Ровно через три дня небольшой отряд выехал из главных ворот Киева и, повернув, помчался правым берегом Днепра. Они скакали почти без отдыха, и только ветер трепал плащи за спиною. Темно-голубой – Хельги-ярла, изумрудно-зеленый – Ирландца, и коричневые – Снорри и Никифора. Засохшая грязь летела из-под копыт, по шеям коней хлопьями стекала пена. Хельги не останавливался – успеть бы... Успеть бы до темноты.
Они успели.
Вот показалась излучина, вот корявая сосна с двойной вершиной, от нее – три полета стрелы вниз по реке. Глухое урочище, посреди него – поляна. Небольшая, со следами костров и остатками хвороста, аккуратно уложенного в кучу. На деревьях следы от веревок, – видно, именно к ним людокрады привязывали «товар». Вокруг – никого, впрочем, до указанного купцом времени еще оставались почти целые сутки.
Хельги, естественно, не стал располагаться в столь часто посещаемом месте. Разместил засаду чуть выше, в урочище. Натаскали веток, устроили на деревьях гнезда с бойницами, поляна с них была видна, как на ладони, жаль вот только река – не очень. Ну, да чем-нибудь всегда приходится жертвовать. И так, если б не комары, расположились, можно сказать, с удобствами, теперь надо было ждать. И ждали.
Ладьи Игнатия Евпатора появились уже ближе к вечеру, когда золотистый шар солнца медленно, но верно начал клониться к западу, оставляя на волнах реки светлую, темнеющую у берега, дорожку. Ветра почти не было, и корабли ромейского купца медленно продвигались на веслах, старательно обходя мели. Вот обогнули очередную отмель – песчаный нанос, уже успевший зарасти камышом, – выбрались на середину реки и вместо того, чтобы плыть за излучину, резко повернули к берегу. Именно по этому маневру Хельги и опознал: те ладьи, те, которые они и ждали. Иначе с чего б им тут заворачивать? Берег неприглядный, болотистый, густо заросший ивами – можно было б и получше местечко найти, а эти нет, вот именно здесь и встали, ловко укрыв ладьи под ивовой сенью, так что и не заметны они стали с реки, да и с берега не сразу увидишь, если не очень приглядываться.
Обернувшись, ярл подал знак друзьям – тихо мол. Впрочем, те и без него давно увидали гостей, затаились. Корабельщики вели себя тишайше, не скандалили, не смеялись, даже костров на берегу не разводили, видно, были готовы в любой момент уйти. Выставили стражу, а как же, двух молодых воинов. Один забрался на высокую сосну, другой – в заросли дрока, что желтели на вершине холма. Оба были хорошо видны из засады, и Хельги порадовался, что приплыл сюда загодя, иначе его небольшой отряд нипочем не остался бы незамеченным. Еле слышно бились о низкий берег светлые речные волны, небо стремительно синело, окрашиваясь на западе алым. Наступили сумерки – короткие, быстро перешедшие в ночь, такую же спокойную, безмятежную, теплую. Тишина вокруг стояла мертвая – даже с ладей не доносилось ни звука, узкий золотистый месяц плыл над черной рекой в окружении желтых мигающих звезд, казавшихся такими близкими, словно их можно было легко достать, стоит только вытянуть руку. В воздухе надоедливо пищали комары, тихонько потрескивал сверчок где-то совсем рядом. Вдруг послышалось резкое хлопанье крыльев. Хельги насторожился. Что это? Утки? Скорее всего – да. Но тогда, значит, их кто-то спугнул? Спугнул там, у реки... Так и в самом же деле! Ярл с досадой хлопнул себя по лбу. Как же он не догадался раньше! Ведь людокрады не шли сюда по берегу, рискуя напороться на буреломы, вовсе нет, они спокойно приплыли на узких долбленых челнах.
– Быстро к реке! – громко шепнул Хельги. – Никифор, ты останься. Мало ли что.
Бесшумно, словно тени, люди ярла скользнули между деревьями и затаились в темных зарослях ив.
А пара узких, низко сидящих в воде однодеревок между тем медленно подошла к одной из ладей.
– С миром к тебе, Игнатий-гость, – прозвучал над рекой чей-то приглушенный голос.
С ладьи тут же откликнулись, словно ждали:
– Мир и тебе, Харинтий. Привез ли товар?
– Обижаешь. Зря, что ли, плыл?
С ладьи послышался смех. Хельги собрался было подобраться поближе, да вовремя вспомнил про двух сторожей – на сосне и в кустах. Оглянулся на Снорри. Тот понял без слов – кивнул и, сбросив тунику, бесшумно нырнул в воду. Теперь оставалось только ждать его возвращения – Хельги и Ирландцу с их убежища были видны лишь расплывчатые шатающиеся по лодке тени. И это еще хорошо, что ночь выдалась ясной.
– Что будем делать, если Ладия там? – поинтересовался Ирландец.
– Будем брать, – пожал плечами ярл. – Если они поставят парус – вряд ли мы их догоним берегом.
Ирландец кивнул и положил руку на колчан. Он не очень любил пользоваться мечом, не было у него такой сноровки, как у Хельги и Снорри, поэтому бывший друид предпочитал кинжал и стрелы. По той же причине бывший раб Никифор отдавал предпочтение праще, – казалось бы, уж совсем детское оружие, однако в умелых руках...
– Где у нас острога, Харинтий? – неожиданно спросили в лодке. Одна из теней задержалась у борта ладьи, что-то буркнула. – Да нету там, я смотрел.
– Так на носу поищи, далась она тебе на ночь глядя!
– Так рыба ж! Вон, плеснула, у самой лодки. Здоровенная!
Вся эта беседа была хорошо слышна на берегу, словно говорили где-то здесь, рядом.
Хельги переглянулся с Ирландцем. Рыба? Не Снорри ли был этой рыбой? А вдруг этот безымянный собеседник Харинтия найдет-таки острогу? Как бы тогда не пришлось худо Снорри.
– Иди к Никифору, Конхобар. Пошумите там, да смотрите, осторожнее. – Ярл положил руку на плечо Ирландцу.
– Сделаем, – кивнул тот и исчез за деревьями.
– Вон она, вон! Под лодкой! – заорали с реки. – Бей, Тихомир, бей! Да бей же, уйдет!
Послышался шумный всплеск, затем чей-то хохот.
– Вы можете не орать, а? – недовольно пробурчал кто-то, видимо сам Харинтий. – Не то схлопочете по шеям оба. Рыбаки, шило вам в задницу.
– Удачно ли продал, Харинтий?
– А ты как думал?
– А чего тех двоих не взял, забыл, что ли?
– Не твоего ума дела. Давайте быстро, отплываем.
– Так, может, сначала рыбу? Вон она, играет... Сейчас мы ее, в три руки... Мы с Харинтием острогой, а ты, Тиша, веслом тресни... И – рраз... И...
В этот момент с вершины сосны громко закричала какая-то птица.
– Сматывайся, Харинтий! – закричали с ладьи. – Мой человек знак подает, знать – чужие.
– Отчаливаем, ребята! Бросайте свою рыбу...
Снова плеснула вода, и весла с шумом вспенили воду. Они отошли почти разом – однодеревки людокрада Харинтия Гуся и ладьи Игнатия Евпатора. Однодеревки быстро убрались прочь, а купеческие ладьи остановились на середине. Было слышно, как звякнуло огниво, и над черной водой затрепетало желтое пламя. Свеча или небольшой факел. Кто-то – возможно, сам купец – загородил огонь полой плаща. Подождал немного, затем открыл. И так три раза.
– Условный знак, – передернул мокрыми плечами выбравшийся из воды Снорри. – Ответим, ярл?
Хельги отрицательно покачал головой и тихо спросил:
– Ну как?
– Ладии там нет, – отозвался Снорри и поморщился – на плече его тянулась узкая кровавая полоса. – Чуть не достали острогой, – пояснил он. – Хорошо, что где-то за холмом появились чужие, а то пришлось бы утопить всех этих рыбаков... Нам бы тоже не мешало выяснить, кто это сюда прется.
– Это свои, Снорри, – усмехнулся ярл. – Никифор и Ирландец. Не могли же мы позволить, чтоб тебя треснули острогой либо поймали в сети. Пришлось пошуметь немного.
– Могли б и не отвлекаться, – обиженно отозвался юноша. – Я бы легко справился со всеми этими нидингами. Ишь, за рыбу приняли, тролли!
Дождавшись, когда ромейские суда, перестав сигналить, скроются за излучиной, Хельги собрал своих людей вместе. Прежде всего выслушали сообщение Снорри. Тот внимательно рассмотрел всех тех, кого известный киевский людокрад Харинтий Гусь сегодняшней ночью продал ромеям. Двух девок и одного молодого парня. Судя по отдельным репликам Харинтия, все трое были челядинами какого-то важного боярина, словленными на удачу на мостках у Почайны-реки. Девки стирали белье, а парень начищал песком медное блюдо. Впредь наука боярину, не посылай слуг белье стирать на ночь глядя, так можно и всей челяди лишиться, запросто! Еще, по словам Снорри, в лодке было двое отроков – рыбаков, взятых людьми Харинтия уже по пути на тайную встречу. Однако их людокрад почему-то не стал продавать.
