– Здесь то же был бой, командир?

Ван Хеллен присел на корточки. Темная стоячая вода поймала его отражение.

– Два года назад тут погиб Дик Риган. Слышали о нем?

Зигель отрицательно покачал головой, невольно оглядываясь вокруг.

Доминик поморщился.

– Вот она – цена человеческой памяти. – Словно разговаривая сам с собой, произнес он. – Риган был одним из лучших разведчиков-одиночек. Он ходил в смежный сектор каждый месяц, чтобы составить планы передвижения для формирующихся штурмовых групп.

– Его подстерегли ксенобиане? – Спросил Постышев, нервно постукивая пальцами по короткому пластиковому прикладу ИПК.

– Нет. Он не заметил растяжку, установленную на тропе.

– А кто прожег тропу?

– Одна из штурмовых групп. Это старый проверенный путь, но чужие знают его так же хорошо, как и наши разведчики. Периодически они минируют известные тропы, особенно накануне наступления нового года. Поэтому чаще поглядывайте под ноги.

– Откуда у них взрывчатка? – Недоверчиво хмыкнул Лозин.

– А откуда у нас лазеры и бионические автоматы? – Вопросом на вопрос ответил Доминик, выразительно похлопав по продолговатому чехлу, укрепленному на поясе его скафандра. – Трофеи. – Пояснил после небольшой паузы. Тут в смежном секторе полно складов. Да и места давних боев попадаются часто.

Смежный сектор. Это словосочетание каталось в мыслях, словно острый камушек. Антон ощущал, что в нем скрыт тайный, не понятый смысл, и потому спросил, пользуясь тем равенством, которое возникло между молчаливым командиром и его подопечными, как только отряд покинул границы заселенных людьми территорий:

– Доминик, а ты знаешь, как возник смежный сектор?

Ван Хеллен пожал плечами.

– Этого, пожалуй, не скажет тебе никто. Он просто существует, как весь остальной Мир. Его схемы есть в компьютерных базах данных. Только им уже нельзя доверять, как и мифам о Земле. – Внезапно заявил он.

Слова командира звучали в разрез с давними утверждениями Астафьева.

Курт заметил это еще во время первого знакомства с Ван Хелленом, когда тот говорил о ненависти к ксенобианам.

Такая терпимость к чужим выглядела не просто подозрительно, она вызывала внутренний протест, и Зигель не удержался:

– Нам говорили совсем другое!

– Знаю. – Сделав вид, что не заметил повышенного тона, ответил Ван Хеллен.

– Ксенобиане захватчики! Они вторглись в наш мир во время Внешней Атаки! Земля не миф! – Скороговоркой выпалил Зигель, внутренне сжавшись от собственной дерзости.

– Ты все сказал? – Хмуро осведомился Доминик.

– Все!

– Тогда посмотри вокруг.

Зигель даже не повернул головы.

Ван Хеллен встал и вдруг резко приподнял его за ворот, едва не ударив лицом о черный узловатый ствол.

– Вторглись, говоришь? – С нотками ярости переспросил он. – Что это?!…

– Дерево… Растительная форма чужих…

– Оно живое? Этот лес живой?

– Нет…

Доминик резко отпустил Зигеля и тот, потеряв равновесие, повалился на землю.

– Запомните, все живое в смежном секторе погибло в момент декомпрессии, во время Внешней Атаки. – Взяв себя в руки, произнес Ван Хеллен. – А теперь включите свои мозги, и подумайте, – если чужие вторглись сюда, взломав внешние стены мира, как до их пришествия тут мог вырасти этот лес?

После его слов на небольшой поляне воцарилась гнетущая тишина.

– Выходит нас обманывали? – Наконец спросил Андрей Лозин.

– Я не собираюсь обсуждать эту тему. – Отрезал Доминик. – У вас есть глаза – смотрите. Нельзя судить о событиях по тем крохам информации, что сохранились в памяти машин. – Он зло покачал головой в ответ своим мыслям, и тихо добавил, скорее разговаривая с самим собой:

– Ты слишком доверился компьютерам, Ник…

Постышев наклонился к уху Андрея и тихо спросил:

– Как ты думаешь, это он про Николая Сергеевича?

– Не знаю. – Пожал плечами Лозин. – Командир, но нам говорили, что смежный сектор дважды подвергался декомпрессии. После Внешней Атаки было сражение между людьми и чужими. Я слышал, что тогда тоже пострадали стены Мира.

– Ты хочешь спросить, не мог ли этот лес вырасти за время прошедшее между Внешней Атакой и Битвой Машин?

– Да.

– Справедливый вопрос. – Ван Хеллен встал, расчехлил лазер и, коснувшись сенсора, резанул лучом по основанию ближайшего к нему окаменевшего дерева.

Раздалось шипение, затем раздался протяжный треск ломаемых сучьев, и толстый ствол рухнул в воронку, подняв фонтан брызг.

Резкий шум заставил всех вздрогнуть. Где-то рядом вполне могли находиться ксенобиане, понимал это и Ван Хеллен, но в данный момент для него было гораздо важнее поставить все точки над I…

Доминик убрал лазер, присел на корточки подле поваленного исполина и указал на ровный дымящийся срез:

– В свое время я задавал себе те же самые вопросы. Смотрите. Видите кольца на торце ствола?

Дождавшись утвердительных кивков, он продолжил:

– Сосчитайте их.

– Восемь. – Спустя некоторое время произнес Зигель.

– Каждое кольцо – это один год жизни дерева. – Пояснил Ван Хеллен. – Оно росло тут восемь лет, прежде чем погибло, а с момента Внешней Атаки прошло шестнадцать лет. Битва машин происходила пятнадцать лет назад. Я знаю это, потому что родился за два года до первой декомпрессии.

Они провели на поляне подле воронки гораздо больше времени, чем полагал Ван Хеллен.

Напряжение, возникшее между командиром и бойцами его группы еще во время первого очного знакомства в скафандровом отсеке, постепенно усиливалось на протяжении изматывающего перехода через зону тотальных разрушений и, наконец, выплеснулось тут, на окраине смежного сектора.

Это не являлось бунтом, – реальность, час за часом открывавшаяся взорам молодых ребят, входила в жесткое противоречие с однобоко преподанной информацией, которую в буквальном смысле «вдалбливали» им в головы, нисколько не считаясь с тем, что поколение репликантов по своей общей эрудиции на порядок превосходило инструкторов школы выживания.

Даже Николай Астафьев не знал, какого рода информацию закачивают в их разум разбуженные кибернетические системы.

Два года они взрослели, не покидая камер роста, но знания, полученные от автоматических систем обучения, быстро потускнели, отошли на второй план, стоило им покинуть медицинские модули.

Их окончательное мировоззрение формировала данность: тесные отсеки, минимальные удобства, тяжелый быт и постоянные изматывающие тренировки не оставляли времени и сил для самоанализа, – Астафьев поставил перед собой цель: сформировать боевые группы, для победы в грядущей схватке. Он действительно не дал им ни любви, ни надежды, подменив чувства суррогатом из ненависти к ксенобианам и иллюзией собственного превосходства над ксеноморфами.

Все это оказалось хрупкой непрочной коростой, которая начала ломаться, по мере того, как они двигались по зоне тотальных разрушений, впитывая взглядами и рассудком множество новых впечатлений.

Андрей Лозин сидел, низко опустив голову.

Смерть чужим.

Кем был тот человек, что, умирая, кровью вывел надпись на заиндевелой стене отсека?…

…Ван Хеллен первым нарушил тягостную тишину:

– Накануне вашего рождения мы проиграли борьбу за ресурс Мира. В отсеках воцарился холод и мрак. Люди гибли, а чужие не удовлетворились локальной победой, – они постоянно атаковали, стремясь покончить с нами раз и навсегда. Тогда их удалось остановить, заблокировав наш сектор аварийными переборками.

– Значит, в последние годы все ресурсы принадлежали им? – Интуитивно предположил Постышев.

– Да. – Неохотно ответил Ван Хеллен. – Мы жили за счет автономной системы. Теперь все возвращается на круги своя.

– Только мы в гораздо худшем положении, чем раньше? – С неожиданной проницательностью уточнил Лозин.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».