Объем помещения был очень большой. Работа – весьма трудоемкой и неблагодарной (нам потом за нее заплатили копейки, которые перечислили на какой-то благотворительный счет).
Девчонки за скучным и тяжелым делом пели песни. Особенно хорошо это получалось у одной певуньи – розовощекой пухленькой блондиночки-хохлушки, то и дело поглядывавшей на нашего двадцатипятилетнего кареглазого комсомольского секретаря (между прочим, уже женатого и бывшего молодым отцом). Он тоже бросал на нее искрометные взгляды, и не только здесь, а и на работе (я это уже давно подметила). Всё проистекало шумно и весело. Немало пришлось потрудиться и нашим двум ребятам.
После того субботника у меня несколько дней жутко болели мышцы спины, плечей и рук. Уж слишком непривычно грубой и физически тяжелой была та работа на новостройке. Но даже при всей моей «тендитности», говоря на украинском, (а по-русски – изяществе и хрупкости) это можно было пережить. Гораздо труднее оказалось пережить то, что я вдруг поняла…
После той субботы я сделала для себя неожиданное открытие, ставшее лишь моей тайной. Даже Римме ничего не стала говорить. Всё же, она была болтушкой и любила посплетничать.
Я вдруг поняла, что нравлюсь юноше, который по своему типажу напоминал мне Алешу Поповича. Причем, поняла-то я это с явным опозданием, благодаря несколько непринужденной обстановке того субботника. Всё случилось, конечно, гораздо раньше, просто я этого не замечала. Да и не могло мне такое даже прийти в голову!
«Всё это пройдет, – успокаивала я себя. – Вон у них в телетайпной сколько молоденьких и симпатичных девчонок. Это просто какая-то блажь».
Я и старше его была лет на девять, и уже подбиралась по возрасту через год на «вылет» из комсомола. Хотя внешне выглядела года на двадцать три. Ведь я была девушкой спортивной, не курила и не пила. Ну, разве что шампанское по праздникам да фирменную вишневую наливочку, приготовленную моими же руками из вишен нашего домашнего сада…
«Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает»…
Какая неумолимая правда жизни в этих простых словах песни – подумалось мне тогда. И еще я подумала о том, что ни в коем случае нельзя дать ему понять то, что отныне знаю я. На тот момент мне это удалось.
Через пару месяцев я поехала в отпуск на Азовское море. А вернувшись отдохнувшей и посвежевшей, уже не обнаружила своей напарницы, с которой мы так хорошо сработались. И не подозревая еще о том, что отныне события моей жизни начнут разворачиваться совсем не по тому сценарию, который я обрисовала сама себе на ближайшую перспективу.
Не скрою: жила во мне надежда, что по возвращении из отпуска, мой тайный воздыхатель, возможно, вообще, забудет о моем существовании. С глаз долой – из сердца вон. Разве так не бывает? Да и молодая жизнь в телетайпной проистекала всегда шумно и весело.
То в обеденный перерыв, а то и в пересменку, наша молодежь вываливалась с юношеским щебетом из своего рабочего помещения, устраивая какие-то игры, а то и забеги в длинном коридоре. Мы всегда с пониманием и улыбкой относились с Риммой к этому визгу и щебету раньше, когда она еще работала. Но всё стихало от строгих замечаний секретарши и бухгалтерши.
Стихало, но – не надолго. До следующего раза…Молодые гормоны требовали своего выхода. Природу не обманешь. Молодежь хотела резвиться, шуметь и… влюбляться.
Я понимала, что жизнерадостная певунья и пухленькая блондиночка влюблена в молодого женатого мужчину, и что рано или поздно ничего, кроме разочарований, обид и головной боли этот служебный роман ей не принесет. Хотя кареглазый брюнет-монтер часто задерживался на работе, когда у той девушки совпадала вторая смена. Если честно, то мне он не нравился своей недалекостью, мужской нахрапистостью. Но причем тут я?
Что я могла сказать жизнерадостной блондиночке? Да и какое имела право? Ведь, у всех влюбленных на глазах – очки розового цвета. Известно это. Думаю, достаточно откровенно могли высказаться по этому поводу ее старшие и наблюдательные коллеги-телетайпистки, острые на язычок. Но жизнь устроена так, что каждый из нас набивает в ней свои собственные шишки…
Что до меня, то мои надежды не оправдались. Увы… Моего появления после отпуска тут ждали, и даже очень… И сразу дали мне это понять весьма красноречивыми взглядами. Чего раньше не было. Так откровенно он никогда не позволял себе на меня смотреть. Теперь молодой человек решил, очевидно, выйти из тени: пусть тайное станет явным. Как в той песенке уже не получалось: «Я за тобою следую тенью, я привыкаю к несовпаденью»…
И я поняла, что при такой перемене его тактики мне гораздо труднее будет делать вид, будто бы я ничего не замечаю. Но юноша на это, очевидно, и рассчитывал.
«Ну, почему? Ну, зачем? И что мне теперь делать»? – размышляла я, стоя у окна и поливая красивый цветок.
Я была взрослее, умнее. И женская интуиция и аналитический ум, к которому, к тому же, так склоняла моя журналистская профессия, неумолимо констатировали: «Раньше юноша ничего не требовал взамен своего чувства, пока это была его тайна. Теперь же, по естественной логике развития событий, он будет искать моего общества, внимания и разговоров. Это неизбежно. Ой-ёй! – и зачем мне эта головная боль, да еще и в нашем, таком непростом бабском коллективе? Мало мне на этой работе других забот, что ли? Чтобы еще кто-то вдруг заметил, что юноша, который младше на десять лет, в меня влюбился»?
На моей памяти еще была свежа анекдотическая история, когда «дружная пятерка» дам, приходивших обедать в «редакторскую», (других забот у них, видно, не было!) вдруг решила… выдать меня замуж, став сватать за одного нашего неженатого сотрудника, делая почему-то акцент на том, что у потенциального и выгодного жениха большой дом-дача в пригороде.
– Подумаешь, я тоже живу в частном родительском доме с садом, и к тому же – в черте города – усмехнулась я. – А почему бы не познакомить с нашим неженатым претендентом ваших дочерей? Для людей, проживающих в квартирах, загородный дом – это актуальней, – быстренько перевела я «стрелки» в сторону незамужних дочерей двух из них: главной редакторши и бывшей актрисы.
Дочери этих дам были моими ровесницами, и неустроенность их личной жизни волновала матерей, о чем я сама лично слышала не раз из обрывков их разговоров. Дамы быстро замяли тему, оказавшись героинями пословицы «на тебе, Боже, что нам не гоже»…
Ах, женщины, женщины… Они не знали еще, что тот сотрудник фактически состоял в гражданском браке и должен был вскоре стать отцом, хотя не очень стремился брать на себя какие-то обязательства. Известная и не очень оригинальная поведенческая тактика довольно распространенного мужского индивида. Впрочем, вся эта история была так далека от меня, как и тот молодой мужчина…
И сегодня без усмешки не могу вспоминать всё тех же дам, раздираемых любопытством, которые под любым предлогом (всё тот же, якобы злосчастный холодильник, который им всем вдруг понадобился) без конца врывались в «редакторскую», чтобы узнать, о чем же приехавший в местное отделение ТАСС практикант из МГИМО так долго разговаривает с «нашей Сашей».
Ну, «не виноватая я», что ему в «редакторской», словно, медом было намазано… Ну, и пошел бы пить чай в комнату к корреспондентам, куда его наши дамы приглашали. Я бы сама была не против, чтобы этот молчаливый молодой человек лет двадцати четырех – какой-то, то ли неуверенный в себе, то ли некоммуникабельный (что, вообще-то, для «без пяти минут» журналиста-международника казалось странноватым) не смотрел на меня немного грустными глазами, ведя беседу ни о чем…
А он, как приехал в свою недолгосрочную командировку к нам, так всё время и крутился в «редакторской» и около нее. Но меня грустными глазами не купишь и не удивишь. Он, конечно, не мог знать, что я, в мое, еще не столь отдаленное студенческое время, проживая в «Доме студента, стажера и аспиранта МГУ», насмотрелась вдоволь на этих мальчиков-мажоров из того самого престижного вуза страны, студентом которого он был тоже.
