Решить-то решил, но не сразу это делается. Написал письмо маме как надо сделать, куда обратиться и, минуя цензуру, за пять рублей, отправил письмо на волю. Мне те пять рублей зек один, Василий, подарил. Он со свидания личного, в жопе вынес десять пятерок и как умный дятел сразу сделал подарочки кому надо. С его точки зрения. Чтоб спокойней жилось. И ментам, и блатным. И мне за что-то перепало.
Написал, отправил и сижу, жду, когда совершится так называемый момент. В трюм стараюсь пока не попадаться, отощал сильно с последних сорока суток. Да и бока со спиною еще болят после молотков.
Сегодня этапный день, зона оживилась. Кто-то земляков думает встретить, кто-то новые рыла поглядеть, а кто-то уезжает. Когда дергают на этап, предупреждают дня за три. Чтоб успел обходной лист заполнить, как на производстве, и сдать все, что положено сдать. И езжай куда собрался или куда повезут. Из ПКТ или ШИЗО дергают, конечно, сразу, но тоже с твоим обходняком шнырь трюмный бегает, подписи собирает. И на кресте также. А как ты думал, землячок, во всем должен быть порядок!
Лежу на шконке, лето на дворе, теплынь, солнышко светит, а мне лень гулять, такая апатия!
Наступила полная апатия,
Нету страсти на вино,
У меня одна «Столичная» симпатия,
Все равно напьюся, все равно!..
Да, сейчас бы на волю, сухого вина попить, как они там, кенты мои, друзья-хиппы… Это ж надо, один сижу, во всей зоне один и никого из друзей нет. Даже за политику нет больше ни одного рыла. Вот я и стал внешне как уголовник, и, если по правде, то внутри уже с ними сравнялся. Замашки появились зековские, и давно. Со слабым — в рык, от сильного — подальше, чтоб не унизили. И леща (лесть) могу пульнуть и паутину блатных слов могу спутать-сплести, сказку рассказать и убедить кого-нибудь, что делиться надо… Только ирония да самоирония и спасает от полного растворения в этой серой массе любителей чужого добра, клоунов в несчастье, жертв самого гуманного правосудия в мире. Слушаешь рассказы братвы, за что чалятся, и страшно становится. И не знаешь, плакать или смеяться, проклинать или рукоплескать…
Лежу на шконке и гоню гусей. Вдруг всех гусей шнырь со штаба спугнул:
— Иванов! С вещами на вахту!
Вот тебе раз! Неужели!.. Не может быть, чтоб почта так сработала быстро — утром отправил и уже свершилось… Иду, сдаю матрац с постельным, собираю сидор, прощаюсь с кентами — и на вахту. К воротам. А там уже человек десять. И два мента, бригадир и рядовой козел. Интересно, как их повезут, в автозаке стакан один. Отодвигаются ворота, видны солдаты и автозак, ДПНК берет в руки папки:
— Иванов!
Обзываюсь полностью, по всей форме, и проскакиваю в щель. Солдат подсаживает в машину, не пинками, а по-человечески. Усаживаюсь возле решетки, хоть немного на волю посмотрю. Лето, солнышко, зелень, хорошо. Быстро заскакивают зеки, немного нас. Последними в стакан запихнули обоих ментов. Это ж надо, там одному тесно! А сидора ментовские остались у ног автоматчиков лежать, за решеткой. Шутит братва:
— Слышь, командиры, не положено, чтоб зеки там ездили, сажай двух толстячков к нам!
И показывают на сидора, битком набитые. Богатые видать менты. Солдаты в ответ тоже зубы скалят:
— Да мы сами с ними поближе познакомимся…
Смех, гогот, всеобщее оживление. Хорошо для разнообразия прокатиться куда-нибудь. Поехали!..
Лихо домчались до Волгодонска и на вокзале нас загнали в какой то сарай. Каменный, без света и без окон.
— Слышь, командир, что за херня, тут ничего не видно!
— А зачем вам свет, читать что ли будете? Так сидите!
Ментов отдельно куда-то сунули, тут ни хрена не видно, ничего не понятно, что за черт?!
Через час нас выдернули и в столыпин:
— Бегом! Бегом!
Бегу, заскакиваю, по проходу пролетаю, лязгает решка, вот я и на полке второй. И все десять здесь, а ментов отдельно, в маленькое купе сунули. Поехали, поехали, поехали…
Этап был не пьяный, конвой ничего не продавал, но и не зверствовал. А может, просто денег ни у кого не было, вот и ехали насухую. Лично у меня две сетки маклеванные (самодельные) приныканы, но потерплю, дорога дальняя, может быть пригодится. Я так и не научился красивым узлом ни сетки вязать, ни мешки под картофель, а мои – в три раза меньше, из цветных ниток. Для вольнячих дам, за покупками ходить. Один мужик очень красивые делал, я две приобрел за курево, продам где-нибудь. Еще чаек есть, пачка с ларька, в зоне положено пятьдесят грамм на месяц. В тюряге не положняк, вот и является чай тюремной валютой. В зоне не шмонали, значит в тюрьме обязательно будут. Нужно подумать, куда приныкать. Много забот у советского зека, ой много! Сначала на что купить, затем где купить, потом — куда приныкать, чтоб не отмели, не отняли! Много забот…
Шум, гам, пайку дают, хлеб, сахар, рыбу. Рыбу отдаю голодным. Затем водопой. Оправка, и на полку. Лежу, думаю, куда везут, неужели в Омск…
С этими мыслями и заснул. Проснулся — братва толкает:
— Приехали, а ты все храпишь!
На проходе рев стоит:
— Приготовиться к выходу! Бегом, бегом, бегом!!!
Опять по фамилиям кричат, вдруг по дороге потерялся кто или съели. Смех!
Выскакиваю с секции, солдат решку распахнул, бегу по проходу, кругом рев стоит:
— Бегом! Бегом! Бегом!
Ныряю прямо из столыпина в автозак. Следующий. Бегом! Следующий! Бегом!!
Через полчаса тряски в автозаке въехали под своды кичи. Ростовская — ура!..
По прибытию на тюрьму, СИЗО (следственный изолятор), все подвергаются тщательному обыску. Снимаешь все и только зубами по швам не проходят. Но это — по отношению к тем, кто в первый раз приходит. Если же приезжаешь с тюрьмы или зоны, то в дело вступает обычная русская расхлябанность и авось. Авось тебя будут шмонать тщательно там, куда ты едешь…
Пощупали меня за яйца, педики они что ли, постоянно за яйца норовят, провели руками под мышками, попросили снять один сапог.
— Какой?
Почесал прапор толстый, лет сорока, голову под фуражкой и:
— Ну давай левый, что ли…
Ничего не найдя, отпускает с миром. Чаек то я на плечо положил, под куртку, в мешочке тряпичном.
Транзит небольшой, человек тридцать, да нас десять. Ментов отдельно, чаще всего берегут их, но бывают и проколы. И тогда… Я уже рассказывал, что с ментами случается, когда в транзит попадают.
Забираюсь на нары, лежу. Смотрю на хату. Братва базарит: кто, что, откуда… Все как обычно, скукота. Какой то мелкий блатяк, на зону едет, подскочил ко мне:
— Откуда, браток?
— А ты?
— Ты че…
— А-то ни че, а ты?
— Ты че, в натуре, я тебя пытаю, откуда ты?..
— А какая разница?
— Один дерет, другой дразнится…
— Так я первый, отвали, ты мне неинтересен…
— Братва, гляньте на него — я ему неинтересен!..
— Так я мальчонками не интересуюсь!
— Ты за метлой следи!
— Ну так ты сам ведешься, на себя одеяло тянешь, орешь, чтоб я тобой заинтересовался…
— Да ты че… Да ты кто?..
Вмешивается приехавший со мной жулик с третьего отряда:
— Отвали от него, ты че мужика напрягаешь! Я с ним с одной зоны, он трюмы за ментов валом имеет! За рыла ментовские!..
— Он тебе должен, ты сам-то кто, земляк, по этой жизни?
Базар с меня переключается на мелкого блатяка.
Транзит тусуют. Люди приходят, уходят. Кого наверх, в следственные хаты. Кого — на этап, на зону. Кого куда. Из приехавших со мною никого не осталось к утру. Один я и рыла разные. Забыли меня, что ли?
Утром лязгает дверь:
— Кого назову — на коридор с вещами! — кричит дубак с бумажкой. Слышу свою, обзываюсь на фамилию полностью, выскакиваю на коридор. Пытаю ближнего зека:
