Весной Джим, получив от штата соответствующее разрешение, отправился в одну из гнездовых колоний морских птиц на острове Оаху и добыл там несколько красноногих олушей, красивых черно-белых птиц с голубыми клювами и очаровательными розовыми лапками. Кроме того, он привез птенца олуши прямо в гнезде, прихватив кого-то из его родителей в надежде, что мать (или отец) будет выкармливать птенца и в Парке. Конечно, из этого ничего не получилось, мы забрали птенца к себе в дрессировочный отдел, дали ему кличку Ману («птица») и начали сами его выкармливать.
Ману был ужасно смешным: эдакий облепленный снегом баскетбольный мяч с двумя черными глазками и острым клювом. Мало-помалу он оделся темно-коричневым оперением годовалых олушей. Он был совсем ручным и очень забавным. У нас не хватило духу обрезать ему крылья. Мы дали маховым перьям вырасти нормально – пусть улетает!
Но он не улетел. Он остался. Как только он научился летать настолько уверенно, что мог садиться на снасти «Эссекса» (на это потребовалось около месяца), он завел привычку болтаться где-нибудь рядом, выпрашивая рыбу у дрессировщиков во время представления, и даже вносил в него свою лепту, к удовольствию зрителей ловя на лету подброшенную в воздух рыбешку. Он прожил у нас всю зиму.
Весной, когда в гнездовой колонии вновь вывелись птенцы, мы собрали пятнадцать только что вылупившихся олушей и выкормили их сами. Всех наших взрослых птиц мы отпустили – зачем показывать публике пусть и очень интересных, но прикованных к земле пленников с подрезанными крыльями, когда у нас есть вольно летающие птицы? Я не сомневаюсь, что альбатросы, едва их маховые перья отросли, вернулись к себе на Мидуэй: три тысячи километров – это для них не расстояние. Олуши, пойманные взрослыми, вернулись на родное гнездовье, а остальные несомненно, тоже разлетелись по родным гнездам. Новые птенцы олушей выросли, оперились, начали летать – но не улетели. В хорошую погоду они отправлялись в море ловить рыбу, в скверную околачивались возле Лагуны Подветренных Островов и клянчили рыбу у дрессировщиков. Многие наловчились хватать рыбу на лету – прекрасный сюжет для фотографирования, особенно если рыбу кидает стройная гавайская девушка в бикини.
На второе лето эта компания оделась в буро-белое оперение, а Ману, который был на год старше, щеголял уже во взрослом наряде своего вида – весь белоснежный, если не считать черных кончиков крыльев, с розовыми лапками и уже не черным, а небесно-голубым клювом. Он выбрал себе супругу из наших двухлеток; они, облюбовав куст возле дорожки, ведущей в Бухту Китобойца, соорудили типичное для олушей неряшливое рыхлое гнездо и к нашему восторгу и удивлению вывели в нем птенца – в трех шагах от гуляющей публики.
Это был маленький зоологический сюрприз. Все океанические птицы в мире, какие бы тысячи километров они в своих странствиях ни покрывали, птенцов выводят только в определенной гнездовой колонии. Иногда даже место гнезда предопределено заранее с точностью до сантиметра. Насколько нам было известно, еще никому не удавалось добиться размножения подлинных океанических птиц в неволе или хотя бы за пределами родной колонии. У нас появилась надежда, что в Лагуне Подветренных Островов нам удастся получить собственную гнездовую колонию, которая из года в год будет самообновляться и расширяться.
Так оно и произошло. Хотя некоторые птицы за зиму исчезали, каждый год в парке «Жизнь моря» несколько взрослых олушей образовывали пары, сооружали гнезда и выводили птенцов. Пушистые птенцы были неотразимой приманкой для любителей фотографии, а любители животных могли наблюдать богатейшее разнообразие птичьего поведения – ритуал ухаживания, агрессивные демонстрации, постройку гнезда и так далее и тому подобное.
Сначала мы не могли объяснить, почему эти не терпящие переселений птицы так уютно освоились в нашем Парке. На помощь пришел случай. Как-то меня вызвали в кассу, где некий господин заявил мне в полном бешенстве, что он – федеральный инспектор по охране окружающей среды и что мы противозаконно держим у себя его птиц и потому, несомненно, подлежим или штрафу, или аресту, а возможно, и тому и другому.
Еще этого не хватало! Выяснилось, что с прошлого года все дикие морские птицы на Гавайях находятся под охраной не только штата, но и федерального управления, а его, Юджина Кридлера, перевели на Гавайи обеспечивать эту охрану.
Разрешение от штата на содержание птиц у нас было, но о необходимости заручиться федеральным разрешением нам никто ничего не сказал; с другой стороны, никто ничего не сказал мистеру Кридлеру о нас, и он был крайне возмущен.
Мы вместе пошли к Лагуне Подветренных Островов, и мистер Кридлер предупредил меня, что всех птиц нам придется выпустить на свободу. Я растерянно показала на белых взрослых олушей, бело-бурых двухлеток и годовиков, которые кружили у нас над головой, – они же свободны!
Ну, в таком случае их придется окольцевать. Правда, они уже носили на лапках кольца штата, а некоторые и цветные пластмассовые кольца, которые мы с Ингрид использовали для индивидуального их распознавания, но я готова была тут же переловить наших олушей – они были совсем ручными – и надеть на них еще и федеральные кольца. Федеральный инспектор как будто начал склоняться к мысли, что нам, пожалуй, можно выдать федеральное разрешение на содержание птиц, и мир, казалось, был восстановлен.
Но тут я сообразила, что должна покаяться еще в одном грехе: в дрессировочном отделе мы как раз выкармливали новую партию птенцов, чтобы водворить их в Лагуну Подветренных Островов, когда они достаточно оперяться. Мы с инспектором отправились назад и осмотрели этих птенцов. Новое потрясение для нашего нового федерального инспектора! Он явно с радостью потребовал бы, чтобы мы немедленно вернули их в родные гнезда, но мы оба понимали, что родители не станут о них заботиться. Либо выкармливать их будем мы, либо они погибнут.
Мы выработали компромисс. Птенцы будут выставлены на обозрение не раньше, чем мы получим соответствующее разрешение, выдача которого потребует нескольких недель.
В результате новые птенцы попали в Лагуну Подветренных Островов позже обычного – двое из них уже начали летать. Когда разрешение наконец пришло, мы расселили птенцов по Парку – пару в Театр Океанической Науки, пару на островок в Бухте Китобойца возле хижины и так далее. Когда и эти птицы начали летать, мы, по-видимому, поняли наконец, что именно привязывает их к родному гнездовью: дело не в том, где рос птенец, а в том, где он встал на крыло. Словно бы наши олуши в первые две недели полетов составили карту своего мирка, пометив крестиком «родной дом». Птиц, которые впервые взлетели в дрессировочном отделе или в Театре Океанической Науки, можно было увидеть, повсюду – на снастях «Эссекса», в Лагуне Подветренных Островов, над морем; но с наступлением брачного сезона они возвращались точно на то место, где впервые встали на крыло, и прилагали всяческие усилия, чтобы именно туда заманить подругу и там выращивать птенцов.
В дрессировочном отделе не было кустов, а олуши гнездятся в кустах, и потому у этих птиц ничего не получилось. Олуши в Театре Океанической Науки оказались даже в худшем положении. По-видимому, – тут я не уверена, – такое «запечатление места» присуще только самцам. Вероятно, даже сейчас, если вы посетите парк «Жизнь моря» в феврале, вы увидите, как эти два самца взлетают на крышу Театра Океанической Науки и вновь вылетают наружу, тщетно пытаясь убедить самок, которые отказываются следовать за ними дальше края бассейна, что нет на свете места для гнезда лучше, чем их «родные», сваренные из труб перила!
Мне никогда не приедалось зрелище кружащих над Парком олушей. Это великолепные летуны.
По моему твердому убеждению, вполне возможно, по крайней мере теоретически, выдрессировать отдельных птиц так, чтобы они по команде демонстрировали элементы полета: парение, резкое пикирование, повороты через крыло, а может быть, даже «бочки» и другие фигуры высшего пилотажа, которые у них получаются вполне естественно. Иногда птица на лету чесала голову лапкой – движение очень забавное, которое так и хотелось закрепить. Однако практические трудности оказались непреодолимыми: все сразу же уперлось в то, что мы не нашли надежного способа метить птиц так, чтобы можно было в полете различать, кто есть кто, и разбирать, у кого и что закреплять.
