Месяцы проходили один за другим, складываясь в года, а последователи культа так и не смогли ничего обнаружить, каждый раз любезно, но крайне неохотно прощаясь с Аланом и подолгу глядя вслед улыбающемуся молодому человеку, не догадываясь о тайнах, которые он хранит.
Высокая ограда, обвитая плющом, охватывающая владение Рэвендела, медленно плыла параллельно окну экипажа, слегка подрагивая в такт движению лошадей. Если другие поместья освещались при помощи магии, то изгородь особняка Рэвенделов почти сливалась с окружающей тьмой.
Покинув экипаж, Алан взглянул на рассветное небо, по своему обыкновению закутанное в низкие, серые тучи, и зябко поежился. Клочья густого тумана, стелющиеся по земле, словно норовили заползти под одежду и отобрать все тепло.
– Вот мы и дома, – пар заклубился у рта молодого человека.
Винсент понимающе улыбнулся и шагнул к высоким запертым воротам, не имеющим ни петель, ни замочной скважины. Створки растаяли в воздухе, пропустив мужчин за ограду, и сразу же абсолютно бесшумно вновь восстановились за их спинами.
Алан медленно шел по выложенной брусчаткой дороге, любуясь красивым, ухоженным садом. Он не слышал шагов Винсента, но знал, что тот неотступно следует за ним. Миновав высокий фонтан, выполненный в виде большой чаши, из которой вертикально вверх била струя воды, Алан встретил неразлучную парочку своих слуг. Жак и Жанна, выглядели почти как близнецы, с тем лишь отличием, что у девушки волосы были белыми, а у ее брата – черными как смоль. Они привычно хлопотали по саду, подстригая раскидистые кусты, и о чем-то тихо разговаривали.
– С возвращением, господин. – Жанна первой заметила приближение Алана. Девушка выпрямилась и грациозно поклонилась.
– Доброй ночи, господин, – склонил голову Жак.
Слабо улыбнувшись, Рэвендел кивнул слугам, услышав за спиной, как Винсент отчитывает своих подопечных:
– Снова отлыниваете? – сдвинув тонкие брови, прошипел дворецкий. – Стоит отлучиться с господином, как вы сразу начинаете заниматься всякими глупостями? Вы должны были еще вчера закончить все дела по саду, а сегодня – заняться уборкой!
Жак и Жанна склонили головы, смиренно выслушивая нарекания Винсента. Наблюдая за ними, Алан покачал головой: сколько бы он ни старался, понять мотивы, толкающие демонов на подобное поведение, он не мог. По их заверениям, они находили все это очень веселым и забавным времяпрепровождением, считая происходящее не более чем игрой. Вполне возможно, что для них все так и есть. В любом случае Алана давно перестали волновать подобные вопросы. Все его слуги, вызванные им в результате ритуалов, от которых у неподготовленных людей кровь могла бы застыть в жилах, поклялись ему в вечной верности, назвав свои истинные имена и позволив наречь их новыми. Естественно, небескорыстно. Цена вызова была велика – душа, причем неважно, чья, согласие жертвы – не требовалось. Еще нужна была кровь, но иногда приходилось искать, скажем, сердце или глаза – все зависело от личных пристрастий того или иного демона. Впрочем, в Нэрфисе никогда не переводились преступники, так что с ингредиентами Алан проблем не испытывал. Напротив, иногда он даже баловал своих друзей. Никто не хватится прорвавшихся через заслоны заблудших или парочки головорезов, которым не сиделось в трущобах. Конечно, если бы кто-нибудь узнал, что творится в подвалах поместья Рэвенделов, могли бы возникнуть определенные трудности. Но пока никто ни о чем не подозревал, а кто подозревал – уже никому не расскажет. Испытывал ли Алан чувство вины? Нет. Почти каждый день в Нэрфисе происходило убийство, а иногда и не одно. Зачем жалеть тех, кто ни во что не ставил жизнь окружающих?
Поначалу, когда его сила, высвобожденная при нарушении клейма, только начинала расти, Алан много думал о ее природе. Дед, а когда он умер, то родители каждый вечер читали ему книгу о наследии Близнецов, пытаясь привить ребенку любовь к окружающим. Его воспитывали в мире и спокойствии, родители всегда холили и лелеяли своего единственного сына, но все это рухнуло невозвратно. Больше не было невинного ребенка, он умер у горящих обломков экипажа, вместе со своими родителями, рассказывающими ему сказки о мире, лишенном зла. Алан словно переродился. Он вернул себе то, что принадлежало ему по праву, то, чего так боялись окружающие, и то, от чего хотели защитить его родители. Они были не правы, твердя о пользе смирения и покаяния, упуская единственную истину – на зло нужно отвечать злом, и только им, а еще лучше – нападать первым.
– Вы сегодня припозднились, господин. – Резная дверь приоткрылась, и на порог вышла высокая стройная девушка, облаченная в одежду горничной. Ее иссиня-черные блестящие волосы были уложены в сложную прическу, зеленые глаза искрились, а с ярко-алых губ не пропадала легкая улыбка.
– Было много дел, Анжелика. – Алан приветливо улыбнулся.
– Стол накрыт. Желаете чего-нибудь?
– Нет, я не голоден, но спасибо за твою заботу.
– Как пожелаете, – горничная отошла в сторону, и Алан вошел внутрь особняка.
Внутреннее обустройство имения Рэвенделов отнюдь не лучилось роскошью и великолепием, как это было принято у соседей. Обстановка здесь была серой, неизменно вгоняющей в меланхолию, но Алану это нравилось. Он не любил роскошь и вычурность, считая помпезность, присущую всем представителям древних родов, излишней и ненужной. Мрачные стены радовали его глаз больше дорогих гобеленов, а старая мебель казалась удобней любой другой.
Пройдя по широкому коридору и выйдя в центральный зал, Алан поднялся по лестнице, ведущей на второй этаж, где находились его спальня, кабинет и много комнат, которыми никто давно уже не пользовался. Остановившись на последней ступеньке, Алан взглянул на стоящую внизу горничную.
– Анжелика, напомни Винсенту, когда он закончит отчитывать Жака и Жанну, что я все еще жду его чая. Я буду у камина.
– Как пожелаете, господин, – склонила голову Анжелика, отчего один из ее локонов, выбился из прически и упал на красивое лицо. – Кстати, он передал вам, что приходил дворецкий госпожи Кристины, Фердинанд?
– Приглашал в гости?
– Да. Сказал, что завтра, после полудня, явится за ответом. Снова откажете?
– Пожалуй.
Алан неспешно свернул вправо, по длинному коридору, на который выводила лестница. Комнаты в левом крыле особняка пустовали, так же как большинство подсобных помещений, и никто, кроме прислуги, в них не заходил. Когда-то, в давние времена, по этим коридорам сновало множество слуг, а в залах часто принимали гостей. В особняке редко стихали музыка и смех. По крайней мере, так говорил Винсент, но Алан не видел ни малейшего повода не доверять своему дворецкому. Погруженный в мысли, он двигался по коридору, на стенах которого висели широкие рамы, лишенные картин. Здесь располагались портреты оставшихся в прошлом Рэвенделов, но дед Алана лично вырезал их и сжег. Вернув себе имение, юный Рэвендел приказал не трогать рамы, оставив их безликими свидетелями безумства его деда. По словам Винсента, Роберт Рэвендел не лишался рассудка, он просто боялся. Боялся всего – своих слуг, самого себя и даже своей тени. Постоянно твердил, что чудовища хотят поглотить его, что лишь Близнецы смогут ему помочь, спасут его душу от вечной тьмы. Возможно, так оно и было, но Алан не питал жалости к родственнику. Если бы старик был сильнее, то сейчас все могло бы быть по-другому. Но Роберт Рэвендел сломался, не выдержав давления собственной крови. Он предал наследие рода и обратился за помощью к культу Близнецов в надежде спастись от себя самого, убежать от своей тени. Алан улыбнулся подобным мыслям, остановившись у двери из черного дерева. Новый хозяин имения Рэвенделов дал себе слово, еще там, на окровавленном снегу: он решил никогда ни от чего не бежать.
Толкнув дверь, Алан вошел в просторное помещение, служившее ему кабинетом, хотя большую часть времени он, естественно, проводил в подвалах. В комнате горели свечи, а огромные окна были наглухо задернуты черными шторами. Пройдя по мягкому ковру, Алан приблизился к столу, заваленному книгами и бумагами, и, положив на него трость, сбросил тяжелый пиджак, повесив его на спинку высокого кресла. Он немного постоял, глядя прямо перед собой, затем взял со стола свежий номер «Вестника Нэрфиса».
