– Я думаю не о своем благе, а о вашем, и пересиливаю себя, увлекая вас вниз по течению – столь же неприятным мне было бы участие в оргии с цветком лилии в петлице.

– Но разве не вы сказали, что утрата иллюзий неизбежна на пути к идеалу?

– Меня страшит непредсказуемость ваших чувств, узнай вы правду.

– Прежде убедитесь в незыблемости ваших собственных и дайте обещание.

– Я понимаю, что вы хотите сказать. Посвящая вас в тайны мужского бесчестия, я ни на мгновение не забуду, что между нами нет вожделения. Вы сможете без опасения прижаться ко мне всем телом, если почувствуете, что вам холодно, и лишиться чувств в моем доме, если вам будет слишком горячо. Даю вам слово!

Принцесса нахмурилась, услышав эту смехотворную клятву. Увидев это, он добавил:

– Обещаю быть вам как брат, на словах и на деле.

– Я же… – начала Поль.

Чтобы сгладить неловкость, возникшую от ее замешательства, она торопливо заговорила:

– Я пришла сюда для того, чтобы не быть далее обманутой – ни измышлениями поэтов, маскирующих порочную страсть, ни речами моралистов, стремящихся ее оклеветать! Поэты говорят устами шекспировского Антония: «Нет более достойного деяния, чем поцелуй». Священники же, словами Масильона⁵⁴, предупреждают: «Сладострастие таит в себе разочарование – удовольствие тщетно и несет проклятие». Я чувствую, что и те, и другие говорят неправду. Если нет ничего прекраснее поцелуя, для чего его запрещать, если же он столь отвратителен, для чего за него наказывать? Я хочу своими глазами увидеть, как люди разных сословий предаются пороку, считая его добродетелью. Я хочу знать о жизни то, что известно мужчине-наблюдателю, чтобы не спутать альковный светильник со звездой пастуха, а Основу – с Обероном⁵⁵. Когда поклонник, пригласив меня на вальс, говорит: «Я не переставал думать о вас после последнего бала», я хочу знать его мысли. Если мне суждено полюбить, я хочу в точности представлять, чем занят мой избранник днем и ночью. Женщин, гуляющих в Булонскому лесу, называют недалекими, но они желанны мужчинам! Я хочу знать, в чем заключается тайна их привлекательности. Я вижу вокруг себя маски заговорщиков – мне это невыносимо; вы, Небо́, тоже обманываете меня. Я чувствую: не решись я увидеть порочную страсть своими глазами, меня побудила бы предвзятость добродетели. Никто не желает говорить мне правду – я узнаю ее сама.

– Alas, poor curious![14] – вздохнул Небо́.

– Чем бы ни завершилось это путешествие, я предпочитаю разочарование действительностью абстрактным домыслам. «Андрогин!» – сказали вы – мне вот-вот исполнится девятнадцать девичьих лет, не пришло ли время узнать о желаниях моего второго начала? Ощущения, которые я испытаю, переодевшись в мужской костюм, будут иными, нежели те, что я чувствую в платье. Более того, вы – художник! Представьте: живя в Риме, вы довольствуетесь созерцанием копий Сикстинской мадонны, до оригинала же – два шага. Неужели вас остановят дождь или грязь под ногами? Если верить моралистам, моя душа надежно защищена – я избавлюсь от химер порока в одно мгновение. Не вы ли предсказали мой путь, положив ему начало? Теперь я жду, когда вы претворите свой план в жизнь.

– Я пригласил вас к разочарованиям, порождающим отвращение к страсти, уподобив эту метафизическую операцию исторжению плода. Но творить зло во благо – искушать Бога! У вас есть вера, убеждения и правила, разве могу я скрывать от вас, что любопытство – смертный грех. Вам следует отказаться от путешествия.

На мгновение посерьезнев, принцесса внезапно рассердилась:

– Я ненавижу вас за эти слова – я пришла сюда неосознанно…

– Откажитесь от путешествия!

– Откажитесь от наших встреч!

– Я готов никогда более не видеть вас, – Небо́ вновь зажег погасшую сигарету.

Поль в смятении стучала носком туфли по земле.

– Но ведь вы – пособник порочной страсти, без вас она невозможна, разве нет в этом еще большей вины?

– Упрекая меня сейчас, что же вы станете говорить далее? Я готов сопровождать вас, мадемуазель, но не стану делить с вами угрызения совести.

– Вы говорите, что в нашем путешествии не будет ничего физического.

– Стало быть, вас привлекает осязаемая страсть – страсть диких существ? Физическая любовь – проклятие для андрогинов.

Небо́ коснулся ладонью лба.

– Никогда не поздно покаяться и получить отпущение грехов, – решилась принцесса.

– А если вы погибните во время путешествия?

– Я буду часто исповедоваться…

– Наутро каждой ночи, проведенной вне дома? Едва ли вы на это осмелитесь! Довольно клятв и разговоров о спасении души, пойдемте! Но не станем креститься, искушая Бога.

– Я не могу решиться…

– Не решившись довериться мне и отказавшись от путешествия, вы сохраните себя для Иисуса. Я не только не хочу разуверять вас в правильности вашего выбора, но я убежден, что «Подражание»⁵⁶ по значимости превосходит «Пир», и что чувства Святого Франциска Ассизского более возвышенны, нежели рассуждений моего учителя Платона. Отправляйтесь в монастырь – лишь там вам откроется истина.

– Вы живете в миру, но мне советуете постричься в монахини? Отчего же вы сами не дадите монашеский обет? Никогда не поверю тому, кто расхваливает достоинства блюда, ни разу его не попробовав.

– Возможно, и меня ждет этот путь. Но хотя мой разум способен постичь благородство служения Богу, в сердце двадцатипятилетнего мужчины еще слишком много человеческого.

– Коснитесь моей руки, преподобный! Как и вы, я осознаю величие веры, но мне нет еще и девятнадцати – я должна узнать земную жизнь прежде, чем откажусь от нее. Подумайте о печальной участи девушки, уносящей в келью искаженную тень этого мира.

– Вы не находите, что в эту минуту мы исповедуемся друг другу?

– Отчего вы потешаетесь надо мной и возводите передо мной стены, которые меня не остановят?

– Заблаговременное искупление вины указывает на предусмотрительность. Волнение, предшествующее проступку, зачастую есть самый очевидный знак раскаяния.

Оба замолчали, не глядя друг на друга.

– Давайте наберемся дерзости и взглянем на порочную страсть вместе, – сказала Поль, поднимаясь со скамьи.

– Для этого нам понадобится ловкость, принцесса. Вам же, коль скоро вы решились отправиться в путешествие, потребуется оснащение – парик, мужской костюм, сюртук, пиджак и блуза рабочего⁵⁷. Помимо этого, вам нужны туфли, приличествующие случаю, как говорят немцы. Пришлите мне с Петровной необходимые мерки.

– Это несложно сделать.

– Как вы станете покидать дом ночью?

– Через маленькую дверь, выходящую на улицу Рембрандта. Вечерами, когда моя тетка не принимает гостей, она рано поднимается в свои комнаты. К десяти часам я смогу выйти незамеченной. Но что я должна буду делать, выбравшись из дому?

– Я буду ждать вас на углу улицы Курсель. Затем мы подымемся ко мне, где вы переоденетесь.

– Но что скажут соседи и другие жильцы дома, увидев, как к вам заходит женщина, но выходит мужчина?

– Я живу один в маленьком доме, и поблизости нет соседей.

– Вы правы! – рассмеялась Поль. – Дурное дело оказывается совсем несложным! Когда же состоится наша первая прогулка?

– Как только вы этого захотите. Но прежде вам следует прийти ко мне днем и примерить мужское платье. Учтите, что ночные прогулки могут быть опасными – необходимо прятаться одновременно от жандармов, злодеев и любопытных.

– Опасными? Вы хотите сказать, что сон может обернуться кошмаром? Нет, я намерена веселиться! Мне пора идти – Петровна показывает, что время истекло. До встречи, Небо́, – Поль сняла перчатку.

Он коснулся губами ее руки.

– До встречи, Поль, – сказал Небо́.

Глядя фиакру вслед, он тихо добавил:

– Alas, poor curious!

В ДЕНЬ, когда Поль позвонила в дверь Небо́, в воздухе звенело веселье. Эта легкость, омрачающая душу в минуты тягостных раздумий, вонзилась в сердце принцессы необъяснимыми опасениями, усилив беспокойство о последствиях грядущего шага. Она была слишком горда, чтобы бояться себя скомпрометировать, и доверяла себе и Небо́. Поль Рязань знала – она всего лишь пришла навестить друга. Не осознавая самой опасности, она была встревожена. Ее тяготили будущие угрызения совести – невзирая на их необоснованность и на уверенность в том, что она ни в чем не провинится, что ничто дурное не коснется даже ее пальцев в перчатке. Когда дверь открылась, она отступила, словно призрак целомудрия унылым жестом преградил ей дорогу. Поль остановилась, не осмеливаясь совершить шаг, изменяющий жизнь. Она ощутила испуг, будто очутилась перед переправой через Рубикон или в Бирнамском лесу⁵⁸, бесконечно мучительную нерешимость Евы, протягивающей и отдергивающей руку перед плодом, таящим смертельную опасность. Время неодинаково отмеряется для души и для плоти – вечность ее волнения равнялась для вальсирующей пары трем четвертям такта. Порог тайны Поль перешагнула с полузакрытыми глазами, словно ее решение – пропасть, отделившая прошлое от будущего – было неровностью дороги, через которую требовалось переступить.