— Бегом, бляди, бегом! — рев стоит и дубины свистят. Бегу, что ж такое, гестапо что ли, увернулся от одного… А!.. спину ожгло… А!.. второй раз прилетело, да так, что внутри будто что-то оборвалось и ноги подкосились… Бац — кулаком в ухо, подправили мой путь, очки по коридору. Хлесть — дубьем по спине. А-а-а! Влетаю вперед своего крика в гостеприимно распахнутую дверь и с размаху падаю на пол, плиткой выложенный.
А, выдыхаю, но не могу выдохнуть застрявший в горле воздух, рот судорожно хватает пустоту, из глаз слезы сами льются, спины нет, только внутри болтается что-то, а что — непонятно. А гады, а суки, а… а…
Лежу прижавшись горящим ухом к холодному полу. Лежу, а в голове гул, а в голове — стук. Ну, суки…
— Вставай браток, эх, как тебя кича поприветствовала, — раздается над головой грубый, но сочувственный голос. Пытаюсь приподняться, но получается плохо — ноги не слушаются. Кто-то мне помогает. Не стесняясь, не до этого, отираю слезы кулаком и смотрю на зека, помогавшего мне встать. Длинный, худой, с лошадиным лицом и выпирающими вперед зубами. Не красавец. Да кто тут красавец?
— Откуда, браток?
— С Ростовской кичи..
— Да это я знаю, весь этап оттуда, откуда родом?
— С Омска, с Сибири…
— Далеко тебя судьба занесла, далеко. А по какой?
— 70.
— Ого, политика что ли?
— Она, — кратко отвечаю, так как нет ни сил, ни настроения вести базар.
Зек понимает и не настаивает:
— А сроку сколько отвадили?
— Шестерик, дразнят Володя-Профессор.
— Меня Пика. Идем в наш уголок, чтоб никто не уволок.
Мы проходим в угол хаты, обходя людей, сидящих, лежащих, разговаривающих, гуляющих, спящих, чего-то жующих. По пути оглядываю покои, куда на дубье занесла меня судьба.
Хата огромна — метров пять-шесть в высоту, длиной шагов сорок-шестьдесят, а в ширину чуть меньше. Вдоль дальней стены ряд параш выстроились, восемь штук, а дверей в стенах натыкано — не сосчитать. Народу не просто много, не просто очень много, а как на вокзале, человек, ну я не знаю, пятьсот, семьсот…
— Вокзал, — соглашается со мною Пика.
— Так и зовут новочеркасский транзит — вокзал. Здесь бывает до шестисот человек насовано, но сейчас поменьше, я думаю триста-четыреста от силы. Пришли.
Наконец-то, а то совсем нет сил, ну суки…
Падаю рядом с блатяками и сидорами, приваливаюсь к стене. Мне полегче, но все равно плохо. Братва смотрит с любопытством и сочувствием.
— Пика, здесь все этапы так встречают?
— Все, но это семечки, цветочки, ягодки впереди.
Я задумываюсь, если это цветочки, то каковы ягодки — убивать что ли будут? Нерадостные мысли прерывает один из зеков:
— А сидор где твой?
— Хрен его знает, земляк. На коридоре потерял, когда встречали. У меня еще на носу очки были.
— Надо поискать? — спрашивает он у Пики. Пика соглашается:
— Надо. Вдруг что-нибудь интересное там будет.
Я молчу, зная, что у меня нечего отнимать. Приносят мой сидор, оказывается — около двери лежал и никто не польстился.
Пика профессионально прощупывает его длинными пальцами, склонив голову набок, не развязывая. Вздохнув, выносит диагноз:
— Да, не густо, землячок, не густо. Шестерик сроку, а не богато. Нехорошо это, видно ты с фраерами сидел, собрать братка не могли. Ну, это поправимо.
— Да мне и не нужно ничего…
— Как не нужно ? — удивляется мне Пика и улыбаясь, показывает рукой на хату:
— У тебя шестерик. У меня чарвонец строгача, я в третий раз чалюсь. Есть здесь и особняк-полосатик, и крытый, и кого только нет. И у всех не густо, и сидора тощие, как братва с трюма. А есть и такие, — Пика указывает на мужичка, лежащего недалеко. Под головой мужичка большой, туго набитый, сидор.
— У него гада трешка, я по рылу вижу, кулачье с колхозу, а сидор аж лопается! А как же социальная справедливость? — продолжает Пика, вспомнив красивые слова из газет.
— Эй, землячок, греби к нам, базар есть.
Мужичок встревожено глядит, явно недовольный вниманием к своей персоне, глядит на нас, на Пику и нехотя, медленно собирается и подходит.
— Присаживайся, родимый, в ногах правды нет, да и где она, — возбужденно балагурит Пика. Братва оживляется, как волки при виде овцы. Мужик присаживается в круг, плотно прижав к боку сидор.
— Ты че так жмешь его, как девку? Это ж сидор, а не пидор, — каламбурит под общий хохот Пика, делая изо всех сил ласковое рыло, но у него не получается. Мужик смотрит ему в рот, как кролик на удава, не отводя взгляда. Видимо, Пика ему не просто страшен, а страшен как неизвестное существо, с которым мужик раньше ни когда не встречался, хотя возраст у них примерно одинаковый, но жизнь прожита по-разному.
Пика начинает:
— Как звать, земляк?
— Степан…
— А по какой статье, мил человек?
— По 206, часть вторая…
— Что же ты такого нахулиганил, вроде не мальчишка?
— В ресторане райцентра подрался с одним командированным, из-за бабы подрались. Но он партийный, а я нет. Вот его и отпустили, а меня сюда. Аж на три года…
— Ну три — не десять, не страшно. На параше можно просидеть. Значит, отбил у тебя комиссар бабу, а? — общий хохот.
— Так она не моя, а там, в ресторане познакомились…
— Ну ничего — откинешься, еще найдешь. А где ты такой справный мешочек нашел?
Мужик смущен неожиданными поворотами Пики и запинаясь, отвечает:
— Ну… что значит… нашел, мне его жена с братухой собрали…
— Ну, давай немного поедим, а то так жрать хочется, что охота убить кого-нибудь снова, как вчера…
Мужик пугается обыденности, с какой эти слова произнес Пика и начинает развязывать мешок, прикрывая его собою.
— Не прячь, не прячь, мы отнимать не будем, — искренне говорит тертый и битый жизнью зек, под одобрительные возгласы братвы.
— Доставай, доставай, не стесняйся, мы только первый раз много едим, потом понемногу…
Мужик чуть не плача, с несчастным лицом, достает домашние колбасу, сало, лук, хлеб, яйца.
— Хватит? — с надеждой в голосе не выдерживает хозяин мешка. Под общий хохот Пика спрашивает:
— А ты что ли не будешь?
Начинается пир. Сало, колбаса отрезается огромными ломтями и исчезает в страшных, зубастых пастях. Мужик чувствует себя, как в клетке с дикими зверями.
Насытившись и громко отрыгнув, Пика отваливается от газеты с остатками жратвы:
— Ну, нахавался, ну, в кайф. Спасибо, браток, я уж думал — снова кого-нибудь резать придется. А как насчет покурить — ты не против? Нет? Ну, тогда и доставай, раз не против.
Мужик залезает почти весь в мешок и долго там шарит. Пика не выдерживает:
— Кто же так ищет, земляк? Давай покажу.
И бесцеремонно схватив мешок за дно, вываливает его на пол:
— Ух ты, добра сколько!
— Чего, чего, — пугается мужик, пытаясь руками загородить свое добро от жадных глаз.
— Ну, земляк, ну, молодец, гляди, братва, как на кичу собираться надо — и мыло, и табак, и носки, и трусы, и теплое белье, и вакса на прохоря. Молодец! — хвалит Пика мужика и спрашивает его:
— Сам делиться будешь или мне поделить?
Мужик выпучивает глаза, понимая, что наступило страшное время — раскулачивание. И быстро-быстро соглашается:
— Сам, сам, чего тебе надо?
— Мне ничего, у меня все есть, что для счастья надо. Вот кентам моим подкинь. Начинается цирк и раздача подарков. Пика показывает пальцем на зека, сидящего в круге, а тот:
— Носки надо, табачку, сальца, колбаски…
Следующий:
— Трусы, носки, табачку, хавки дай…
Следующий:
— Бельишко мне впору, ну и хавка не помешает…
Следующий — я:
— Трусы, хавки немного, горсть табаку для братвы…
— Че, Профессор, стесняешься?
— Да мне хватит…
— Что значит хватит, сегодня хватит, а завтра нету. Бери, бери, он не жадный, еще вот…
Мужик выбирается из круга под гогот братвы с изрядно отощавшим сидором. Пика вслед ему бросает ехидно:
— Скучно будет — еще приходи!
