А фру Финнелихт! Она очень любила исповедоваться, и ее «исповеди» — это совсем особая статья. Очень юмористическая статья. Боже ты мой, ну и разоблачала себя эта крепкая, дородная и шумная дама, по слухам урожденная француженка, с глазами Ришелье, по выражению Хеймдаля, разоблачала себя как, попросту говоря, безголовая курица.

А честно говоря, вся эта попытка, предпринятая с добрыми намерениями создать активную духовную жизнь на религиозной основе, была опорочена Опперманом — именно он поднес, так сказать, зажженный фитиль к зданию. Другие мужчины — неподкупный Тарновиус, философ Финнелихт, музыкально одаренный Виллефранс, остроумный Ингерслев, тихий, начитанный Линдескоу да и сам редактор Скэллинг — просто не могли этого вынести, Опперман, тщательно причесанный и улыбающийся, с золотым браслетом и маленьким Евангелием в шелковом переплете… и с мандолиной! Он, впрочем, недурно играл на ней.

Но боже ты мой!.. Улыбаясь, редактор качал головой при воспоминании о вопиюще безвкусных и пошлых высказываниях, исходивших из уст этого нелепого человека. Конечно, пришлось положить конец эксперименту. Это было сделано на закрытом и очень веселом собрании в клубе.

Вся история продолжалась, таким образом, два дня.

В сущности, жаль, что она так окончилась. В особенности если сравнишь ее фиаско с необычайным успехом отвратительного сектантства.

Редактор заглянул в спальню. Жена по-прежнему крепко спала. Он осушил бокал и вынул плед. Видит бог, ему самому необходимо подремать.

— Лива!

Лива шла как лунатик, глядя в пространство улыбающимися глазами, и, по-видимому, не слышала, что ее окликают. Магдалена и Сигрун обменялись испуганными взглядами. У одетой во все черное Сигрун лицо было заплакано.

— Лива! — сказала Магдалена и дернула сестру за рукав. — Ты что, нас совсем не видишь?

— Не вижу? Вижу, конечно, милые!..

Лива взяла сестру и Сигрун под руку. Они быстро поднимались по тропинке. Но вдруг Лива остановилась и, словно в страхе, посмотрела на Магдалену:

— Куда мы идем? Домой? Но я… мне нужно обратно, я должна поговорить с ним!

— Чепуха, — уговаривала ее Магдалена. — Мы пойдем домой, поедим, и ты отдохнешь! Пастор Кьёдт сказал, что тебе очень нужно поспать, ты ведь глаз не смыкала с тех пор, как вы были в Нордвиге. Слышишь!

Лива опять уставилась в пространство. Она покорно подчинилась. Но вдруг, весело подмигнув сестре, сказала:

— Магдалена! Вот мы идем — ты, я и Сигрун. Идем и ждем. Светильники, где светильники?

Магдалена и Сигрун переглянулись.

— Боже, помоги нам! — всхлипнула Сигрун.

— Тс-с, — шикнула на нее Магдалена, — это пройдет, когда она выспится, вот увидишь.

Лива впала в глубокую задумчивость. «Он по-прежнему не смотрит на меня, избегает моего взгляда. Но он пожал мне руку. Мы же вместе. Он сказал: скоро пробьет час. Мы победили самих себя, сказал он, и я больше не боюсь. Пусть пробьет час, господи. Сегодня вечером или в любое другое время. Я жду его с радостью, сказал он. И ты должна ему радоваться».

— Да, я радуюсь! — громко воскликнула Лива и сжала руку сестры.

— Возьми себя в руки! — сказала Сигрун.

— Тс-с, — Магдалена сверкнула глазами, — относись к этому спокойно.

— Побегу за доктором! — предложила Сигрун.

— Нет, не побежишь! Иди-ка лучше своей дорогой, Сигрун.

— Ты меня, значит, гонишь? — обиделась Сигрун. — Да, гонишь! Прекрасно! Я уйду, не бойся. Домой… в пустой дом!

— Нет, дорогая, ты не так поняла, Сигрун.

Сигрун обиженно тряхнула головой:

— Я вам не навязываюсь, Магдалена, будь спокойна! Я теперь сама о себе позабочусь. Вот именно! С меня хватит сумасшедших! Слава богу, что я с вами разделалась!

Она с отвращением поджала губы, быстро повернулась и ушла.

— Вот и отец! — сказала Лива, обнимая старика.

— Дорогое дитя, — растроганно сказал он. — Слава богу, что ты снова с нами! Я так боялся, тебя так долго не было, я боялся, что ты заболела, и…

Магдалена сделала ему знак, и он замолчал, вопросительно глядя на нее.

— Она очень устала, — шепнула Магдалена. — Ее нужно сразу же уложить в постель.

— Альфхильд! — радостно воскликнула Лива. — И ты здесь, Альфхильд.

— А что ты мне принесла? — выпытывала Альфхильд, прыгая вокруг нее в ожидании. — Что, Лива?

Магдалена отстранила ее. В кухне стояла Томеа. Она тупо взглянула на Ливу и подала ей безжизненную руку.

— Пойдем, — мягко сказала Магдалена, слегка подталкивая Ливу в спину. — Теперь спать. А все остальное уладится, вот увидишь!

Ливу уложили в ее алькове на чердаке. Но она не спала. Лежала и бормотала что-то про себя, то улыбаясь, то всхлипывая, в глазах ее застыл страх. Магдалена принесла бутылку джина и протянула ей рюмку:

— Выпей, это придает силы!

Лива выпила и посмотрела на сестру благодарным взглядом.

— Это дягиль, — сказала она улыбаясь. — Помнишь, как мы варили вино из дягиля? Когда это было, Магдалена? Не так уж давно. А потом мы наряжались и шли в город, помнишь?

— Танцевать, да! — сказала Магдалена. — Это было давно. — Она налила рюмку и себе.

— Теперь засыпай. Хочешь, я спою тебе?

Она положила руку на руку Ливы и тихонько стала напевать:

Лива устало свернулась клубочком под периной и заснула.

Когда она проснулась, стояли глубокие сумерки, она села на постели, объятая тревогой и страхом. Ей приснился страшный сон. Она одна идет между темными домами, в руке у нее — зажженный светильник… наступил судный день, мрак прорезают пронзительные крики. Где-то далеко маячат маленькие мигающие огоньки. Это светильники мудрых дев, они медленно удаляются и становятся не ближе звезд на небе. Она поднимает свой светильник, чтобы показать, что он не потух, но масло в нем догорает, свет его становится все более красным и слабым и наконец гаснет. Она одна во мраке…

Дрожа, она вскочила с постели, страх и ужас захлестнули ее. Она услышала спокойный голос Магдалены:

— Ну, Лива, выспалась? Теперь тебе лучше, да?

— Дай мне стакан воды, — попросила Лива. Сестра принесла воды, и она с жадностью выпила.

— Еще?

Ливу трясло.

— Не осталось ли вина в бутылке?

Магдалена рассмеялась:

— Смотри не стань алкоголиком.

Лива словно в лихорадке выпила две рюмки. Вот так! Теперь она успокоилась. От вина стало так хорошо.

— Теперь поедим, — сказала Магдалена.

Но Лива и слышать не хотела о еде. Она торопилась. Ей нужно поговорить с Симоном.

— Чепуха, — уговаривала ее Магдалена. — Поговоришь вечером. Пойдем пройдемся.

Лива как будто ничего не имела против. Магдалена зажгла огонь. Лива сняла со стены маленькое зеркальце и поставила его на стол.

— Нет, знаешь что! — воскликнула она улыбаясь. — Я не могу показаться в таком виде! Я надену черное воскресное платье. И… Магдалена, будь добра, одолжи мне твою серебряную цепь с крестом.

Магдалена захохотала:

— Ну и ну! Ты что, модницей стала?

Лива тщательно приводила в порядок волосы перед зеркалом.

— Хочешь взять мою заколку для волос? — спросила Магдалена. — И серьги?

— Да, дорогая! — радостно откликнулась Лива.

Магдалена не верила своим глазам. Лива наряжалась, как будто собиралась на танцы. Сестре пришлось принести ей пуховку с пудрой, губную помаду и одеколон.

— И туфли, Магдалена, — попросила Лива. — Одолжи мне твои новые красивые туфли с серебряной отделкой. Я буду с ними осторожна.

— Пожалуйста! — весело отозвалась Магдалена.

Серьги и заколка очень шли Ливе. Она разрумянилась. Совсем как в прежние времена. Ведь такой жизнерадостной и веселой девушкой она и была всего два года назад. У Магдалены слезы выступили на глазах при виде прежней Ливы. Да, она не умерла, она такая, как прежде! Ведь ей всего двадцать три года. А время залечивает все раны.