— Поел? Если ты еще не засыпаешь, нам надо серьезно поговорить прямо сейчас. Вы можете идти, Жерсента. Уберете утром. Не беспокойтесь, я затушу огонь. Ну же, поторопитесь!

Матильда отдавала распоряжения спокойным твердым голосом человека, привыкшего повелевать.

— Садись к камину. Ночи стали холодными.

Ее нисколько не взволновало, что они остались одни в просторной кухне замка, где так часто играли в детстве, наблюдали, как варится варенье в больших медных тазах, пробирались в чуланчик, пока Адила искала их в саду и кричала: «Прятаться в доме нельзя!» Он держал тогда Матильду за руку, и оба они замирали от счастья.

Матильда не вспоминала те годы. Озабоченная более насущными проблемами, она смотрела на собеседника равнодушным взглядом. Он не внушал ей даже отвращения. Безразличию Габриэль предпочел бы гнев при воспоминании о том дне, когда Адила объявила сестре о своей с ним помолвке. Но Матильда не питала ни малейшей склонности к обсасыванию и пережевыванию прошлого, в которое то и дело погружался он… Рассказывала ли ей что-нибудь Адила перед смертью? Если да, то Матильда это позабыла или запрятала глубоко в себя. Все былое отошло далеко-далеко, кануло, умерло. Она жила сегодняшним днем.

— Хорошо, что ты приехал… Но давай начистоту… Симфорьен только о помолвке и говорит. Как-то у него это слишком просто получается, и весел он не в меру. В его веселье есть что-то подозрительное…

— Человек болен…

— Да, я понимаю! Хотя иногда мне кажется… Я читала как-то в «Пти Паризьен» про одного симулянта… Симфорьен то совершенно глух, и приходится кричать ему в самое ухо, а то вдруг слышит чуть ли не шепот. У него одна сторона парализована, ходить не может… А в иные дни шастает по всему дому, как крыса. В сущности, он астматик, и сердце пошаливает, но и все! Да, разумеется, доктор Клерак… Но, знаешь ли… Клерак у него в руках: Симфорьен вытащил его из одной сомнительной истории с несчастным случаем на производстве. Я временами думаю, не сам ли он подсказывает доктору свои диагнозы… С другой стороны, я не представляю, как бы он мог сейчас воспрепятствовать женитьбе Андреса. При его маниакальной любви к собственности он стремится любой ценой заполучить при жизни две недостающие «провинции» — как он называет Сернес и Бализау, — две жемчужины в свою корону. У него это навязчивая идея…

Габриэль подавил зевок:

— Ну, так надо решаться…

— Да, но прежде необходимо потребовать, чтобы брачный контракт был подписан в тот же день…

Матильда смотрела на огонь, машинально потирая себе колени. Габриэля клонило в сон. Пастушка положила ему на руку свою теплую морду. Тикали часы. Париж и Алина были далеко! Через каминную трубу он слышал, как гуляет ветер в кронах сосен, издавая монотонный протяжный стон, сливающийся с тишиной.

— Скажи, Габриэль…

Он вздрогнул. Матильда внимательно смотрела на него; ее большие красивые ладони лежали на коленях, широкие рукава халата открывали крепкие предплечья.

— Поклянись, что Симфорьен не обещал тебе комиссионных. Если такой скряга посулил тебе приличную сумму за эту сделку, значит, он водит нас за нос…

Габриэль пробормотал вяло, что Деба ему ничего не обещал.

— Это правда? Ты меня точно не обманываешь?

Недоверие Матильды показалось ему оскорбительным, он хотел было вспылить. Она пожала плечами:

— Со мной, старик, твои штучки не пройдут…

— Ты меня презираешь? — прошептал он.

— Это все красивые слова, — отвечала она насмешливо. — Красивые слова хороши для парижан. У нас, знаешь, не говорят о любви, презрении и всяких таких вещах. У нас занимаются лесом, скотиной, птицей… А прочее… пф!

Теперь она его раздражала, он и сам не знал почему.

— Можно подумать, у тебя нет ничего другого в жизни… — сказал он.

— А что у меня есть?

— Андрес, например…

Матильда улыбнулась:

— Само собой… Он мой сын, в большей степени, чем твой или Адила… Ты сам мне его отдал. Да, это у меня есть.

Она стала рассказывать об Андресе. Лицо ее сияло от счастья. Громкий шепот сосен не нарушал тишины. Но Габриэля внезапно оставило ощущение безопасности, которое навевала хранившая запахи детства кухня… Словно кто-то проник в дом, несмотря на закрытую дверь, кто-то, сбившийся было со следа, когда Габриэль покинул Париж, и теперь нагнавший его. Казалось, «он» пробрался сюда. Но так ли это? Пастушка спокойно спала, положив морду на передние лапы. Висели окорока, прикрепленные веревками к потолочным балкам. На полках, застеленных кружевной бумагой, сверкали медные тазы. Тем не менее кухня перестала быть островком прошлого, где на короткое время он нашел прибежище: кошмар его всамделишней жизни ворвался в нее вихрем. Если бы сейчас раздались шаги в аллее, если бы вдруг открылась дверь и вошла Алина, кутая бесформенное тело в выдровую шубку, он бы не удивился. Атмосфера изменилась, но Матильда не могла этого заметить. Она рассеянно поигрывала обручальным кольцом, по локоть оголив руки.

— А ты уверена, дорогая, что действительно заботишься о счастье Андреса?

Она посмотрела на него с недоумением:

— Разумеется, как же иначе! Почему ты спрашиваешь?

— Потому что тебя не волнует, будет ли он счастлив с Катрин. Я не хочу тебя обидеть… но твоя дочь…

— Ты меня нисколько не обижаешь, — засмеялась она. — Катрин дурнушка, чего скрывать. Не глупа, но замкнута, необщительна, ничем не блещет… Ну и что? Это не помешает ей стать Андресу хорошей женой… Их брак — дело, решенное с давних пор. После своей футбольной команды Андрес больше всего любит землю. Имение — это его жизнь. В здешних местах мужчины никогда не требовали, чтобы женщины блистали умом и красотой. Главное, чтобы детей воспитывали, аккуратные были, чистоплотные… Скажем прямо, Катрин тут еще многому надо поучиться. Она скотину не любит, курятником не занимается… Но это придет. И потом, я буду рядом.

— Конечно же, ты будешь рядом.

— Ну да, я буду рядом. Что ты хочешь сказать? — спросила она сухо. — Боишься, как бы я не спугнула счастье молодоженов? Думаешь, они мечтают остаться вдвоем? Не беспокойся! Они знают друг друга с детства, в их отношениях нет никакой романтики. У нас тут не принято ворковать. Все останется, как было…

— С той разницей, что они будут спать в одной комнате.

— Естественно.

— В одной постели.

— Ну да, в одной постели! — повторила она нетерпеливо. — До чего же вы, городские, все сложные!

Матильда пыталась отшутиться, но Габриэль угадал, что причинил ей боль, что она трепыхнулась, как голубка, которую он чересчур крепко сжал руками.

— Уж не считаешь ли ты себя простой женщиной, дорогая?

Она резко встала:

— Все это болтовня… Помнишь, моя мама называла тебя в детстве «пустомелей»? Проходи вперед, я погашу свет.

Кухня внезапно погрузилась в темноту, только в камине еще теплился огонь. На медных тазах то вспыхивали, то гасли его отсветы. Слышно было, как Пастушка бьет по полу хвостом. В чуть пахнущем сыростью вестибюле висели на вешалке пелерины и шляпы от солнца. Габриэль резко обернулся.

— А Катрин? — спросил он.

— Что Катрин? Что?

В голосе Матильды звучало легкое раздражение, как у человека, торопящегося лечь спать.

— Она счастлива?

— А как же? Иначе и быть не может!

— Ты ее спрашивала?

— Мне не нужно ничего спрашивать! Она ждет не дождется этой свадьбы… Не счастлива, что выходит за Андреса? Да ты с ума сошел!

— Она с ним ладит? Ну, то есть… Как она к нему относится?

— Они все время вместе, и так было всегда. Какой-то ты стал непонятливый!

По лестнице они поднимались на цыпочках. Матильда предупредила:

— Тише, у Симфорьена очень чуткий сон. Андрес-то не проснется, даже если дом рухнет.

— Он по-прежнему спит в зеленой комнате? Коль у него такой крепкий сон, пойду его поцелую… Ты зайдешь?

Габриэль оставил дверь приоткрытой.

— Подожди, — шепнула она, — я зажгу ночник.

Кровать скрывалась за пологом с какими-то красными и зелеными рисунками; сначала Градер увидел только огромное топорщащееся пуховое одеяло. Воздух в комнате был спертый. «Вот деревенщина! — подумал он. — Ни за что окно на ночь не откроют…»