Геббельс шагнул вперед и зажег две большие свечи по обе стороны от алтаря.

Я чувствовал, что фон Бек едва сдерживается от неукротимого желания наброситься на этих врагов человечества. Я молча сжал ему плечо. Надо было выдержать до конца это действо. Сепирис хотел, чтобы мы пришли сюда. Он послал зайца, который привел нас сюда. Значит, мы обязаны наблюдать за ритуалом.

Меня поразила банальность зрелища. Молитвы, обращенные к древним богам, к Вотану и духам Дуба, Железа и Огня. Пламя свечей освещало их лица: Геббельс искаженная крысиная мордочка дрянного мальчишки, радующегося злой проделке; Геринг — серьезная пухлая физиономия; он едва ли верит в то, что говорит, более того, похоже, он пьян или принимал наркотики; Адольф Гитлер, Канцлер Третьего Рейха — его глаза походили на темные зеркала, бледное лицо светилось нездоровым блеском; он явно желал, чтобы слова молитвы исполнились, и он стал бы управлять миром так, как подсказывал ему замутненный, больной мозг.

Я взглянул на Алисаард: даже она ощутила ужасную силу этих трех существ.

— Да перейдет сила богов нашего древнего племени, богов, передавших свою мощь римским завоевателям, нашей Германии в этот судьбоносный час. — Это произнес Геббельс. Уверен, он сам не верил в то, что говорил, но вряд ли Гитлер и Геринг были настроены столь же скептически. — Одари же нас таинственным могуществом великих богов Старого Мира, надели нас темной, всесокрушающей энергией, которая поразит жалких последователей иудо-христианства, стремящихся покорить нашу древнюю страну. И пусть наша кровь — чистая, стопроцентная кровь наших бесстрашных предков, вновь наполнит наши вены и вольет вдохновение и волю, как в те времена, когда наши праотцы сражались с чуждыми, восточными религиями. Пусть Германия вновь станет свободной, богатой и единой страной!

Эта напыщенная галиматья длилась еще долго, Фон Бек начал проявлять нетерпение, мне и Алисаард становилось все скучнее.

— Теперь мы призываем Чашу, сосуд духовной сущности, подобную которой искал Парсифаль; Чашу Великой Мудрости, которую христиане похитили у нас и включили в свою мифологию, назвав Святым Граалем! — Геббельс бормотал нараспев, переминаясь с ноги на ногу. Ерзающий уродливый карлик! — Мы призываем Чащу, чтобы припасть к ней и испить Ее мудрости, которая так нужна нам сейчас!

Его словам вторили Гитлер и Геринг.

— Встанем же на колени и помолимся! — выкрикнул Геббельс. Он явно наслаждался этим кратким моментом власти над двумя другими вождями.

Два нацистских лидера послушно опустились на колени, только Геббельс остался стоять. Он протянул руки к алтарю.

— Здесь, в этом древнейшем из древних мест страны, где хранится Чаша еще с момента начала Времен, мы молим о ниспослании нам святого видения. Дай же нам утолить жажду мудрости! Одари нас властью древних богов, знанием наших пращуров, ниспошли уверенности и могущества. Мы должны знать свой путь. Мы должны выбрать: сосредоточить ли усилия на высвобождении энергии атома или уничтожить угрозу с Востока. Дайте нам знак, о великие боги. Мы должны получить от вас знак!

Для меня осталось тайной — разыгрывал ли этот спектакль Геббельс перед своими наивными зрителями или же действительно верил во всю эту чепуху, которую с таким вдохновением декламировал. Не знаю также, как эти заклинания способствовали тому, что произошло после, или все дело в присутствии фон Бека. Его семья некоим образом была связана с Граалем; точно так, как я имел отношение к мечу. Возможно, поэтому судьба и свела нас в великой и чрезвычайно важной борьбе за сохранение человечества, которую мы сейчас вели. Какую роль играл во всем этом Сепирис и насколько много он знал, не могу сказать, но очевидно, что его дар предвидения обеспечил наше появление в нужном месте и в нужный момент времени.

В мрачном подземелье зазвучала нежная музыка. В воздухе появился аромат цветущих роз. Она резко контрастировала с тяжелой, гнетущей атмосферой хранилища. Внезапно вспыхнул невиданно яркий белый свет. Но уже через мгновение он перестал слепить и, наоборот, доставлял удовольствие глазам. На алтаре появился источник музыки и аромата — простая чаша, золотой кубок.

Именно эту чашу христианские легенды называли Святым Граалем, а древние кельты — Сосудом Мудрости. Он существовал всегда, испокон веку, хотя и под разными названиями — как и меч, который мы разыскивали, как и я сам, Вечный Воитель. Геббельс, Гитлер и Геринг, потрясенные, глядели на неожиданно возникшее видение.

Я услышал, как Гитлер бормотал что-то похожее на клятву. Геринг начал чихать, он пытался встать на ноги. Геббельса же явно одолевали сомнения.

— Воистину! Воистину! — кричал он. — Мы воистину получили знак! Что же нам теперь делать? Следует ли избавиться от угрозы с Востока перед тем, как начать работы по созданию атомной бомбы? Сколько времени пройдет перед тем, как Россия нападет на нас? Или Америка и Англия оккупируют нас? Что нам делать? Наши завоевания были столь молниеносными, что не осталось времени обдумать их. Нам нужен вождь. Это действительно знак от старых богов? Они могут направить нас на истинный путь, который приведет к господству Германии в мире?

— Чаша не может говорить, герр Доктор, — неожиданно заявил Гитлер. — Что если взять ее в руки? Тогда истина раскроется вам. Разве не так?

— Нет-нет-нет! — Герингу удалось наконец подняться с колен, он тяжело задыхался. Глаза покраснели, из носа капало, по подбородку тянулась длинная струйка слюны. — Существует девушка. Девушка, которая охраняет Грааль. Рейнмейцен, да? Я знаю. Из Вагнера… — И он мерзко захихикал.

Мне трудно было поверить, что эти существа были теми, кто оказал колоссальное влияние на историю моего мира. Они вели себя, как неразумные дети. Разумеется, глубоко в натуре каждого скрывается инфантильность. Но дети верят, что могут достигнуть огромной власти над миром, не платя ничем за эту власть. А ценой часто становится рассудок того, кто стремится к власти. В каком-то отношении эти трое больше походили на гротеск, на карикатуры людей, которыми они когда-то были, чем те несчастные мутанты Хаоса, набросившиеся на нас раньше. Понимали они это или нет? Если понимали, неужели у них не убавилось желания остановиться, чтобы не сгинуть в полной тьме безумия?

— Да, — произнес Адольф с почти смехотворной многозначительностью. Рейнмейден. Валькирии. Сам Вотан. Эта чаша — лишь знак их присутствия.

Нелепая дискуссия продолжалась еще несколько минут. Полагаю, они сами не ожидали такого исхода. Ритуалы, которые они исполняли, служили укреплению их убежденности в правоте совершаемых действий. Мрачное подземелье под стенами нюрнбергского замка, специальные одеяния, заклинания — все должно способствовать оживлению слабеющей веры, опиравшейся лишь на наркотическое опьянение, быть подспорьем в поддержании надежды на собственное мистическое предназначение.

Я понял, что Грааль вовсе не появился в ответ на призыв Геббельса. Он появился потому, что там присутствовали мы или, точнее, фон Бек.

Я взглянул на своего друга: он находился в трансе и не отводил остановившегося взгляда от Грааля.

Гитлер шагнул вперед, маленькое лицо фюрера стало вдруг серьезным и решительным. Сияние, исходившее от чаши, подчеркивало его нездоровую бледность. Я не мог поверить, что столь ущербной личности позволено даже смотреть на Грааль, не то что прикасаться к нему.

И вот руки, уже обагренные кровью миллионов, протянулись к поющему кубку, глаза отражая волшебный свет, сверкали, как драгоценные камни, губы раскрылись.

— Понимаете ли вы, друзья мои, что это — источник энергии, который так нам нужен. Это сипа, которая позволит нам одолеть любого врага. Евреи, как всегда, смотрят в другую сторону, стремясь создать атомную бомбу. Мы нашли бомбу здесь, в Нюрнберге. Мы нашли ее в самой сердцевине нашей духовной цитадели! Вот энергия, способная уничтожить всю планету или построить ее заново и так, как мы этого захотим! Как ничтожно то, что называют наукой! У нас есть нечто несравненно более могущественное! У нас есть Вера! У нас есть Сила, более великая, чем Разум! У нас есть мудрость, превосходящая любые знания! У нас есть сам Святой Грааль! Чаша Беспредельного Могущества! — Руки Гитлера, похожие на черные клешни, были готовы схватить нечто столь чудесно святое, что мне стало физически нехорошо от одной этой мысли.