Но не тут-то было. На смену арестованному и вскоре расстрелянному Гаю на пост начальника Особого отдела ГУГБ назначается И.М. Леплевский. 25 апреля 1937 г. он обращается к Гамарнику за санкцией на увольнение и арест Шилова, которому опять инкриминируется и то, что он говорил: «Гитлер – не дурак». Гамарник немедленно откликается: «Лично т. Неронову. Срочно донести, что Вам известно по этому вопросу. 26/IV.37 г.». Проходит некоторое время. Наступает роковой июнь 1937-го. На смену застрелившемуся Гамарнику назначается из Ленинграда армейский комиссар 2-го ранга П.А. Смирнов, и тому уже не до расследований. Появляется новая резолюция: «Неронову и Пивоварову[16]. Надо немедля разобраться на парторганизации и представить к увольнению. 23/VI.37»¹²⁴.

В ночь с 20 на 21 мая 1936 г. слушатель Военно-инженерной академии им. В.В. Куйбышева воентехник 2-го ранга П.Г. Жеваженко нес службу помощника дежурного по академии. Во время проверки караулов он увидел в караульном помещении книжку по истмату. И надо же было так случиться, что дежурный по академии майор Романюк забыл свое удостоверение в помещении дежурного. Послали за удостоверением. А пока завязался разговор о течениях в партии. И тут 30-летний комсомолец Жеваженко, ссылаясь на предсъездовский бюллетень, который он видел у одного партийца, заявил, что незадолго до своей смерти Ленин характеризовал Троцкого как нестойкого большевика, который, однако, под умелым руководством может принести пользу¹²⁵. И уже 22 мая в партбюро факультета № 4 поступает «заявление» члена ВКП(б) воентехника 2-го ранга С. Фомина с «сигналом» об этом факте. Да еще сообщается, что когда кто-то сказал, что Бухарин – хороший оратор, то Жеваженко заявил: «Троцкий был еще лучшим оратором»¹²⁶. И делу сразу же был дан «законный» ход.

Прошло всего три недели и 13 июня 1936 г. сам начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР Гай информирует Гамарника, что материалами предварительного следствия точно установлено, что Жеваженко «в последних числах мая с.г. открыто выступил среди военнослужащих с контрреволюционным троцкистским выпадом, направленным к дискредитации вождя партии тов. Сталина… Жеваженко из ВЛКСМ исключен… Считаю необходимым арест Жеваженко, на что прошу Вашей санкции»… Резолюция начальника Политуправления РККА гласила: «Отчислить Жеваженко от академии и уволить из армии. Гамарник. 20/VI.36.». И здесь же помета одного из помощников Гамарника: «20 июня 1936 г. подписан приказ об отчислении Жеваженко из Академии и увольнении его из РККА»¹²⁷.

Когда же «непозволительные» речи заводили вдруг лица высшего комсостава, то власти действовали более скоропалительно. В военной академии им. Фрунзе руководителем общей тактики и начальником 7-й группы служил в ту пору комбриг с редким для Руси именем и фамилией – Эйольф Георгиевич Матсон-Игнеус – швед по национальности, бывший член Финляндской социал-демократической партии, участник Гражданской войны, награжденный орденом боевого Красного Знамени, член ВКП(б) с 1918 г. И вот он в своей речи перед слушателями 11 мая 1936 г. заявил, что германский фашизм и Гитлер сумели отразить национальные чувства немецкого народа и поэтому легко пришли к власти. Утверждение, вообще-то, аксиоматичное. Но оно противоречило официальной пропаганде того времени. Речь комбрига сразу же была расценена как «контрреволюционная», и уже 28 мая 1936 г. он был арестован¹²⁸.

С лета 1936 г. бредень политических арестов начинает загребать все новые жертвы. В июле в тюрьму брошены комдив Д.А. Шмидт и майор Б.И. Кузьмичев, в августе – комкоры В.М. Примаков и В.К. Путна, комбриг М.О. Зюк и военинженер 2-го ранга Г.А. Литох, в сентябре – комкор С.А. Туровский и комдив Ю.В. Саблин, в декабре – полковник И.Л. Карпель. В основном это были активные участники Гражданской войны, широко известные в РККА люди. И хотя об их аресте в печати не сообщалось, схваченные НКВД лица как в воду канули, но довольно широкий круг комначсостава знал об этом и не мог не задуматься и о своей судьбе.

Одновременно был нанесен, так сказать, упреждающий удар и по политсоставу РККА. В качестве показательного объекта была избрана размещавшаяся тогда в Ленинграде Военно-политическая академия РККА имени Н.Г. Толмачева. С июля по ноябрь 1936 г. органами НКВД были арестованы работавшие в этой академии четыре батальонных комиссара и три бригадных комиссара. И если смертный час арестованных в 1936 г. командиров наступил лишь в 1937 г., то политработников начали расстреливать уже в 1936 г.

Насколько мне удалось выявить, первыми жертвами политических убийств в РККА в эти годы стали два батальонных комиссара из ВПАТ: преподаватель истории Александр Алексеевич Клинов и инструктор партработы политотдела академии Александр Петрович Яценко. Их осудили к высшей мере наказания 11 октября 1936 г. и в тот же день расстреляли. Следующий заход был 19 декабря 1936 г., когда осудили и расстреляли трех бригадных комиссаров из ВПАТ. Это были: начальник кафедры военного искусства К.И. Бочаров (он же Крум Бочваров, болгарин по национальности), начальник кафедры всеобщей истории М.С. Годес и старший руководитель кафедры ленинизма Л.О. Леонидов. Два батальонных комиссара – К.Т. Климчук и Б.П. Либерман – в тот же день были осуждены по формуле «10 + 5» (т. е. 10 лет ИТЛ + 5 лет поражения в политических правах), но в октябре 1937 г. они были также расстреляны.

Все эти кровавые дела творились в глубочайшей тайне. Мне удалось их установить только в результате выявления и изучения надзорных производств по делам названных политработников. Видно, очень уж опасалась правящая верхушка возможных вспышек свободомыслия в Военно-политической академии, раз начала расстреливать ее преподавателей еще до того, как придумала сочинить очередную лживую версию о наличии троцкистского военно-фашистского заговора в РККА.

Малейшие попытки объективно разобраться в предъявляемых коммунисту обвинениях кончались весьма плачевно. Председатель военного трибунала КБФ бригвоенюрист Т.П. Сытов, будучи членом флотской парткомиссии, в 1936 г. участвовал в разборе персональных дел на бывшего военкома линкора «Октябрьская революция» полкового комиссара П.В. Мухина, политрука Г.И. Овчинникова и других, в результате чего обвинение этих лиц в троцкистской деятельности подтверждения не нашло. Такое заступничество даром не прошло. В январе 1938 г. Сытов сам был арестован, а 20 сентября того же года Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к ВМН и в тот же день расстрелян. Наряду со стандартным обвинением в участии в антисоветском военно-фашистском заговоре ему вменялось также и то, что, «используя свое служебное положение, по заданию Гришина[17], боролся за сохранение троцкистских кадров на флоте»¹²⁹.

Уже с лета 1936 г. развертывается самое настоящее воспитание на крови. На крови других. Причем именно такая направленность задавалась и всячески поощрялась с самого верха. Примером для войск в этом отношении служило прежде всего Политуправление РККА. 25 августа 1936 г. на митинге его сотрудников, в присутствии Гамарника, принимается резолюция: «С чувством глубочайшего удовлетворения мы встретили приговор о расстреле шайки преступников, убийц и фашистских агентов Зиновьева, Каменева, Смирнова, Бакаева, Мрачковского и других. Этот приговор выражает нашу волю. Нет и не может быть места на прекрасной советской земле ползучим гадам, предателям, террористам, людям, поднимающим свою преступную руку на нашего великого, любимого и всем родного товарища Сталина»¹³⁰.

Особенно неуютно начинают себя чувствовать многие активные участники Гражданской войны, первостроители РККА. На своем веку они прошли огонь, воду и медные трубы. И каким-то шестым чувством воспринимают они, как все более сгущаются над ними мрачные тучи. Награжденный тремя боевыми орденами Красного Знамени, заместитель командующего войсками ПриВО комкор И.С. Кутяков записывает в своем дневнике 27 августа 1936 г.: «Умер главком С.С. Каменев. Старик сделал свое дело и незаметно ушел восвояси. Вопрос времени, все там будем. Наступает время, когда все ветераны Гражданской войны уйдут из жизни: одних расстреляют, другие, как Томский, сами покончат с собой, третьи, как Каменев, уйдут в могилу»¹³¹.