– Ты что, купил меня? Думаешь, меня можно купить за Деньги, которые ты высасываешь из своих рабов?

– Но, Макита, ради бога…

– Не кричи, помещичек, тут твоих пеонов нету. Только благодаря моей слабости такому ничтожеству, как ты, довелось есть за моим столом и спать в моей постели. Но я могу с этим и покончить.

– Макита…

– Отвечай, когда тебя спрашивают, наглец!

– Но ты же ни о чем не спрашивала, любовь моя.

– А ты должен всегда иметь ответ наготове.

– Я на все согласен, моя королева.

– Тогда почему не надеваешь фартук и не несешь завтрак моему другу, инженеру Альписте?

– Сеньор Альписте не инженер. Он рекламирует медицинские товары.

– Если я так хочу, значит, он инженер!

«И тут, черт меня побери, она улыбнулась – словно целый ворох гвоздик, разноцветных и ароматных, просыпался на меня. Сердце мое билось, я совсем голову потерял, потому что я мужчина, обыкновенный мужчина из мяса и костей, и каждое утро я благословляю творца за то, что живу на одной планете с ней, а каждый день проклинаю свою участь, проклинаю тот час, когда скрестились наши пути на земле с ней, с мучительницей моей, с синеглазой разбойницей».

А Мака все улыбалась. Она погладила по голове испуганного коммивояжера. И голосом мягким, нежным, слаще меда из Курауаси, попросила:

– Принеси нам, пожалуйста, завтрак. Но только фартук надень.

– Фартук?!

– Ведь это же игра, дорогой, это игра. Будь хорошим. Сделай мне одолжение, ну разве тебе трудно? Ты же знаешь, когда ты не слушаешься, у меня так тяжело становится на душе…

И синие глаза ее затуманились слезами. Дон Мигдонио совсем растерялся. Мака обняла гитару – это был знак продолжать веселье.

«Я покорился ее улыбке, – улыбке, которую буду помнить через триста лет после того, как мое тело сгниет в этой проклятой земле. Вот как она растоптала меня, унизила у всех на глазах! Да что там! Я бы еще и не на такое пошел! Но вот однажды Мака вместе со своей свитой решила отправиться в путешествие «при возмутительном попустительстве наших политических, судейских и муниципальных властей». Брехня!

Однажды в полдень прочерченного воробьями четвердельника «Королева Анд» бросила якорь у пристани Янауанки. Глаза Святой Девы Заступницы, а грудь, а плечи, уши, шея, бедра, умягченные жиром дикого голубя! Женщина, которая повергла бы к своим стопам всех этих пресловутых героев, что торчат на пьедесталах, сошла на берег в сопровождении свиты дурачков. Мака говорила всегда, что «одни только дурачки да сумасшедшие заслуживают доверия», и потому подбирала их везде, где только ни встречала, – в портах, в деревнях, на дорогах. Она дерзко давала им имена наших национальных героев. Карлика, который вечно воровал карамель (от этой привычки невозможно было его излечить), она назвала Генералом Прадо. Крошечный пузан, вдобавок еще волочивший ногу, звался у нее Полковник Бальта. Два дурачка из Чакайяна удостоились звания генералов и именовались Ла Map и Гамарра. Толстяк с громадным зобом звался Маршал Писаймного. И, несмотря на все мои мольбы, мне не удалось убедить ее переменить имя идиотику, который был окрещен Президентом Пиеролой. Еще через несколько дней она взяла к себе Леандро-Дурака и Святые Мощи, но эти двое – хоть и были такие же точно дурачки, как и те, что удостоились высоких чинов, – получили звания всего лишь майоров».

Дон Мигдонио де ла Торре приказал вдове Ловатон, содержательнице пансиона «Мундиаль», выгнать вон всех своих жильцов и пансионеров. Могла ли она противиться? Дон Мигдонио сам лично явился удостовериться, что пансион пуст, и пришел в страшное негодование, когда выяснилось, что, стремясь вместить как можно большее число клиентов, вдова с помощью фанерных перегородок и даже листов ярко раскрашенного картона, грязного и заляпанного жирными и иными пятнами, поделила свои комнаты на множество клетушек. Дон Мигдонио велел Нуньо привести пансион в приличный вид.

Тот выслушал приказ спокойно, но душа его взволновалась. Он тоже вздыхал по Маке. Часто со слезами глядел он на красавицу, но всякий раз, когда Мака это замечала, Нуньо опускал голову и ворчал, уверяя, будто пыль летит прямо в глаза. Мака одевалась и раздевалась при слугах. Здесь ли Нуньо или она одна в четырех стенах, ей было все равно. Нуньо ведь тоже мужчина, ну, значит, «хуже всякого козла».

Под водительством Нуньо отряд пеонов в течение недели разобрал перегородки, выскреб полы, починил лестницы, выкрасил стены. После этого Нуньо отправился в Янакочу. Пассажиры «Акулы», привыкшие к подвигам Нуньо, не могли надивиться его скромности. Еще больше удивились жители Янакочи, ибо Нуньо вежливо с ними поздоровался и спросил, как найти дорогу к дому Директора школы Венто. Директор тоже был весьма изумлен.

– Добрый день, сеньор Венто. Мой хозяин почтительнейше просит вас принять от него в подарок эти пустяки.

Два пеона принялись вносить мешки с мясом, картошкой, кукурузой и сырами. Всего этого семейству Венто хватило бы по крайней мере на месяц.

– Можно ли узнать, чему я обязан таким вниманием?

– Я к вам с просьбой, сеньор Венто: от себя, не от хозяина.

– Чего же ты хочешь, сын мой?

– – Хозяин велел мне привести в порядок пансион к приезду госпожи Маки. Мы славно поработали. Но теперь хотелось бы, чтоб вы помогли раздобыть какую-нибудь картинку с ангелочками. В селении говорят, будто у вас есть книжка с разными такими картинками.

– Я что-то не пойму тебя, сын мой.

– Госпоже Маке понравится, если в спальне повесить картинку с ангелочками. Вот я что думаю.

– А у тебя есть живописец?

– Я сам срисую.

Сеньор Венто задумался. Давно уж он собирался обратиться к местным землевладельцам попросить денег на парты для школы. А тут – такой случай, можно завести дружбу с самим доном Мигдонио де ла Торре.

– Подожди, сын мой.

Со стеллажа дон Венто извлек «Гении живописи» и стал показывать Нуньо репродукции с картин Джотто, Фра Анжелико, Леонардо, Микеланджело, Рафаэля.

– Устроит это тебя?

– Вроде бы, сеньор Венто. Могли бы вы дать мне эту книгу на несколько дней? Вели хотите, я оставлю залог. Мне дано разрешение тратить сколько угодно, лишь бы принять госпожу Маку как подобает.

– Не надо залога, сынок, – вздохнул директор. Он готов был пожертвовать всей книгой, только бы добыть парты. Однако решил сохранить все же хоть что-то, вырвал страницу с изображением Мадонны дель Альба Рафаэля и дал Нуньо.

Через семь дней «Королева Анд» пришвартовалась в Янакоче. Два пеона выгрузили шесть корнетов и шесть барабанов для школы; кроме того, пеоны привезли дону Венто письмо, в котором «просвещеннейшего директора школы Янакочи, светоч педагогической науки нашей провинции», просили «соблаговолить посмотреть картинку». Сеньор Венто так или иначе собирался ехать в Янауанку – надо было опровергнуть обвинения в антиправительственной агитации, которые выдвинула против него донья Пепита Монтенегро. Он решил воспользоваться случаем и отправился. В Янауанку сеньор Венто прибыл в 10, слушание же дела было назначено на 12. Дон Венто решил пойти поблагодарить за подарки и заодно посмотреть, что там намалевал Нуньо.

Пансион «Мундиаль» нельзя было узнать, фасад поражал своим великолепием. Нуньо, томный, рассеянный, пригласил дона Венто войти. Вместо старой закопченной столовой тот увидел роскошный зал, не хуже чем в самом шикарном городском ресторане. Потом вошли в спальню, предназначенную для Маки. И тут у дона Венто закружилась голова. На стене висела картина Рафаэля. Та самая, и в то же время совсем другая. Озеро, деревья, дома, холмы за спиной Мадонны – гораздо ярче, зримее, реальнее, чем у Рафаэля. Ошеломленный, даже испуганный, дон Венто поглядел на ангелов – они были прелестны, рафаэлевы рядом с ними казались просто набросками неумелого, начинающего художника. А Мадонна? И следа пресной беспорочности не было на ее лице. Она улыбалась, светилась победной улыбкой Маки Альборнос!