменилось, горько подумал он.

Молдавия прочно стояла на ногах, утверждаясь в новой, неведомой людям старой формации жизни. Ехали, пыхтя паром, электромобили, шли мимо счастливые, здоровые люди. Все дыры на асфальте были прикрыты флагами Евросоюза, потрескавшаяся штукатурка расписана лозунгами. В очередях за продуктами и банковскими переводами от родственников граждане новой, счастливой Молдавии не унывали, а пели и плясали!

Лоринков почувствовал, что устал, смертельно устал. Определенно, здесь он был чужой…

По старой памяти, Лоринков пошел к вокзалу, зная, что там есть забегаловки, где подают спиртное. Но их не оказалось!

Вместо этого молодые, счастливые люди тянули носом порошок с пластиковых столов, и целовали друг друга в губы.

Лоринков поднял голову и увидел надпись.

«Европейский уголок гея».

Рядом стоявши носильщик одобрительно говорит таксисту:

– Мой старшой тоже в пидоры, значит, подался.

– Так как им положена пенсия от Евросоюза за ихнее гейство, – сказал он.

– Вот Петюник наш и стал уважаемый всеми жопник, – сказал носильщик.

– Ну, а с бабами он как? – спросил таксист.

– В смысле поспать? – спросил носильщик.

– Ну дык, – сказал таксист.

– Ну и баб потрахиваетт, конечно, – степенно сказал носильщик.

– По окончании рабочего дня этим, как его, геем, – сказал он.

– Чудны дела твои, ПАСЕ, – сказал таксист.

– Им, молодым, виднее, – сказал носильщик.

Лоринков сплюнул тихонько с отвращением, и побрел прочь.

…место, где можно выпить водки, он нашел на краю города. Это был грязный, темный район, населенный, – как ему охотно объяснил рикша, – девками, дающими за так.

– По любви, – сплюнул он.

А давать в Молдавской Европейской Республике, как понял старорежимный Лоринков, следовало за евровалюту. В противном случае ты был пария… Лоринков сел за столик в мрачном кафе и попросил сто пятьдесят коньяка. Принесли двести водки. Лоринков пожал плечами и выпил, закурив.

– Миленький, угостишь девчонку? – села рядом девушка в юбке до колена, блузке без выреза, и колготках телесного цвета.

Шлюха, понял Лоринков. Порядочные женщины в Молдавии носили ажурные чулки, сапоги-ботфорты, мини юбки в половину ширины трусов, и обнажали грудь.

– Как звать? – спросил он, закурив еще.

– Анна-Мария, – сказала она.

– Что-то знакомое, – сказал Лоринков.

– Нет, мы не встречались, – сказала она.

– Хочешь, погадаю, – сказала она, и взяла руку Лоринкова без спроса.

– Ты хороший, только уставший, – сказала она.

– Уставший мужчина в кризисе среднего возраста, – сказала она.

– Вы думаете, у вас депрессия от этого, – обвела она рукой все вокруг.

– От Молдавии, – шепотом сказала она.

– А на самом деле это в вас, – сказала она.

– Руки у тебя хорошие, – сказала она, перейдя на «ты».

– Ага, все хвалят, – сказал Лоринков.

– Знаешь, как я ими могу подрочить, – сказал Лоринков.

– Да, но это не все, – сказала она.

– Пишешь ты ими, – сказала она.

Лоринков напрягся, потянулся было к пистолету. Но Анна-Мария, вроде, на доносчицу похожа не была. Бармен за стойкой тихонько протирал стаканы – плевал в каждый, глядел на свет, и тер тряпочкой. Хорошее место, подумал Лоринков. Анна-Мария так и держала его руку у себя на груди. Под тканью. Маленькая грудь, второго размера всего. В Молдавии таких уже ни у кого не было. Каждая европроститутка оплачивала себя операцию по увеличению размера до пятого, чтоб идти хорошо, как товар рыночный. И приносить стране еще больше денег. Валюты, которая так нужна была молодому государству…

У Лоринкова встал.

– Хочешь, переночуем вместе? – спросила она.

– За что? – спросил Лоринков.

– За так, – сказала она.

Лоринков выпил еще.

* * *

…охранник, в крови, валялся на полу. Лоринков быстрым шагом пошел к сейфу. За ним бежала Анна-Мария.

– Ни с места! – крикнул второй охранник.

Лоринков выстрелил, пошел дальше. Анна-Мария встала на четвереньки, вытащили из рук охранника арбалет, побежала за мужчиной. Лоринков стал пинать деревянный сейф, сломал, наконец, вытащил оттуда все еврооблигации, бросил за спину.