— Ну да!.. Что же тут удивительного? — проговорил тот. — Сколько раз вы сами говорили мне, что свет, теплота, звук, электричество — все это лишь виды одной и той же силы, виды, способные переходить один в другой! Отчего же не попытаться и в данном случае применить подобное превращение: отчего не превратить свет в электричество и последнее употребить в качестве двигателя?! Тогда мы смело могли бы догнать Шарпа и освободить его жертву.

— Я все-таки не совсем понимаю вас, — отозвался профессор.

— Извольте, я выскажусь яснее… Свет есть не что иное, как колебание эфира?.. Так?.. Прекрасно. Теперь предположим, что значительное количество таких колебаний отражено при помощи огромного зеркала прямо по направлению к Венере, — что тогда выйдет? Конечно, световые волны со страшной быстротой понесутся в пространство и достигнут последней планеты. Обитатели Луны пользуются этим, чтобы передавать звуки своего голоса, а мы воспользуемся, чтобы перенестись самим.

Сломка хотел уже привести своему приятелю тысячи возражений, как вдруг Телинга, до сих пор молча прислушивавшийся к разговору, происходившему по-селенитски, объявил, что подобный аппарат у них есть готовый в обсерватории Вандунга.

— Вот видите! — вскричал торжествующий Гонтран.

Старый ученый не знал, верить ли ему своим ушам; что касается инженера, то он обратился к селениту с просьбою описать устройство прибора.

— Вы можете когда угодно увидеть его сами, — отвечал тот.

— Удивительно!.. Удивительно!.. — мог только проговорить Михаил Васильевич. — Где же этот аппарат?

— Его отдельные части хранятся в галереях Вандунга.

— Его применяли когда-нибудь?

— Нет, хотя он построен уже десятки лет тому назад, и сам изобретатель его успел уже умереть. Дело в том, что наше тогдашнее правительство, не желая нарушать безмятежного счастья, царившего на нашей планете, не решилось допустить сношений с миром, которого ни нравы, ни цивилизация не были нам известны. Аппарат был конфискован и сложен на хранение в обсерватории, где лежит и до сих пор.

— А как вы думаете, разрешат нам воспользоваться этим аппаратом теперь? — спросил селенита профессор.

— Я думаю… Я не вижу, по крайней мере, причины, почему бы вам могли отказать.

— О, это было бы такое счастье… такое счастье… — проговорил старый ученый, представляя себе полет в междупланетном пространстве.

— Но вот какое затруднение, — обратился к нему Сломка, — раз отраженный свет является двигателем прибора, во всяком случае довольно тяжелого, то необходимо огромное количество световых лучей, чтобы привести его в движение. Мне кажется, нужен рефлектор, имеющий не менее километра в диаметре.

— Почему же?

— Как почему? Подумайте, что ведь этот аппарат должен пролететь 12 миллионов миль!.. Двенадцать миллионов!.. Какая масса света должна быть превращена в механическую двигательную энергию!

— Ну, положим, что это расстояние смело может быть уменьшено вдвое, — возразил профессор, — нам ведь надо лишь долететь до пояса равновесия, а там аппарат понесется просто в силу своей тяжести.

— Все-таки… — начал инженер.

Телинга прервал его:

— Изобретатель прибора вычислил, что для движения его совершенно достаточно такого количества солнечных лучей, какое может быть отражено параболическим зеркалом, имеющим пятьдесят метров высоты и двести пятьдесят ширины.

— Все равно, — возразил инженер, — где мы достанем и такой рефлектор?

— Он хранится в разобранном виде вместе с аппаратом.

— Удивляюсь, Вячеслав, что у тебя за манера вечно спорить?! Вычисли-ка лучше, когда мы достигнем Венеры, если действительно будем лететь туда, движимые светом!

— Но вычислением уже занялся старый ученый. Дрожащею от нетерпения рукою он писал цифру за цифрой в своей неразлучной книжке, вычитал, делил, умножал…

— Пять земных суток! — вскричал он наконец. — Только пять суток. Ровно через сто двадцать часов мы будем на Венере! Неужели пять суток? — прибавил он. — Значит, мы достигнем Венеры раньше, чем Шарп?

— Да, если бы мы отправились сейчас, — с улыбкой отвечал инженер. — Но ведь ночь продолжится еще сотни часов, и, когда мы наконец пустимся в дорогу, Шарпу останется пролететь всего каких-нибудь три миллиона миль. Но это неважно, прилетим мы на Венеру раньше или позже Шарпа. Самое важное, чтобы все части аппарата оказались в целости и мы могли бы ими воспользоваться.

— О, за это я вам ручаюсь, — отозвался Телинга.

— Гонтран… мы забыли о Фаренгейте! Его ведь тоже надо покормить.

— Оказалось, что Сломка вовремя вспомнил о Фаренгейте. Американец начал обнаруживать первые признаки сознательного отношения к окружающему.

— Есть!.. Есть!.. Есть!.. — чуть слышно повторял Фаренгейт, лежа на кровати, все еще не в силах встать.

Сломка взял большой кусок пищевого экстракта и препроводил его в рот американца, который с жадностью проглотил пищу. Действие было почти волшебное: Фаренгейт потянулся, словно пробудившись от сна, широко открыл глаза и хотел встать, но пошатнулся, упал на кровать и снова заснул.

Наконец прошла долгая лунная ночь, продолжающаяся две земные недели, и наступило утро такого же долгого лунного дня. Едва первые лучи солнца, позолотив вершины гор, начали сеять свет и теплоту на невидимом полушарии Луны, как селениты под руководством Телинги уже принялись за дело.

Они перенесли на вершину горы Вандунг, господствовавшей над Маулидеком, огромные зеркала для отражения солнечных лучей в фокус гигантского рефлектора, селеновые пластинки, аппарат, и наконец на нескольких небольших аэропланах были отряжены селениты в горы Вечного Света, чтобы отыскать там и привести в Маулидек вагон Шарпа.

Михаил Васильевич и его спутники, тщательно изучив систему аппарата, совещались о мерах, какие следует принять, чтобы безопасно добраться до Венеры.

Прибор, предоставленный в распоряжение земных гостей селенитами, представлял собою целый шар из селена, имевший до десяти метров в диаметре. В нижней части шара находилось отверстие около метра в поперечнике. Четыре трубки, утвержденные в этом отверстии крестообразно, служили подпорами для оси из селена, которая оканчивалась вверху большим кругом, а над последним возвышался пол камеры, служившей для помещения путешественников. Отношение этой камеры к окружавшему ее шару было таково, что она оставалась неподвижной, тогда как шар вращался вокруг нее с огромной быстротой. Это достигалось устройством, похожим на то, какое дают обыкновенно вращающимся башням в обсерваториях, то есть круг, которым оканчивалась ось, мог скользить по дну камеры при помощи бронзовых катков.

Благодаря распорядительности Телинги и усердию селенитов сборка аппарата и громадного рефлектора быстро шла вперед. Михаил Васильевич и его спутники мечтали уже о чудесах нового мира, не ведомого никому из обитателей Земли.

Вдруг какое-то новое опасение затуманило довольную физиономию старого ученого. Еще минута, и карандаш опять забегал по страницам его записной книжки, выводя столбцы знаков и цифр.

— Что такое? — спросил обеспокоенный Гонтран.

Не отвечая на вопрос, профессор подбежал к Телинге и торопливо спросил его:

— На сколько человек рассчитан аппарат?

— На двух.

Ученый сделал отчаянный жест.

— «На двух»?.. Значит, мы не долетим до сферы притяжения Венеры ровно девятьсот восемьдесят тысяч километров.

— Почему? Не может быть!.. — в один голос испуганно проговорили Гонтран и Сломка.

— Нет, может… Взгляните на мои вычисления: тут нет ошибки…

Сломка схватил протянутую книжку и принялся торопливо производить проверку.

— Да, сомнений нет, — со вздохом проговорил он, — при данном весе аппарата и величине рефлектора, служащего источником двигательной силы, только два человека могут долететь до пояса междупланетного равновесия. Лишний вес, будь он даже не более десяти килограммов, уже в состоянии настолько ослабить полет прибора, что он не достигнет пояса притяжения Венеры и упадет обратно на Луну…