– Так вот, – понизив голос, продолжал варяг. – Я хочу иметь верную дружину. Пусть не сейчас, не сразу, постепенно. А чтобы люди были верны – их надо вырастить. Вырастить и воспитать так, как надобно мне! Есть одно тайное место в урочищах вниз по реке, рядом с древлянскими землями. Там уже строят острог, и вам – тебе и Лейву – надо будет попасть туда, и побыстрее. Проложить тайные тропы, мастеров, кто строит, убить, да так, чтоб никто на нас не подумал.
– Поистине, в таком месте хорошо отсидеться в случае чего, – одобрительно кивнул Истома, снова вызвав явное, к своему ужасу, неудовольствие варяга.
– Ты поистине глуп, – нехорошо прищурился Дирмунд. – Я тебе толкую вовсе не о том. В этом тайном месте мы будем выращивать молодую дружину, волков, преданных только своему вожаку – мне, и повязанных кровью. Для этого уже с сегодняшнего дня вы – ты и Лейв – начнете похищать мальчиков. До тринадцати лет, – с теми, кто старше, уже поздно что-либо делать, – и не младше десяти – слишком долго будут расти. Создайте им трудности, пусть они живут первый месяц в страшных мучениях, пусть голодают, бьются меж собой за пригоршню крупы, пусть погибают – оставшиеся в живых превратятся в волков. Воины-волки! Я сам буду обучать их. Тех, кто останется жив. Придет время, и с этой дружиной мне не будет страшен никакой Хаскульд, никакие хазары, которым сейчас поляне платят дань, никто! Это моя дружина будет расти, а вместе с ней будет расти и страх, что поселится в душах здешних людей, постепенно, исподволь, не сразу, но поселится обязательно. И тогда придет время древних богов – мое время!
Дирмунд вдруг захохотал, глухо и страшно, в глазах – ужасных глазах его – блеснул огонь Мрака.
– Оно скоро придет, мое время! – отсмеявшись, снова повторил он. – И ты, мой верный слуга, приблизишь его.
– О да, мой князь!
Изображая верность, Истома снова рухнул на пол.
– Для начала нужно уничтожить в городе радость. Пусть в душах жителей уже сейчас поселится страх. – Дирмунд подошел к окну, с ненавистью взглянул на веселящийся Подол – даже сюда, в детинец, доносились обрывки песен. Захлопнул ставни – с такой силой, что чуть было не погасли свечи.
– Нужно вызнать, кто самая веселая из этих девушек, кого все знают, ну, или почти все. – Дирмунд резко обернулся к Истоме.
– И тайно убить?
– Нет. Пока нет. – Князь оскалил зубы. – Этих молодых девственниц получат мои юные воины-волки! Получат в качестве награды... и мяса! Ваше дело – похитить девок.
– Исполним в точности, княже! Ужо сегодня же и начнем.
– Правильно, – одобрительно кивнул Дирмунд он же – Форгайл Коэл, Черный друид древних богов Ирландии.
– Греттир? Не тот ли это Греттир из Вика, длинный такой, с рыжей бородой и бельмом на левом глазу? – деловито переспросил челядина Снорри, как бы невзначай покрутив в руках бронзовый браслет довольно-таки грубой работы, но новый, еще не успевший потускнеть.
– Да, да, именно он и есть мой господин, – не отрывая глаз от браслета, подтвердил челядин. – Высокий, рыжебородый, бельмастый... Дочки у него, между нами говоря, те еще кобылы...
Снорри крутанул браслет на столе – по стенам корчмы побежали солнечные зайчики, отражаясь на лицах сидевших за длинным столом посетителей – бродячих волхвов, строителей-артельщиков, грузчиков с Подола, разорившихся, но не продавшихся окончательно в кабалу – в закупы, – смердов и прочей не очень-то почтенной публики, появиться средь которой одному и без доброго меча было бы равносильно самоубийству.
Впрочем, бывалый вид и острые мечи Хельги, Ирландца и Снорри вызывали невольное уважение даже у этих, готовых на всё, людей.
Грязная, по самую крышу вросшая в землю корчма Мечислава-людина, спрятанная от нескромных взглядов на заросшем леском склоне Щековицы, являлась не самым безопасным местом в Киеве, но привлекала к себе множество разных людей – что в данный момент было на руку молодому бильрестскому ярлу, буквально по крупице вылавливавшему нужную информацию о Дирмунде.
Кто он был здесь, в Киеве, князь или боярин – мнения расходились. Тем не менее отлучившийся по делам Хаскульд оставил за себя именно его, – значит, похоже, Дирмунд всё-таки князь. Но тот ли это Дирмунд? И где же Черный друид? По словам Ирландца, тот мог принимать любой облик – тем труднее было его отыскать. Впрочем, Хельги считал, что сможет опознать друида по глазам – яростным, черным, прожигающим любого насквозь. Ирландец тоже соглашался с этим, но вот опознавать друида лицом к лицу не очень стремился. Ярл его и не неволил – сам собирался с этим справиться, от приятелей требовалась лишь поддержка в поисках.
А поиски неожиданно оказались сложными. Оба князя, а также дружина вели образ жизни замкнутой корпорации, к тому же частенько находились вне Киева, объезжая подвластные племена, – попробуй пробейся! Как считал Хельги, друид должен быть рядом с князьями – уж не среди простонародья же его искать! – скорее всего, в старшей дружине, какой-нибудь боярин типа вот этого бельмастого Греттира, как выяснилось, старого знакомого Снорри. Через Греттира можно было бы попытаться пробиться в дружину, хотя бы даже не самому Хельги, подошел бы и Снорри – друид не очень хорошо его знал, да если и знал когда-то, так позабыл уже наверняка. Потом следовало вычислить и друида – по темным делам, по глазам, по жертвам. А затем уж...
– Я сражусь с ним, – твердо глядя в глаза собеседнику, отвечал на этот вопрос Хельги. – И Черному друиду придет конец.
Ярл помнил, еще со времен Тары, священной столицы Ирландии, что друид Форгайл не имеет над ним никакой колдовской власти, как над другими. И всегда помнил обращенные к нему слова Магн дуль Бресал, женщины-жрицы:
– Ты – тот, кто может...
Хельги даже не сомневался, что может.
Может уничтожить друида, остановить его, не допустить кровавой власти древних богов. Ярл также знал что обычный человек остановить друида не сможет, но он-то, Хельги из рода Сигурда, вовсе не был обычным, он с каждым разом всё больше чувствовал в себе другого человека. Человека из ниоткуда. Именно это имела в виду Магн, когда говорила: «Ты можешь!» И Хельги-ярл верил ей, как верил себе... и человеку ниоткуда. Словно бы он, этот человек ниоткуда, жил в нем...
Странно, но Хельги не чувствовал никакого раздвоения личности. Может, они с Тем были духовно близки, а может... Хельги знал, что его разум оставался его разумом, разумом молодого норманнского ярла, но вот что касалось души... А ведь это она влияла на разум, объявляясь в трудные минуты, под грохот и вой! И всегда – с пользой для него. Хельги чувствовал, что живет и поступает не так, как все, не так, как нужно роду, не так, как угодно судьбе, а так, как считает нужным сам. Чужое присутствие въелось в ярла настолько, что он уже начал ощущать себя не членом рода, не частью дружины, а самим собой, личностью, действующей по своей собственной воле. Так никто и никогда не ощущал себя в это время! Любой из живущих – от последнего раба до ярла, конунга, князя – был только лишь одним из. А Хельги – нет! Он действовал без оглядки на обычаи и людскую молву. Хорошо ли это было, нет ли – знали пока только боги, и только по-настоящему близкие к ярлу люди – Ирландец, Никифор, Снорри – с удивлением и страхом замечали это.
– Так где нам найти этого Греттира? – Допив мутноватое, щедро сдобренное шалфеем и ромашкой пиво, ярл повернулся к подошедшему Снорри.
– Пока нигде, – усмехнулся тот. – Но через пару недель он должен вернуться. Я когда-то встречал его в Вике.
Корчма постепенно пустела, что и понятно – солнце едва перевалило за полдень, и посетители, наскоро перекусив, уходили по своим делам. Вскоре, кроме Хельги с компанией, в корчме Мечислава остались лишь несколько человек – пара бродячих волхвов-боянов с гуслями, да еще с полдесятка мужиков, судя по одежде – подпоясанные простой веревкой рубахи из грубого холста, такие же порты, онучи, – артельщиков, по всей видимости пришедших на заработки из ближайших селений. Плотники либо, что более вероятно, грузчики – торговый сезон на пристани уже начался, три дня назад прибыло аж сразу два каравана – с Ладоги и из Царьграда, так что работы артельным хватало. Ярл не особо приглядывался к ним – незачем было, ну разве ж такая деревенщина способна помочь в их многотрудном деле? Так, следил краем глаза, как и за всем, что происходит в корчме.
