Ника вцепилась Славке в руку.

— Ах! — выдохнул кто-то.

Дракон взмыл.

У него было желтовато-серое брюхо, маленькие лапки и большая, вся в роговых наростах и водорослях голова.

Тонкий хвост чиркнул по глади пруда. Щелкнула пасть.

Брызги, казалось, еще висели в воздухе, а дракон уже, изогнувшись, без всплеска ушел в толщу воды. Грациозный, спина — в сине-зеленой чешуе.

— Здорово! — сказала Ника.

— Ага, — согласился Славка.

Они поцеловались.

— А вы к Эйглицу-то идете? — негромко сказал кто-то у Славки за спиной.

— Что?

Молодой человек обернулся.

Никого. На противоположной стороне мостика, перегибаясь через перильца, все смотрели на воду и ждали очередного драконьего прыжка.

Кто-то шутит что ли?

— К Эйглицу, — снова раздался голос. — Пора бы уже.

Славка нахмурился:

— Генрих?

— Я позволил себе прикрепить к вам на одежду крохотные передатчики направленного звука, — сказал дом. — Исключительно из тех соображений, чтобы вы всегда могли меня вызвать и предупредить о, скажем, гостях или заказать что-нибудь на ужин. А также на случай экстренной связи.

— Какой связи? — спросил Славка.

— Экстренной. Если пожар. Или наводнение. Или, например, к вам кто-то пришел, а вас нет.

— Вы что, за нами следите?

— Нет, вовсе нет! — возмутился дом. — Очень мне надо! Это как голофон, только без "голо". Один звук.

Славка выдохнул.

— Все равно…

— Хорошо, выключаюсь, — скорбно произнес дом. — Я просто так, убедиться.

Из пруда снова взлетел дракон, ввинтился в воздух винтом — выше, выше, глянул на Славку янтарным глазом, мол, оцени, но был оставлен без внимания.

— Славка, ты что? — повернулась Ника.

— Генрих.

— Что Генрих?

— Он насовал нам микрофонов в одежду.

Нику передернуло.

— Зачем?

— Чтобы слышать! Для экстренной связи.

— А они где?

— Не знаю. Если б знал!

Славка с силой провел ладонями по плечам, словно надеялся, что приборчики стряхнутся от этого сами собой.

— Я же тебе говорила! — сказала Ника.

— Что ты говорила? — понизил голос Славка.

Они перешли мостик и мимо беседок и скамеечек, белеющих под сенью кустов, направились к Эйглицу.

Высокие причальные пилоны открылись и поплыли над зеленью слева. Капли планеров срывались с них и, разворачивая паруса, поднимались в небо.

— Я говорила, — сказала Ника, — что он странный.

— Он тебя слышит.

— Ну и что! Я не говорю ничего дурного.

— Это-то да. Но он долго жил без людей, может, отвык. Аутизм или как там? Это нам кажется, что подслушивать неприлично. А для него это функция контроля. Своеобразной заботы. Вдруг он просто боится за нас?

— Славка, не выгораживай его!

— Вот еще.

Какое-то время они шагали молча. Ника дулась, Славка недоумевал.

"Мороженое-автомат" у обочины выдал им два вафельных рожка с пломбиром и крем-брюле и пожелал прекрасного дня. Робот-садовник прокатил мимо, на ходу — шик-шик-шик — подрезая листву.

— Ника, ну ты чего? — спросил Славка.

— Знаешь, — задумчиво произнесла Ника, — захотелось вдруг повысить социальный статус.

— Ну, статус, он же автоматически повышается. Мне еще полтора года работать, тебе, кажется, два. Да?

— Да. А потом — новый дом!

Ника, повеселев, мазнула Славку крем-брюле по губам и подбородку.

— Ах, так? — Славка воздел свой пломбир над любимой. — Поднявший рожок — от рожка и погибнет!

Ника взвизгнула и бросилась убегать.

Кусты, дорожки, неуклюжие, недовольно жужжащие роботы.

— Ага! — Славка загнал Нику в угол, образованный двумя сомкнувшимися стенками вечнозеленого кустарника. — Сдавайся!

— Русские не сдаются!

Вафельный рожок на чуть-чуть разминулся со Славкиной головой, и пока он возмущенно хлопал глазами, Ника со смехом проломилась сквозь ветки обратно на дорожку.

— Ни фига себе!

Минут десять еще Славка гонял легконогую Нику по парку — дерево влево, дерево вправо, — наконец повалил ее, хохочущую, в траву, сел верхом.

— Все, — сказал, — теперь расплата.

— Вообще-то поза неправильная, — фыркнула Ника. Глаза ее сияли. — Хорошо бы наоборот, чтобы я наверху…

— Хитрая.

— За то и любят.

— Но пломбиром-то я тебя все равно… — Славка посмотрел на облетевший рожок. Мороженого в нем было — на протекающем донышке. — Хм, может я сбегаю за новой порцией?

— Не-а, наказывай, — жмурясь, приоткрыла рот Ника.

— Увы, только поцелуй.

Поцелуй был сладкий, долгий, лучше всякого мороженого.

— М-м-м, — сказала Ника, когда Славкины губы оторвались от ее губ. Щеки у нее загорелись румянцем, взгляд слегка поплыл. Затем она нахмурилась: — Ты слышишь?

— Что?

— Эйглиц, Эйглиц!

— Это дом тебе из одежды шепчет.

— Какой он настырный все же, прямо спасу нет. Слав, надо, наверное, идти, а то он совсем сбесится.

— Ага. У него, видимо, срок горит.

Они поднялись.

— У-у, вся в травинках, — протянул Славка и, присев, принялся отряхивать штанины Никиных джинс.

— Это роботы стригут и не убирают.

— Лентяи!

До Эйглица оказалось пять минут ходьбы. Он вырастал за низкими каменными столбиками ограды. Между столбиками выпукло изгибались прутья.

Дом стоял на небольшом возвышении. Часть его фасада живописно оплел плющ, на башенках, венчающих углы крыши, крутились, поблескивая на солнце, жестяные флажки. Стрельчатые окна украшали витражи с драконами и плененными девицами.

— Вот это дом! — выдохнула Ника.

— Ну, да, большой, — согласился Славка. — У нашего зато крыша стеклянная.

Они прошли под арку и по дорожке, выложенной из ракушечника, поднялись к парадным дверям, массивным, с железными шишечками и тяжелым, старинного вида бронзовым кольцом вместо ручки.

— Стучи, — сказала Ника.

— Как их там зовут? — Славка взялся за кольцо и дважды шкрябнул им о дверное полотно.

— Кэтлин и…

— Винниту!

Ника прыснула.

— Виннипег, дурак!

— Ничем не лучше, — пожал плечами Славка.

— Кхм, — раздадся голос за дверью. — С чем пожаловали?

— Мы — ваши соседи, — сказала Ника.

— Мы у Генриха поселились, — добавил Славка.

— М-да? — голос за дверью выразил удивление. — А мне вы показались умной и рассудительной парой.

Дверь бесшумно открылась внутрь. За ней никого не было.

— А-а, так вы Эйглиц! — сообразил Славка. — А ваши жильцы?

— Что, их тоже позвать посмотреть на дурачков? — насмешливо произнес дом.

— Знаете, что? — выступила вперед Ника. — Если вы настроены хамить, то мы пойдем обратно!

— Зубастенькие, — прокомментировал тираду Эйглиц. — Ладно, проходите.

— Мы ненадолго, — предупредил Славка.

— Ну, это понятно.

Молодые люди вошли.

В прихожей дул легкий ветерок, пахнущий морем и прогретым песком. Вокруг было желто и солнечно: рисунок дюн бежал по стенам, ковровые дорожки тянулись караванными тропами вглубь дома, по светло-синему потолку плыли анимированные облака. Рядом, за одной из стен, казалось, накатывая, шептались волны — ш-ш-ш, ш-ш-ш. Полки, тумбы, картины, одежда и кувшинчики были так живописно размещены в рисунке дюн, что создавалось впечатление то ли археологических раскопок, то ли остатков какой-нибудь этнографической экспедиции. Не хватало только полузасыпанного скелета.

— Извините.

Чудного вида раструб опустился перед Славкиным носом.

— Что это? — спросил Славка.

— Не извольте беспокоится, — из проема, скрывающегося в дюнной тени, выступил потрепанный робот с плоским лицом-железкой. — Всего лишь мера предосторожности. Мало ли чего ваш хозяин…

— Хозяин?

— Кхм… Я сказал: "Хозяин"? Конечно же, я хотел сказать: "Дом". Мало ли чего ваш дом хочет мне подсунуть. Всякие приборчики, знаете, автономные наноботы…

Раструб загудел.

Славку обдало теплым ветром. Рядом чихнула Ника. Щекотно закололо пальцы ног.