Совершенно бесплодной его попытка все же не была. Во-первых, во время огородных работ у него родилась идея струнного квартета в трех частях, и он мысленно набросал две первые: Allegro ma non troppo и Andante con moto, а во-вторых, огород принес предприимчивому кладоискателю совсем не лишний дополнительный доходец. Деньги он приберегал. Он хотел скопить на водолазный костюм, ибо следующий план его заключался в том, чтоб искать на дне небольшой бухты Комендантской, куда выходило это старое кладбище.

Ему казалось весьма вероятным, что клад находится именно там. Но его предположение переросло почти в уверенность благодаря старой Уре с Большого Камня. Дело в том, что эта женщина была ясновидица. Когда у людей пропадало что-либо ценное, они украдкой приходили к Уре на Каменную Горку, и если она была в настроении и вещий дух снисходил на нее, то она говорила, где им следует искать пропажу, и предсказания ее поразительно часто сбывались.

Однако Ура была не такова, чтобы приходить на выручку всем и каждому. Многие тщетно просили ее о помощи, иные слышали в ответ неясный намек, смысл которого им приходилось толковать по собственному разумению. Если ей приносили подарки, она принимала хорошо и обещала сделать что может. Вообще же никогда нельзя было заранее знать, как она себя поведет, и многие страшились и ненавидели ее, отчасти за ворожбу, а отчасти за ее порочную и греховную жизнь в молодые годы.

И вот Корнелиус решился однажды в канун сочельника наведаться к этой удивительной женщине и подарить ей хорошо откормленную и ощипанную утку и два кочана красной капусты. При виде подношений Ура, казалось, пришла в восторг, но, когда она узнала, чего Корнелиус от нее хочет, она энергично затрясла головой и, точно принюхиваясь, подняла лицо.

— Нет-нет, на такое меня не хватит, — сказала она. — Сам посуди, я ведь уже старуха. Будь я теперь в силе, как прежде, тогда бы дело иное. Но с тех пор, как доктор Маникус отнял у меня селезенку, я будто вся иссякла. Нет, Корнелиус, забирай-ка ты обратно свой благословенный подарочек, хотела бы я сделать что-нибудь для тебя, да ничего у меня не выйдет.

Тут Ура принялась хохотать, с ней это часто случалось, она разражалась хохотом в самых неподходящих местах, нередко приводя в замешательство и даже нагоняя ужас на того, с кем говорила.

— Нет уж, утка в любом случае ваша, — сказал Корнелиус.

Ура снова рассмеялась и уступила:

— Ну ладно, Корнелиус, так зайди же, выпей хоть чашечку кофе!

Крупное, пунцово лоснящееся лицо Уры с высокими округлыми скулами расплылось от умиления. В ее черных волосах не было ни сединки.

— Ах, Корнелиус, чего бы я только для тебя не сделала, — жалобно сетовала она. — Ты благословенный человек, так и светишься добротой, ах, если б я могла помочь тебе найти клад, кто-кто, а ты этого заслужил. Да только слишком уж ты трудную задал мне задачу.

— Скажите, мы ведь тут одни? — осторожно спросил Корнелиус. — Я это к тому… мне кажется… лучше бы сохранить это в тайне, что… что я…

— Ну конечно, — согласилась Ура, — а Корнелии тебе бояться нечего, она ведь ни с кем, кроме меня, не знается, она у меня верная, как золото.

Корнелиус огляделся в обшарпанной кухоньке, пенсне его запотело, и он не сразу увидел Корнелию, молоденькую внучатую племянницу Уры, сидящую у огня с большой черной кошкой на коленях. В то же мгновение он вспомнил, что бедная девушка слепа. Надо бы, пожалуй, подойти к ней поздороваться.

Он подошел и взял ее за руку. Корнелия смущенно встала, спустив кошку на пол. Совсем еще юная девушка и очень недурна собой, очень. Досадно, что она так безнадежно слепа. Между прочим, в глазах ее нет ничего необычного, они большие и открытые, ему даже почудилось, будто она взглянула прямо на него, и от этого сделалось как-то не по себе.

— Это один из молодых людей, что так красиво играют, — объяснила ей Ура. И тихонько добавила: — Корнелия — она ведь обожает музыку. Да-да, она же всегда стоит на улице и слушает, когда вы играете у себя в Бастилии. Бедняжка, у нее не так-то много удовольствий.

Корнелия покраснела и снова опустилась на скамейку. Корнелиус почувствовал острую жалость. Его поразило в самое сердце, что она, оказывается, любит музыку, это несчастное слепое существо, носящее почти одинаковое с ним имя. С трудом подбирая слова и заикаясь, он сказал:

— Но тогда… почему ж ты не заходишь прямо к нам? Скажите ей, мы очень будем рады… и слышно ведь гораздо лучше, и потом, можно сидеть в тепле… приятней, чем стоять мерзнуть на улице!

— Нет, ее ни за что на свете не уговоришь! — улыбнулась Ура, — она у меня ужас до чего пуглива!

Ура начала разливать кофе, и Корнелиус присел за кухонный стол. Пока пили кофе, старуха была молчалива и рассеянна, однако улыбчивое выражение по-прежнему не сходило с ее лица. Но вдруг она возбужденно уставилась на него и сказала, просияв:

— Кое-что я все же могу тебе сказать: твой клад, Корнелиус, он существует, и лежит он… лежит он… лежит он в сыром месте, где растет масса чего-то такого…

— Ну да, водорослей! — восторженно подтвердил Корнелиус.

По лицу Уры пробежала тень, она поднялась с места и торопливо произнесла:

— Вот он лежит, вот, Корнелиус, так бы я тебе и показала, да нет, ах ты! Не могу!

— Ничего, мне и этого достаточно, — оживился Корнелиус, — теперь я знаю, что он лежит в воде, ведь верно? На дне Комендантской бухты! Мне и самому все время так казалось, а однажды даже во сне про это снилось!

Корнелиус испытывал сильнейшее желание пожать старухе руку, но Ура вдруг вскочила, и взгляд ее сверкнул так остро и злобно, что у него мороз побежал по коже.

Старуха подошла к окну и стала смотреть.

— Гостей к нам несет нелегкая! — буркнула она.

Корнелиус тоже встал и взглянул в окно. Вверх по крутой Каменной Горке взбирались трое пожилых людей, это были управляющий сберегательной кассой Анкерсен и акушерка фру Ниллегор со своим мужем. Вид у всех троих был крайне серьезный.

— Да это же Комитет призрения Христианского общества трезвости «Идун»[38], — выговорил Корнелиус удивленно и ни разу не заикнувшись. — Им-то чего здесь надо! Впрочем, конечно, дело не мое. Так я уж пойду, Ура, и большое вам спасибо за помощь!

Комитет призрения остановился неподалеку на склоне. Управляющий сберегательной кассой, пыхтя и близоруко щурясь, указывал тростью на один из четырех ржавых железных якорей, которыми утлый домишко Уры был укреплен на скале, а фру Ниллегор негодующе трясла головой. Анкерсен поднял трость, с силой ударил по якорю — и вот вам, пожалуйста, он треснул! Настолько он был изъеден ржавчиной.

— Призываю вас в свидетели! — воскликнул Анкерсен и в праведном гневе ухватил за рукав Корнелиуса, но тотчас отпустил, увидев, кто это. — Да вы же не имеете к нам отношения, молодой человек, ступайте с богом!

Корнелиус в замешательстве отвесил ему поклон и, пятясь задом, с запинкой сказал:

— Спасибо, господин управляющий, большое спасибо!

Для Комитета призрения Христианского общества трезвости день накануне сочельника был очень хлопотливым. Трое представителей только что побывали у Понтуса Розописца, которому сделано было внушение в связи с некими непотребными публикациями, выставленными на всеобщее обозрение у него в витрине, и следующим на очереди был не кто иной, как сам капитан Эстрем, владелец злополучного кабачка «Дельфин». Но по дороге им предстоял серьезный разговор с закоснелой в своем упрямстве женщиной с Каменной Горки. Разговор о деле, как выразился Анкерсен, имеющем жизненно важное значение.

— Полезай живей на чердак! — подтолкнула Ура свою внучатую племянницу. — Мне надо остаться с ними одной!

Корнелия беззвучно скользнула в чердачный люк, и Ура с улыбкой, хотя и без радушия, встретила троих визитеров и предложила им присесть, а сама заняла настороженно-выжидательную позицию.