Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Суворов сразу занял непримиримую позицию по отношению к «прусским затеям». Реформы Румянцева, Потемкина, его собственная сорокалетняя деятельность – все шло насмарку. Русская армия отбрасывалась на полстолетия назад, к временам бездарных преемников Петра I, живой дух в ней подменялся мертвым, механическим послушанием; боевая подготовка – шагистикой; национальные особенности – слепой подражательностью прусским образцам.

Суворов восстал против всего этого и как военный и как патриот. Когда-то он объявил своим лозунгом: «Никогда против отечества!» – и теперь, он был свято верен ему.

Услужливые холопы все чаще доносили императору о резких отзывах старого фельдмаршала: «Солдаты, сколько ни весели, унылы, и разводы скучны. Шаг мой уменьшен в три четверти и тако на неприятеля вместо сорока тридцать верст». «Русские прусских всегда бивали, что ж тут перенять», «Нет вшивее пруссаков: лаузер, или вшивень, назывался их плащ, а шильт-гаузе и возле будки без заразы не пройдешь, а головною их вонью вам подарят обморок», «Пудра не порох, букли не пушки, косы не тесак, я не немец, а природный русак» и т. д. и т. п.

К этому присоединялось открытое невыполнение императорских повелений. Суворов не ввел в действие новых уставов, обучал войска по старой своей системе, не распустил своего штаба, по-прежнему самостоятельно увольнял в отпуска.

Словом, во всей остроте выявилось коренное расхождение взглядов Суворова и Павла I на реформы в армии. Вопреки императору, полагавшему, что чем ровнее шаг, тем больше шансов на победу, фельдмаршал не столько обращал внимание на мелочи фронтовой службы и плацпарадность, сколько на боевую выучку солдат и офицеров и на то, чтобы войска были тепло и удобно одеты и сытно накормлены. Павел полагал, что солдат не должен рассуждать, – Суворов пуще всего ненавидел слепое подчинение. Павел хотел внедрить прусские порядки – Суворов отстаивал жизненность и превосходство национальных русских военных обычаев. Павел относился к солдатам, как к своего рода бездушным манекенам, – Суворов уважал в каждом солдате его человеческое достоинство.

Найти общую почву тут было невозможно.

Среди безгласной покорности, которую видел Павел вокруг себя, поведение Суворова являлось совершенно необычайным. «Удивляемся, – раздраженно писал ему император, – что вы, тот, кого мы почитали из первых ко исполнению воли нашей, остаетесь последним». В этих словах уже слышалась угроза.

Для Суворова, как и для всех окружающих, стало ясно., что император будет добиваться полной его капитуляции или же добьет его. Подлинная «буря мыслей» проносится в его голове.

«Я генерал генералов. Тако не в общем генералитете. Я не пожалован при пароле», записывает он 10 января, «на закате солнца».

Следующая отрывочная записка датирована 11 января «поутру». В ней фельдмаршал излил сокровенные свои мысли:

«Сколь же строго, государь, ты меня наказал; за мою 55– летнюю прослугу! Казнен я тобою: штабом, властью производства, властью увольнения от службы, властью отпуска, властью переводов… Оставил ты мне, государь, только власть высоч. указа за 1762 г. (вольность дворянства)».

Суворов скрепя сердце стал подумывать об отставке. Из– бегая столь решительного шага, он послал ходатайство об увольнении в годовой отпуск «для исправления ото дня в день ослабевающих сил». Император сухо отказал. Даже форма суворовских донесений, своеобразный и лапидарный язык его стали объектом гонения. «Донесение ваше получа, Немедленно повелел возвратить его к вам, означа непонятные в нем два места», гласила резолюция Павла на одном докладе Суворова.

Положение создавалось нестерпимое. В оставшихся после Суворова отрывочных записях сохранилась такая, датированная 5 января 1797 года: «…Все здесь мои приятели без пристрастия судят, что лучший ныне случай мне отойти от службы». 3 февраля Суворов отправил прошение об отставке. Присланный ему на это графом Растопчиным ответ гласил: «Государь император, получа донесения вашего сиятельства от 3 февраля, соизволил указать мне доставить к сведению вашему, что желание ваше предупреждено и что вы отставлены еще 6 числа сего месяца».

В самом деле: 6 февраля 1797 года, Павел I отдал на разводе приказ: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь… что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы».

XI. Ссылка

Высочайший указ поразил, как внезапный удар грома. Никто не думал, что овеянный славой фельдмаршал будет отставлен, подобно неоперившемуся поручику. Враги злорадствовали, друзья незаметно отдалились от Суворова.

Сам Суворов мужественно переносил очередной поворот судьбы. Ему пришлось провести в Тульчине еще полтора месяца, и только по прибытии разрешения на выезд он покинул армию и выехал в свое имение, в Кобрино.

Весть об отъезде Суворова потрясла войска, особенно солдат. Чем острее были эти возмущения и скорбь об отставленном полководце, тем страшнее казался его образ петербургскому деспоту. Ему уж мало казалось отставки. В Кобрино помчался коллежский асессор Николев с новым высочайшим указом: Суворова непременно перевезти в его отдаленные бо– ровичские поместья, расположенные в глуши Новгородской губернии, и «препоручить там городничему Вындомскому, а в случае надобности требовать помощи от всякого начальства»; никому из поехавших в Кобрино офицеров не разрешалось сопровождать Суворова на новое местожительство. Процедура увоза была чрезвычайно поспешна, Суворову не позволили сделать никаких распоряжений; карета стояла наготове.[94]

Вблизи города Боровичи лежало захудалое суворовское поместье Кончанское. Название села происходило от слова «конец». Здесь кончались жилища расселившихся с севера карелов, южнее их уже не было. Вокруг – озера, болота да леса. Вотчина – из нескольких сот душ, перебивавшихся с хлеба на квас, не знавших промыслов и ковырявших каменистую, неплодородную землю. Сюда-то и приехал в начале мая 1797 года Суворов.

Помещичий дом обветшал; Суворов чаще жил в избе, в которой имелись две комнаты, одна над другой. Всю меблировку составляли диван, несколько стульев, шкаф с книгами, портреты Петра I, Екатерины II и несколько семейных портретов.

В одном письме, датированном 1776 годом, Суворов писал:

«Долг императорской службы столь обширен, что всякий долг собственности в нем исчезает: присяга, честность и благонравие то собою приносят». Военное призвание, в самом деле, поглощало его целиком, и для личной жизни у него не оставалось ни времени, ни душевных сил.

Вся нежность, таившаяся в сердце сурового полководца, в течение многих лет была сосредоточена на его дочери Наталье, родившейся в 1775 году. Когда ей было два года, отец с умилением писал: «Дочка вся в меня, и в холод бегает босиком по грязи». В дальнейшем он всегда питал самую трогательную любовь к дочери. «Смерть моя для отечества, жизнь моя для Наташи», писал он из Финляндии.

Суворов - i_008.jpg

Разлад с женой побудил Суворова удалить дочь из дома; в 1779 году она была взята у Варвары Ивановны и отдана на воспитание во вновь учреждавшийся институт благородных девиц (Смольный), где поступила на попечение начальницы института Софии Ивановны де Лафон. По решительному настоянию Суворова Варвара Ивановна была разлучена с дочерью навсегда.

Где бы ни был Суворов, как бы тяжело ему ни приходилось, он всегда помнил о дочери, писал ей письма, радовался ее успехам.

«Любезная Наташа, – писал он ей в 1787 году. – Ты порадовала меня письмом от 9 ноября, больше порадуешь, как на тебя наденут белое платье; и того больше, как будем жить вместе. Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку Софию Ивановну, или она тебе выдерет уши да посадит за сухарик с водицею… У нас были драки сильнее, нежели вы деретесь за волосы,[95] а как вправду потанцовали, в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка да подо мной лошади мордочку отстрелили. Насилу часов через восемь отпустили с театру в камеру… Как же весело на Черном море, на Лимане! Везде поют лебеди, утки, кулики; по полям жаворонки, синички, лисички, в воде стерляди, осетры; пропасть!»

вернуться

94

Существует версия, что Суворов спросил Николева: «Сколько вре– мени мне назначено для приведения в порядок дел?» – «Четыре часа». – «Слишком много милости! Для Суворова довольно одного часа», сказал фельдмаршал и тотчас взошел в карету.

вернуться

95

Имеется в виду сражение под Кинбурном. – К. О.

36
{"b":"221983","o":1}