Джером Горсей, агент Московской компании англичан, прибывший в Москву в 1573 году, доносит в своих записках несколько страшных подробностей столичного разгрома: "Река и рвы вокруг Москвы были запружены наполнившими их тысячами людей, нагруженных золотом, серебром, драгоценностями, ожерельями, серьгами, браслетами и сокровищами и старавшихся спастись в воде, едва высунув поверх нее головы. Однако сгорело и утонуло так много тысяч людей, что реку нельзя было очистить от трупов в течение двенадцати последующих месяцев, несмотря на все предпринятые меры и усилия. Те, кто остался в живых, и люди из других городов и мест занимались каждый день поисками и вылавливанием на большом пространстве [реки] колец, драгоценностей, сосудов, мешочков с золотом и серебром. Многие таким путем обогатились. Улицы города, церкви, погреба и подвалы были до того забиты умершими и задохнувшимися, что долго потом ни один человек не мог пройти [мимо] из-за отравленного воздуха и смрада…"
Антонио Поссевино, папский посол, побывавший в России в 1581–1582 годах, слышал о былом величии Москвы: "Конечно, и при нынешнем государе [Иване Грозном] Москва была более благочестива и многочисленна, но в 70-м году нынешнего века она была сожжена татарами (на самом деле в 1571 году. — Д. В.), большая часть жителей погибла при пожаре, и все было сведено к более тесным границам. Сохранились следы более обширной территории в окружности, так что там, где было 8 или, может быть, 9 миль, теперь насчитывается уже едва 5 миль".
Расправа с видными деятелями опричнины, непосредственно виновными в московском кошмаре, произошла моментально. Как пишет Р. Г. Скрынников, "…в ближайшее время после майской катастрофы были казнены опричные бояре, подставившие монарха под удар противника и допустившие уничтожение Опричного двора в Занеглименье, — второй воевода передового полка… боярин князь Василий Темкин-Ростовский с сыном, первый воевода сторожевого полка Василий Петрович Яковлев-Захарьин, опричный кравчий Федор Салтыков". И разумеется, нашел свою смерть человек, считавшийся главным виновником поражения, — князь Михаил Темрюкович Черкасский. Между ним и царем и до того существовали неприязненные отношения. Тот же Скрынников намекает на возможность осознанной и заранее спланированной Черкасским мести за смерть жены и сына, убитых по приказу Ивана Грозного. Казнили еще нескольких влиятельных опричников, в том числе воеводу Петра Васильевича Зайцева из захудалого боярского рода. По свидетельству немцев-опричников Таубе и Крузе, вместе с Василием Петровичем Яковлевым насмерть забили палками его брата, земского боярина Ивана Петровича Яковлева, воеводствовавшего в несчастливом Таллинском походе. Обвинили было в измене крупнейшего политического деятеля земщины боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского, но, видимо. Иван Васильевич не решился снести голову фигуре такой величины — последнему из воеводской "старой гвардии" начала царствия, столпу государства. Тем более, что Мстиславский ни от кого не бегал, а стоял за Москву вместе с покойным Бельским. Или, по мнению ряда историков, само расследование "измены" князя Мстиславского, которого демонстративно заставили признать вину, а потом быстро простили, было своего рода инсценировкой: не одним же опричникам быть виноватыми…
Но все эти расследования не должны заслонять одного факта: за московский разгром 1571 года ответствен прежде всего сам царь. Людей не хватило для обороны? А где они, эти люди? Страна еще не запустела, и было откуда взять людей. В Ливонии главные полки? Почему они оказались в Ливонии, если вот уже несколько лет над столицей России нависает угроза с юга? Почему она вообще идет, эта война за чужие земли, если положение собственной столицы небезопасно? Воеводы оказались слабы? Но кто поставил этих воевод? Изменники провели войска крымского хана в обход русской армии? А откуда они взялись, эти изменники? Почему их так много? Из-за чего явилось в них такое рвение? Перед лицом христианской общины за тактические просчеты отвечают военачальники, но за стратегическое поражение, столь страшное, столь унизительное, — только сам государь. Ничего подобного не было со времен Дмитрия Донского, со времен Тохтамышевой рати 1382 года. Государь Василий Дмитриевич, располагавший намного меньшими силами, чем Иван Грозный, не отдал русскую столицу Едигею, подступавшему под самые ее стены. При Иване III враг даже издалека не угрожал ей. А Иван IV почему-то позволил врагам креста нанести удар в самое сердце державы…
Царь потерпел поражение, а опричная военная система не оправдала ожиданий Ивана Васильевича. Более того, она чуть не привела его к гибели. Поэтому и свернута была довольно быстро. Сначала "задвинули" выдвиженцев, не проявивших ни достаточной преданности, ни достаточного искусства в военном деле. Потом пришлось отказаться и от системы в целом. К этому подтолкнула царя вторая военная гроза на юге — события 1572 года.
Девлет-Гирея ждали и готовились к новому вторжению. Иван IV готов был поступиться Астраханью и дать хану значительные "поминки", то есть фактически дань. Однако хан, почувствовавший запах победы, требовал, помимо Астрахани, еще и Казанских земель, а в противном случае был настроен разорить все Московское государство.
Побережье Оки по приказу царя укреплялось. Весной в Коломне прошел смотр полков. Опричные и земские отряды объединялись под общим командованием нелюбимого государем Михаила Ивановича Воротынского. Опальный князь был идеальным главнокомандующим русского юга: опытный и храбрый человек, он отлично знал все особенности обороны "на берегу" и даже составил нечто вроде устава пограничной службы. Князь Воротынский отличился еще под Казанью в 1552 году, а полки начал водить и того раньше. Видимо, его назначение стало для Ивана Васильевича вынужденной мерой, зато для дела — наилучшим выбором.
У Воротынского под командой оказался сильный воеводский состав: Иван Васильевич Шереметев-Меньшой, князь Никита Романович Одоевский и особенно второй воевода в передовом полку князь Дмитрий Иванович Хворостинин. С русскими воинскими частями вышел также отряд иностранных наемников под командой Юрия Францбека. Скорее всего, Генрих Шта-ден, участник сражения, отправился в поход вместе с солдатами Францбека.
Наконец, в июле 1572 года Девлет-Гирей появился в Поочье. Армия крымского хана по разным оценкам насчитывала от 40 000 до 100 000 воинов. По мнению Р. Г. Скрынникова, русские воеводы могли противопоставить интервентам не более 30 000 бойцов, но доказательно можно говорить лишь о 20 000 с небольшим. Штаден пишет о том, что крымцы "расписали" между собой русские земли — кто чем будет владеть. Последнее вызывает сомнения: откуда бы опричнику, не принадлежавшему к "дворовой" верхушке, знать планы крымского хана? Скорее всего, в записках Штадена отразились устрашающие слухи, наполнившие русское общество…
Впрочем, еще одного удара, подобного прошлогоднему, вероятно, могло бы хватить для полного государственного крушения России, разделения страны и низведения ее остатков до роли третьего плана в политическом театре Восточной Европы. Татарское вторжение 1572 года угрожало повтором Батыева разорения, случившегося более чем за 330 лет до того.
И русская цивилизация бросила последнюю горсть защитников в направлении главного удара. Терять им было нечего. В случае разгрома — смерть. В случае отступления — тоже смерть, поскольку татар больше некому было останавливать… Свет клином сошелся на православном воинстве, насмерть вставшем против Девлет-Гирея в обезлюдевших южных землях. Если бы они тогда дрогнули, если бы побежали, быть может, 1572 годом от Рождества Христова и закончилась бы история России.
Сначала крымцев счастливо отбили от переправ через Оку. Но потом врагу все же удалось перейти реку вброд недалеко от Серпухова, уничтожив сторожевой отряд. Русские заслоны не могли сдержать наступление татар, устремившихся к Москве. У воеводы Федора Васильевича Шереметева не выдержали нервы, и он бежал с поля боя, бросив оружие… Но крымцев неутомимо преследовал князь Дмитрий Хворостинин, выбирая удобный момент для удара. Наконец он напал на арьергард Девлет-Гирея и рассеял его. Хану пришлось приостановить движение к Москве и вступить в бой с полком Хворостинина, а в это время князь Воротынский развернул полевой "гуляй-город" — передвижную крепость из деревянных щитов на возах.
