Победы 1577 года рухнули как карточный домик от первого же дуновения войны…
Последним значительным успехом русской армии в Ливонии было взятие Полчева в конце 1578 года. К тому времени Венден уже был потерян (притом латыши, находившиеся в городе, помогли полякам занять его), и государь, вероятно, очень досадовал, лишившись главной жемчужины в короне триумфального похода 1577 года. Эта потеря обессмысливала успехи, достигнутые нашими полками при личном участии Ивана Васильевича, а царь ко всякой своей победе относился трепетно. Он велел воеводам идти отбивать Венден. Но тут произошло странное событие, о котором кратко сообщает разрядная книга: "И воеводы сделали не по государеву наказу, не пошли к Кеси (Вендену), а пошли в Юрьев в Ливонской". С чем связано феноменальное неповиновение командующего русской армией князя Ивана Юрьевича Голицына? Воевода ссылается на то, что наступать просто "…не с кем, людей мало".
Этот малозаметный эпизод маркирует перелом в последних наших успехах на ливонском театре военных действий и одновременно точку, откуда началось падение в бездну. Все рушилось. Страна истощила военные ресурсы.
Итак, 1578 год — переломный…
Именно с него начинается сползание русской военной стратегии к череде нескончаемых поражений. Именно с него потери в русском воеводском корпусе множатся с поразительной скоростью.
Очень важна реакция Ивана IV. Он не замечает знамений времени, не желает их видеть. Ему все мерещится тот великий час, когда русским полкам сдался Полоцк. Ему все кажется, что Московское государство неистощимо. Ему видится та идеальная военная машина, которая работала на него пятнадцать лет назад. А ее больше нет. "Автомобиль" находится в полуразбитом состоянии, бензин на исходе, покрышки облысели, гайки сыплются на поворотах, вода закипает в карбюраторе…
Государь велит: брать Венден! Он пытается усилить армию, снимает "з берега" воевод князя Василия Андреевича Сицкого, а также князя Петра Ивановича Татева и, возможно, их отряды. Как видно, страшный урок 1571 года Иваном IV уже забыт… Затем под Венден отправляются государевы эмиссары "из Слободы" Данила Борисович Салтыков и дьяк Андрей Щелкалов. Их задание: "промышлять своим делом мимо воевод, а воеводам с ними", то есть поторопить действия западной армии. Фактически царь делает последнюю крупную ставку в ливонской игре, еще не зная, что больше у него таких возможностей не будет.
Сценическое действие заканчивается, начинается расплата за спектакль. Зрители требуют вернуть деньги, отданные за билеты, и лезут на сцену — бить актеров…
Воеводы осаждали город, жестоко местничая друг с другом. Московские пушки пробили брешь, но до штурма дело не дошло.
Польско-литовские и шведские войска предприняли совместную наступательную операцию против осаждающих. Их внезапное нападение, а также неспособность русского командования организовать должный отпор привели к трагическим результатам.
Наши войска побежали. Часть воевод погибла, другие покинули поле боя, заботясь лишь о спасении жизни. Среди последних оказался и князь Иван Юрьевич Голицын, большой воевода. Курбский глуповато злорадствует, поминая несчастную судьбу плененных тогда военачальников: "…здесь, на великом сейме, на котором бывает множество народа, [они] подверглись всеобщим насмешкам и надругательствам, окаянные, к вечному и немалому позору твоему и всей святорусской земли, и на поношение народу — сынам русским". Потери были огромными. Неприятель захватил в качестве трофея 17 орудий. Русские полки не проявили стойкости, характерной для первых лет войны или хотя бы для Молодинской битвы. Видимо, сказывалась общая усталость от боевых действий, нежелание драться всерьез.
Далее поражения следуют одно за другим, каскадами. В 1579 году польский король Стефан Баторий, блестящий полководец, взял Полоцк, затем важную крепость Сокол, где были сконцентрированы крупные силы русских, а также ряд других укрепленных пунктов. Этим он нанес личное оскорбление царю Ивану Васильевичу, ведь тот так гордился грандиозной победой, достигнутой в 1563 году! Кроме того, сами полочане, видимо, не рвались остаться под скипетром Ивана IV. Местное население, прежде склонное доверять единоверным подданным русского царя, пострадало от жестокости, проявленной при взятии города, депортационной политики государя, а также опричных репрессий, и теперь оно склонялось к поддержке Батория. Так, польской армии помогал полочанин Коссонский. Впрочем, Стефан Баторий тоже не церемонился с местным населением. Его солдаты ограбили город, а потом король отдал православные храмы иезуитам, хотя большинство полочан исповедовало православие.
В Соколе наемники из армии Стефана Батория учинили такую резню, что даже не смогли остановиться, перебив всех живых русских, и принялись с остервенением кромсать трупы.
Затем поляки взяли Великие Луки и устроили там жесточайший разгром, вполне достойный опричного террора в самые худшие его периоды. Была захвачена мощная крепость Заволочье, пали Невель, Велиж, Холм и Старая Русса. Наши корпуса под Торопцом и у той же Старой Руссы подверглись уничтожению. Вражеские отряды разоряли ржевские и зубцовские места в сердце тверской земли и почти дошли до новой резиденции Ивана Васильевича в Старице.
Ливонские замки сдаются шведским войскам. Шведы берут Нарву, затем, осмелев, — Ивангород. Ям, Копорье, Корелу… Захват Нарвы оканчивается жутким погромом, хуже татарского.
Опять восстает "луговая черемиса", и казанское направление требует новых войск. На юге крымцы и ногаи жестоко разоряют русские области. Московских полков не хватает прежде всего там, но пока не завершилась война в Ливонии, снять их с северного и западного фронтов невозможно.
В последние годы войны русским командованием несколько раз предпринимались попытки контрнаступления. Воеводам Трубецкому, Бутурлину, Хилкову и Хворостинину удавалось отбросить неприятеля. Под Смоленском польско-литовские войска потерпели серьезное поражение. Однако это были частные успехи. Они, скорее, могли показать способность нашей армии сопротивляться и в дальнейшем, нежели вести к стратегическому разгрому неприятеля.
Многие историки подчеркивают нравственное опустошение Ивана Васильевича в последние годы войны. Он вел себя вяло, нерешительно, запрещал воеводам вступать в сражения со значительными силами поляков. Из Разрядного приказа в полки шли инструкции следующего содержания: "А будут пойдут против вас литовские люди на прямое дело, и вы б от них отходили, а на прямое дело с литовскими людьми не ставилися…" Относительно крепостных гарнизонов у царя было прямо противоположное требование: стоять насмерть. Но и здесь имелись исключения: по некоторым сведениям, Иван IV позволил отступить гарнизону Суши, выдвинутой в литовские владения и, очевидно, обреченной в условиях того времени. Кажется, воля его надломилась. Он опять всюду начал видеть измену. Вождь, потрясенный неудачами, утративший стремление к победе, вряд ли мог переломить несчастливый ход боевых действий.
Р. Ю. Виппер прямо пишет о нем как о человеке физически и нравственно разбитом, "старике в пятьдесят лет", правда способном еще на сильные дипломатические ходы… Н. М. Карамзин строго судит царя: "…гибли добрые россияне, предаваемые в жертву врагам Иоанновой боязливостью… Имея силу в руках, но робость в душе, Иоанн унижался исканием чуждого, отдаленного вспоможения, ненужного и невероятного (речь идет о тщетных попытках Ивана Васильевича добиться помощи от германского императора. — Д. В.). Он не думал сам выступить в поле; расположил войско единственно для обороны… Иоанн был в ужасе, не видел сил и выгод России, видел только неприятельские…"
Да, возможно, царь переживал не лучшие свои дни. Он был деморализован, он впервые осознал свою беспомощность в борьбе против западных соседей. Но его требование избегать столкновений с армией Батория опирались на здравое суждение о боеспособности вооруженных сил России. Люди измотаны, живую силу трудно собрать в кулак, командный состав по большей части — не первого сорта, и, главное, утрачен боевой дух. Венден и Торопец четко показали: полки разбегаются, едва почувствовав серьезный напор неприятеля. Но сам противник еще не до конца уверен в слабости московской армии, привыкнув к прежней ее мощи. Вступить в битву с ним означает, скорее всего, лишиться последних сил, еще способных изображать заслон на пути во внутренние области державы. Государю в таких обстоятельствах гораздо полезнее побыть трусом, нежели броситься в бой очертя голову. Политика бездействия, перемежающегося короткими и редкими контрударами, — лучшее из возможного. Здесь Ивану Васильевичу трудно отказать в благоразумии…
