Когда рудничных да доменных мастеровых заставили пески перемывать, то следить за золотодобычей заводчик Чурпейку нарядил. Никому Расторгуев-то веры не оказывал. За Чурпейкой тоже два конторских соглядатая похаживало. Чем больше золота добывалось, тем сильнее жадность да злоба множились. Андрияныча тоже стали обыскивать. Отведут стражники горщика за сосновую горку и в ложке раздеваться заставят.
Андриянычу такое изгальство не понравилось. Да и при каждом досмотре у него крошки золота не обнаруживали. Горщик и решился заводчику на бесчинство надзирателя пожаловаться. Только дело-то, как колесо на оси, в худшую сторону повернулось. Расторгуев повелел и девок в присутствии надзирателя стражникам раздевать и обыск производить. Те и возмутились. Что-то вроде девичьего бунта устроили. Ночью стражников разоружили. Конторский сарай подожгли. С прииска сорвались и по домам тронулись. Чурпейка от девичьей мести в таежном буреломе отсиделся. Дня через три вернули девок обратно. Силой вернули. Начался хозяйский суд да расправа. Андрияныча за главного зачинателя бунта посчитали. Чурпейка на него первого пальцем ткнул. И в наказание на рытье золотоносных шурфов бросили. Пускай камень подолбит. Скорее гонор скинет и встречь надзирательского указа не встает.
В дни-то девичьего бунта заводилой Аксютка была. Девушка тоже на промывке песков мыкалась. Аксютку последней наказывали. Ей и виц перепало больше других. Чурпейка при свисте каждой лозы кричал:
— Не верховодь! Не верховодь!
Девки потом жалели, что не нашли надзирателя. Иначе бы лошадиную голову в другую сторону повернули.
Аксюткина девичья красота была с калиною схожа. И росточком та не высока. И листья на ней не пышные. Скромно прячется от людей, склоняясь над глухой озерной заводью. Но когда, как парень с девушкой, наш горный край с весной встретятся, оденется в белоснежное свадебное платье. Вековечную грусть в воде утопит. Каждым цветком засмеется. Поглядишь на нее — и остолбенеешь. От восторга ахнешь. Сколько раз по этому берегу проходил, а такой красоты не замечал. У Аксютки же еще по сравнению с другими девками коса отменной была. Черная, как вороново крыло. Даже до зелени черноту перекидывало. Если парню на глаза ее коса попадала, то, как соринка в глазу, мешала. И долго, долго сердце томлением жгла. Вот так и заприметил Аксюткину красоту парень Петруха. Словно на сухую траву упала искорка и целый пожар запылал.
Когда же Андрияныча на шурфы перевели, то напарником к нему Петруху дали. Шурфы-то зачастую тогда вдвоем пробивали. Работа на них — родная сестра каторжной. Ковыряй землю с утра до вечера кайлом да лопатой. Да жди, когда тебя на дне каменного колодца обвалом захлестнет. Петруха все же после рудника здесь себя здоровее почувствовал. Песенная удаль снова в нем заиграла. Хорошо пел песни Петруха. Даже звезды торопились скорее зажечься в небе, лишь бы Петрухин голос услышать. Андрияныч вечерами не беспокоил парня. Сам у костра хлопотал. Нехитрое варево варганил. А Петруха соловьем заливался. И песни все с умыслом. Аксютка после работы прибегала Петруху послушать.
Андриянычу любовь молодых тоже по душе пришлась. Он и не мешал им возле старательского балаганчика встречаться. После девичьего бунта заводчик еще строже порядки ввел. Стражников на прииске добавилось. За девками надзор установили, чтобы после вечернего отбоя от шалашей ни шагу. Но Аксютка ухитрялась потихоньку с милым парнем встречаться. И отговорка у девушки была припасена. Дескать, в лесу ягода поспела. Пока солнышко за горы не спряталось, за черникой в дальний ложок сбосоножила. Андрияныч девушке тоже содействовал. Как только урок надзирателю сдадут, горщик полный берестяной туесок пахучей ягоды набирал и Аксютку непременно после свидания с черникой или брусникой к девичьему шалашу отправит. Так и жили. Все трое одной тайной связанные.
Однажды Андрияныч с Петрухой работу кончили. Урок сам Чурпейка принимал. Поворчал для порядка, что зряшной земли целые короба переворочали. А все в отвал брошено. По-надзирательски побрехал по-пустому. Известно, начальство. Дескать, гора возле шурфа, а до золота и не пробились. И тут же засомневался вслух. Не утайкой ли припахивает.
В деревянной бадье на дно шурфа не побоялся спуститься. При свете дымного факела земляные стенки ощупал. И на изломе кварцевого камня на золотую жужелицу наткнулся. Чурпейку аж в пот бросило. От радости чуть волком не взвыл. Будет чем посчитаться со старыми обидчиками. За утайку золота расторгуевские каты до смерти обоих горщиков палками ухайдакают. Жужелица из камня легко подалась. Чурпейка прямо пальцами золото выковырял. В платочек завернул, и в карман. За веревку подергал. Знак подал, чтобы на поверхность надзирательскую душу поднимали. Горщики на ворот налегли. Вот и бадья с надзирательской башкой из шурфа выплыла. Но Чурпейка с горщиками словом не обмолвился. На главный стан к приисковой избе бегом бросился. От злорадства весь трясется. О мести думает.
У приисковой избы конюхи для него лошадей запрягли. Помчался надзиратель на тройке махом до Кыштыма. О заворуйстве старателей Андрияныча да Петрухи самолично решил Расторгуеву доложить.
А над Уралом ночь поднахмурилась. Небо в черные тучи укутала. Выездные лошади рысисты. Звонко отсчитывают копыта каменистые версты. Чурпейка в кармане за платочек держится. От прикосновения к золоту в жар бросает. Впору себе бы прикарманить. Ведь не учтена никем дорогая находка. Но любил надзиратель на муки безвинных людей глядеть. Из-за этого не утаил. Когда в проемы туч месяц выныривал, выхватывал надзиратель из кармана платочек. Казалось, даже сквозь шелк золото руки греет. И вес жужелицы приличный. А месяц посмотрит-посмотрит на землю и спрячется. И рожица у него плутоватая. Как будто и он в сговоре с заворуями.
В глухую полночь нагрянул Чурпейка в барский дворец. Всех собак в заводском поселке перебудил. Добудился до Расторгуева. Во дворце свечи вспыхнули. Вскорости сам Расторгуев в передней показался.
Чурпейка хозяину в ноги бухнулся. Псом побитым заюлил. О заворуйстве горщиков поведал. О припрятанном на дне шурфа золоте. Потом о надзирательской верности да честности начал распинаться.
У Расторгуева при упоминании о золоте шальной блеск в глазах полыхнул. Он и договорить не дал Чурпейке. Сразу заорал:
— Не тяни словоблудство! Золото показывай! Воров выдавай!
В руках тросточку из орехового дерева держит. С железным набалдашником. Тут Чурпейка и достает из кармана платочек. С золотой находкой. Расторгуеву невтерпеж. Из Чурпейкиных рук жужелицу выхватил. Вес соблазнительный. Трясущимися пальцами развернул и от злости онемел. Вместо золота лежит в платочке большой желтый слизняк. Весь смрадным зеленым мохом выпачкан.
Когда с Расторгуева оцепенение сошло, накинулся он на Чурпейку. Железным набалдашником-то хлобыстнул по лошадиной надзирательской голове.
— Взять его! — крикнул заводчик слугам. — Да на пожарной попотчуйте! Чтобы хозяину больше среди ночи всякую гадость не привозил.
Не зря же говорится: не рой яму для другого — сам в нее попадешь. Отлежался Чурпейка после хозяйской награды. На прииск приехал. Стал ждать случая, чтобы кипяток злобы на горщиков выплеснуть.
По прииску весть, как птица, разлетелась. Надзиратель-то сеченый приехал! Народ посмеиваться начал. Людские усмешки Чурпейку еще больше распалили. Вовсе остервенел.
Однажды вечером Аксютка на свидание к Петрухе прибежала. Но и к Андриянычу у ней дело нашлось. Села у костра и горщикам о Чурпейкиной находке да сеченой надзирательской спине рассказала. Петруха рассказанному не поверил. Только Андрияныч сидит и головой кивает. Потом хворосту в костер подбросил и говорит:
— Смотрю я на любовь вашу молодую. Уходить вам с прииска надо. Неровен час — беда нагрянет. Видите, у лесной тропки валун лежит. Голый, шершавый, как ладонь старателя. Когда у меня отец живой был, этот валун маленьким камешком красовался. А сейчас вырос. Заматерел. О том, что камни растут, многие знают. А вот про моховую шубу камней редко кто слышал. Потому большие камни голыми и лежат, что в них самоцветы да самородки не прячутся. Бросовая порода в них. Сланец да змеевик. Такие камни размером привлекают, да толку в них нет. Воз с пустыми бочками тоже велик и знатно гремит, да хмелем голову не обнесет. Обращать внимание на маленькие камни надо. Которые к земле пригибаются, в росте уменьшаются да от глаз людских прячутся. Древним мохом, как в зеленую парчу, обряжаются. Счастливая да богатая доля в них спрятана. Не в том дело, что мох любит на холодных камнях расти. В другом здесь закавыка. Живет в уральских краях хранительница самоцветов да самородков. Люди Моховушкой ее называют. Редко кто ее видел. Есть у Моховушки под землей палаты каменные. Поставлен там станок ткацкий. Мхи не сами растут да камни одевают. Ткет моховую зеленую парчу Моховушка. По старинным образцам ткет. Сама певунья, рукодельница да мастерица. Мне ее видеть не приходилось. А песни ее слышал. Хорошо поет. Где Моховушкина песня зазвенела, там только успевай к моховым узорам камней присматриваться. И узор тот заведомо разный. То зелеными цветами мох набросан, то елочками, или озерная рябь на гранитных камешках плещет. Положит Моховушка самоцвет дорогой или самородок внутрь бросового камня и свой знак оставит. Заметку, куда богатство спрятано.
