Оле Брэнди улюлюкает и громко кричит:

— Не хочешь ли добавочки, сынок, подойди к дяде, не бойся!

Матте-Гок и правда останавливается и идет к ним, экий идиот. Оле Брэнди, до лицу видно, приходит в смущение от его благодурости и мягко говорит:

— Что, Матте-Гок, айда с нами горло промочить?

Но Матте-Гок с улыбкой качает головой. Непьющий. Спасибо, конечно.

— У-у, поганец, смирно стоять, когда с начальством разговариваешь! — рычит Оле и презрительно поворачивается к нему спиной.

Матте-Гок приветливо переглядывается с остальными и бредет дальше, не торопясь. Вот он поравнялся с Бастилией, и его так и подмывает заскочить в квартиру Мортенсена, посмотреть, как там все выглядит, когда магистра нет дома. Но черт побери, слишком уж рискованно среди бела дня, лучше подождать. Ничего, он еще до нее доберется. У него есть сильное подозрение… да что там, он наверняка знает, какая его ждет картина. Убогий письменный стол, из тех, что пальцем можно отпереть, и в нем — пожалуйста, все состояние, бери и пользуйся. Безголовые и тронутые недоумки вроде этого Мортенсена держат свои финансы при себе, сами с ними копошатся.

Обаятельно улыбаясь, он раскланивается с фру Ниллегор, спешащей мимо со своей акушерской сумкой.

Управляющий сберегательной кассой Анкерсен отдавал себе отчет в том, что его оперативный план может натолкнуться на сопротивление, даже на значительное сопротивление, ведь кузнец Янниксен — твердый орешек. Но чтобы дело сорвалось с самого начала — этого он никак не ожидал.

Сперва все шло как по-писаному: кабриолет, выторгованный им после долгих препирательств у аптекаря Фесе, ожидал молодых перед входом в церковь. Жених и невеста с довольным видом уселись в него, и вороной жеребец элегантно тронул с места. Но когда невеста увидела, куда они держат путь, она вскочила и велела кучеру остановиться, что он и исполнил с немалым удивлением. Она спрыгнула на землю и сделала знак жениху тоже слезть. Сириус, помешкав в нерешительности, последовал за своей женой, которая успела уже скрыться за ближайшими домами. Он нашел ее в Колокольном переулке, где она поджидала его, притаившись за распахнутой подвальной дверью.

— Что все это значит? — встревоженно спросил Сириус.

Она схватила его за руку и потащила за собой:

— Скорей, вот сюда! Очень нам нужно стоять каяться перед всеми в грехах у Анкерсена в обществе! Это мать придумала, ее штучки. Чего захотели, кукиш с маслом!

Анкерсен, который вместе с матерью невесты, Ниллегорами и прочими друзьями и единомышленниками пешком следовал за двухместным кабриолетом, совершенно вышел из себя, когда ему сказали, что произошло. Он так бешено размахивал тростью, что конь в испуге припустил галопом и скрылся вместе с пустым экипажем.

— Ну и катись к че… к свиньям собачьим! — крикнул Анкерсен и метнул вдогонку трость, точно копье. Вслед за тем он поднял кверху пустые руки и воззвал к своей свите:

— В погоню! Поймать их! Вот правильно, Матиас Георг, сынок, скорей в погоню! Нам нельзя проиграть это дело! Правое дело должно победиту! Мы должны костьми лечь за это дело, все, как один!

— Именно, только так! — вторила ему фру Янниксен.

Младший учитель Ниллегор покачал головой:

— Да, но… нет, — он закашлялся, — нет, Анкерсен. Это будет напрасный труд. Мы же сами останемся в дураках! Выставим себя на посмешище!

Анкерсен с угрожающим видом двинулся на ослушника. Ниллегор пригнул голову, но продолжал упрямо стоять на своем:

— Нет, Анкерсен, мы не должны действовать опрометчиво! Нам надо собрать свои силы! Нас ожидают в обществе!

Анкерсен от злости не мог ничего сказать в ответ. Из его раздувающихся ноздрей исходил сипловатый вой.

Вдруг тарарахнул пушечный выстрел. За ним послышалась ружейная пальба.

Ниллегор задрожал всем телом. В замешательстве он схватил Анкерсена за руку.

Пушка бабахнула еще раз. Ниллегор скривил лицо и крепко сжал руку Анкерсена. Затем еще выстрел и еще… девять раз кряду! Смертоносный запах порохового дыма разнесся в воздухе. Трубные сигналы и адский грохот сражения. Ниллегор стонал с закрытыми глазами.

— Ну, все! — сказал Анкерсен.

Вдалеке раздалось хоровое пение. Ниллегор открыл глаза и увидел, что стоит вдвоем с Анкерсеном.

— Какой-то кошмар! — пробормотал он.

Анкерсен повернулся к нему и сердечно сказал:

— Да, Ниллегор, но мы двое остались на своем посту. Все остальные разбежались. Пошли же теперь тихо и спокойно в «Идун» и в добром согласии составим план боевых действий. Мы будем держаться заодно, Ниллегор, мы не изменим друг другу в час испытания! Быть по сему!

И они, рука об руку, двинулись в путь.

Матте-Гок, вернувшийся из погони, имел сообщить, что жених с невестой благополучно водворились в кузнице, где сейчас поют песий и произносят речи.

— Постой-ка, — сказал Анкерсен. Он ухватил Матте-Гока за лацкан. — Хорошо бы ты и дальше следил за их перемещениями. Это может сослужить нам важную службу. Ты ведь не против, правда, сынок? Ну, беги и держи нас все время в курсе событий!

— Мы выиграем эту битву! — воскликнул Анкерсен, воздев обе руки к небу. — Мы одержим победу, чего бы это ни стоило!

В кузнице у Янниксена веселье было уже в разгаре. Мужской хор исполнил «Рассвета час благословенный», и теперь роскошный шумовой оркестр Оллендорфа играл и никак не мог доиграть до конца какой-то марш, так что графу пришлось твердой рукой остановить музыку, потому что пришла пора говорить речи. И он намерен был сам сказать вступительное слово.

Граф велеречиво распространялся о братстве участников праздника, которое он почему-то именовал братством человечества. Он цитировал строки из шиллеровской «Оды к радости», известные по бессмертной симфонии Бетховена. Вот он поднял стакан:

— И сегодня мы прежде всего приветствуем кузнеца Янниксена, отца нашей невесты, этого Геркулеса, этого Вулкана, в кузнице которого мы собрались. Давайте же поднимем наши бокалы…

Тут граф оборвал свою речь и, погрозив наполненным до краев стаканом в сторону входной двери, крикнул:

— Не прячьтесь, Дебес, все равно я вас вижу! Шпион непьющий! Мой вам совет, убирайтесь отсюда подобру-поздорову, а не то попадете нам в руки, тогда пеняйте на себя! За здоровье кузнеца!

Все лица изумленно повернулись к двери, но полицейский Дебес уже испарился, смекнув, чем пахнет дело.

— Плевать на него, — сказал кузнец с легкой ухмылкой. Он поднялся с места. Настала его очередь говорить речь.

Такое случалось не часто, а быть может, вообще происходило первый и последний раз в истории. Кузнец был великолепен в своем облегающем черном сюртуке, подчеркивавшем мощную красоту его мускулистого тела, и с ярко-красным маком в петлице.

— Здесь, среди нас, присутствует граф, — начал он, — человек голубой крови, предки которого скакали верхом на раззолоченных конях и вонзали острие своего копья в грудь врагов, которые тоже были графы, бароны и доблестные рыцари, о чем все мы можем прочитать в добрых старинных книгах, а также многое можем услышать в наших знаменитых и прекрасных народных балладах.

Кузнец разговорился, вошел во вкус, жестикулировал громадными жилистыми кулачищами, тараща глаза в пространство. Он выражался высокопарно и пользовался такими словами, которых никто не ожидал услышать из уст этого простого человека.

— Они скакали наперерез друг другу, закованные в латы и кирасы, и подставляли под удары свой незапятнанный щит. Но потом р-раз! Копье впивалось, пройдя меж пластинами брони, и противник грохался с коня и жалко корчился в грязи, а окровавленный конь его мчался домой с поля брани. Вот это были времена! Тогда никто не сносил, как сейчас, грязных оскорблений. Тогда царило кулачное право и победитель со славой и почестями возвращался домой, к своей возлюбленной, ожидавшей его у окна светлицы. И вот, как я уже сказал, среди нас присутствует потомок тех древних родов, но мало того, он еще пришел к нам с собственным оркестром, сильнейшим, единственным и лучшим, какой он только мог составить, и тем самым он оказал нам честь, за которую заслуживает величайшей благодарности. Так пусть же выстрелят пробки, и мы поднимем бокалы и крикнем девятикратное ура в честь графа!