Вдоль Крымской улицы от далеко видневшегося купола с крестом - сербский православный собор, до маленькой площади, названной в честь какого-то малоизвестного Майклу, француза, Шиньяка что ли или подобное что-то, стояли пыльные и слегка подвядшие каштаны. Ночные орошения собаками и загулявшими прохожими явно не способствовали бодрому росту, хотя мочевина тоже удобрения. За стеклами домов было черно, красно и кое-где желто - наглухо задернутые шторы имитировали прохладу. На припаркованные автомобили было страшно взглянуть, уж не говоря об сумасшедшей мысли влезть в раскаленное до печечного состояния, нутро...
Сейчас бы маленькое наводнение, глядишь и легче б было, вздохнул Майкл и направился к киоску, сияющему неземным блеском протертых стекол на углу улицы. Газеты тревожно воняли типографской краской и новостями - бои в Шри-Ланке, захват террористов, грядущий голод в России...И не слова о том, когда окончится эта страшная жара. Глянцевые груди и жопы пускали солнечных зайчиков со страниц всего этого сексуального месива, невольно привлекая внимание, что и требовалось. Сейчас бы в Крым, в Крыму и то прохладней, у моря-то, чуть не пустил слезу Майкл, но сдержался. Все же не место сопли распускать, сам блин, выбрал свободу - сам и расхлебывай…
А над всем этим говном - Парижем, голубело небо такое голубое, что аж глаза режет...
Киоскер, толстый смуглый мосье, что-то жевал, воняло чесноком, Майкл вновь почувствовал было улегшуюся тошноту. Шлепнув банкнотой по новым и свежим новостям, Майкл сообщил:
-Сова. Пачку "Житанос", пожалуйста...
Киоскер не переставая жевать, кивнул головой - сова, конечно сова, а что же еще, левой рукой пошарил под прилавком и подал требуемое. Майкл сгреб в горсть сдачу и на ходу закурил. Первая затяжка самая сладкая - подумалось, и действительно...
Усевшись за столик под каштанами, Майкл поднял указательный палец вверх. Мрачноватый гарсон в свежей белой куртке и без штанов, предполагаемые штаны скрыты столиком, не переставая его протирать, кивнул головой. У гарсона с Майклам была договоренность-уговор - не разговаривать друг с другом, так как оба любили помолчать....Гарсон видимо всегда, а Майкл - когда был один. Майкл любил молча сидеть и попивать двойной с сахаром, как когда-то на "Джанге"...А гарсон принося требуемое, унося полную окурков пепельницу, подавая счет и получая деньги. Договоренность была взаимная и свято соблюдалась вот уж без малого год. Надо же, я уже год в этой французской дыре... Без френдов, без герл своих, охренеть можно...
Майкл погасил окурок в чистой и пустынной пепельнице, рядом с пляшущим канкан мосье по дну, и сделал первый глоток... Кофе было горячее, крепкое, крепчайшее, сладкое-сладкое, а вот сигареты что-то...что то,.. странноватые на вкус и запах... Майкл задумчиво сделал второй, долгий глоток. Да, кофе отменный, а жара явно не собирается спадать, еще что ли закурить, странный запах у сигарет, и вкус странный, еще только восемь часов пятьдесят шесть минут двадцать семь секунд, а у него уже лоб вспотел и ладони...
Проехавшая мимо не спеша машина показалась Майклу вырезанной из жести, плоской и грохочущей, ярко блестевшей на утреннем солнце, чьи лучи дробились листвой повядших каштанов...Люди внезапно, редкие еще прохожие, стали почему-то одномерные и поворачивались то одной стороной к Майклу, то другой, пуская солнечные зайчики и поблескивая гранями. Вот прошла вырезанная из грохочущей и блестящей жести девушка, на углу она повернулась и он увидел ее в фас - не толще ладони, а то и тоньше...Блеск от проходившей мимо фигуры мужчины ослепил на мгновение Майкла и он непроизвольно вскинул ладонь к глазам, но с изумлением увидел - ладонь осталась лежать на столе, но ведь он точно помнит - он вскинул ладонь к глазам, из-за соседнего столика едко пахнуло губной помадой, плоская толстуха, плоская и грохочущая негритянка с огромным, но тем не менее плоским бюстом под желтым блестящим платьем, поблескивая гранями, открыла тюбик с помадой...
Что это было?.. Галлюцинация или просто бред охуевшего от жары эмигранта? Майкл с трудом перевел дыхание и распечатал пачку "Житанос"...
Первая затяжка самая сладкая, какой странный вкус и запах у сигарет, как будто уже ему когда-то встречался...
Подойдя к кафе и усевшись на уже нагретый, но еще до терпимого, белый металлический стул, с гнутыми по "венский", ножками и спинкой с каким-то вензелем, Майкл поднял указательный палец и огляделся. За столиками кафе, по французской моде выплеснувшегося из духоты зала на жар тротуара, было пусто. Почти... Одинокий интеллектуал с мрачно-отрешенным видом просматривал "Пари-матч", сигарета в пепельнице перед ним задумчиво дымилась уже около фильтра, кофе наверно остыл и превратился б гадость...Через столик от Майкла гарсон, мрачноватый тип тоже, в белой свежей куртке и черных штанах, как ему не жарко, Майкл в одном купальном халате на голое тело и то, гарсон наводил на каменную столешницу глянец, достойный заведения. Взглянув на поднятый указательный палец пришедшего клиента, гарсон неторопливо кивнул и нехотя оторвался от уже давно блестевшего стола. У Майкла с гарсоном была договоренность, соблюдаемая без малого год, ого, он уже здесь как год, охуеть можно...Гарсон и Майкл не разговаривали. Так как оба любили помолчать - один попивая кофе и покуривая, другой разнося требуемое клиентами. А указательный палец означал - один двойной с сахаром и чистую пепельницу. Хотя пепельницы здесь и так блестели свежеумытым мосье, танцующим канкан... Принеся заказанное, гарсон вернулся к прерванному занятию, а Майкл закурил вторую, вторую за это странное утро, сигарету и сделал большой глоток. Странно, кофе имел обыкновенный, хороший вкус, а сигарета необычный, непривычный. Необычный-непривычный...
Парижское время восемь часов пятьдесят шесть минут двадцать семь секунд, отметил краем глаза, зрения, сознан и, подсознания Майкл, а улица французской столицы становилась все более и более жаркой. Жара установилась, остановилась еще вчера, позавчера, неделю, месяц, вечность назад и будет стоять вечно, пока не сгорит, не завянет, не засохнет все в этой поганой жаре...Лоб и ладони внезапно вспотели, можно сказать истекли, извергнулись водопадом, Ниагарой пота, по груди, спине, животу и ногам потекло, хлынуло, шлепанцы захлюпали и зачавкали, хотя Майкл сидел неподвижно, пораженный собственным состоянием... Да, а халат с застиранными полосами непонятного цвета противно прилип ко всему телу...Почему-то застучало в висках в темпе ламбады, осточертевший мотив, проехавшая машина показалась вырезанной из жести - такая -же плоская, блестящая и грохочущая. Это было, было, когда я шел к кафе, но я же не сидел еще сегодня здесь или это было вчера., или я уже был сегодня здесь, что со мною, я схожу с ума, я схожу с ума!...
Боясь пошевелится, чтоб не случилось чего-нибудь, хотя что же такого может случится, ну знаете, мало ли что, а вдруг... боясь пошевелится, но все же Майкл скосил глаза, осторожно, стараясь не шевелится, так и есть! Машина повернула в переулок переули по гудям, это Аксенов, и он совершенно отчетливо увидел тонкий и острый профиль-фас-грань, не толще ладони, а то и меньше, грань на грани чего-кого, кому-чему, блеснуло где-то что-то кому-то солнце и солнечный зайчик...а почему собственно зайчик? а собственно почему не лисичка или воробей?... Майкл не заботясь о собственной безопасности совершенно не скрываясь повел головой влево- вправо, бросил судорожный взгляд в жаркое пространство, ошизевая каше мыслей, что была у него в голове...И конечно всему, что окружало его.
Мир явно утратил свою много мерность и объемность, стал плоским и блестящим, зато приобрел грохот жести, новенькой жести, не покрытой пятнами распада времени ржавого цвета. И. запахи...
Неизвестно откуда взявшиеся прохожие заполнили тротуары почти до пред уикэндоваго состояния на вокзале, они поворачивались то одной, то другой стороной, бросая блики и пуская солнечные зайчики, поблескивали гранями. И запахи ..
