С этими приятными думами святой уснул.

А мальчика бес попутал: играл-играл в асыки, да и забыл про поручение своего господина. Спохватился, когда было уже поздно: вдоль подножия холма в сторону аула черной льдиной в половодье плыл конный отряд. По доспехам, сверкавшим на солнце, мальчик ясно увидел: враг! Он закричал не своим голосом. Святой Жаланаш оторвал голову от подушки, судорожно поискал за пазухой баранью лопатку. Но не успел еще толком разобрать, что же случилось, как мальчишка сорвался с места и сломя голову побежал в аул. Он мчался напрямик и вопил что было силы.

Святой предсказатель нашарил наконец баранью лопатку. Да что было теперь от нее толку? Враг успел уже пройти мимо. Не зря гласит поговорка: провидца враг врасплох застигнет, расчетливого мор погубит.

Жители аула несли прах своего батыра на кладбище. В скорбном шествии находилась и зоркоглазая молодка. Мальчика, бежавшего со склона Жеты-тюбе, она увидела сразу. Похоронная процессия в растерянности остановилась. Тут же хлынул из оврага и вражеский отряд. Провидица спешно отвязала от носилок с прахом скакуна, села верхом. Старикам, державшим носилки, бросила на ходу: «Продолжайте идти. Вас враг не тронет!» Круто повернувшись, она поскакала в аул. Надо было предупредить всех джигитов, собравшихся на поминки, об опасности, а женщин с детьми немедля отправить в прибрежные заросли Инжу.

Успела-таки зоркоглазая молодка опередить неприятельский отряд. Все, кто был способен держать оружие, оседлали коней и подготовились к схватке. Очаги были погашены. Женщины и дети во главе с воительницей Баршын отправлены в приречные тугаи. В мгновение ока в многолюдном ауле не осталось ни души, только бродячие собаки шныряли между опустевшими юртами. Джигиты, посоветовавшись между собой, решили, что не смогут принять открытый бой: сил и оружия было маловато. Придумали так: разделиться на две группы, затаиться в засаде, а потом под покровом ночи напасть на врага неожиданно. Они быстро отступили широким клином за аул, в степь. Все вокруг совсем опустело, словно стойбище ушедшего кочевья.

Между тем траурное шествие медленно двигалось по широкой дороге. На носилках лежал прах батыра — завернутый в саван палец, а несли их Максуд, Бадриддин и еще человек шесть аульных стариков. Шли они неуверенно, все чаще спотыкаясь на ровном месте. У всех дрожали колени, но каждый старался скрыть свой страх. Шедший впереди Максуд первым увидел клубившуюся вдали пыль. Он вздрогнул и застыл на месте. Облако пыли стремительно двинулось навстречу. Сердце тяжело застучало у него в груди, голос сразу пропал.

«Пока я тут вожусь с останками конратского батыра, мне самому срубят голову!» — подумал ханский посланец и выпустил ручку носилок. Приподняв длинный подол халата, он неловко побежал грузной трусцой. Остальные тут же бросили носилки прямо на дорогу и рассыпались кто куда, будто птичий помет под ветром. Люди разбежались и затаились, одни — по арыкам, другие — за бугорками и кочками.

В это время как раз зашло солнце, из-за горизонта всплыла луна.

А враг стремительно приближался по большой дороге к безлюдному аулу.

Максуд, лежа за кустом, определил по одежде и доспехам, что всадники были из воинственного племени, обитающего в пустыне возле Абескунского моря. Значит, они, как обычно делали это, прошли через пески Кызылкум и переправились через реку Инжу на плотах у залива Мейрам-кала. Потом, обходя многочисленные сторожевые посты и укрепления Отрара, дошли правым побережьем до этих мест. Обычно всадники пустыни не решаются нападать на города, даже не обращают внимания на босоногих дехкан на левом побережье Инжу. Разжиться там нечем, а напрасно кровь проливать — зачем? Зато их постоянно привлекают, манят богатые аулы родов кипчак и конрат, расселившиеся между городами Сыгынак и Сауран…

Луна страны Дешт-и-Кнпчак поднялась уже на высоту конских пут и залила молочным светом древнюю караванную дорогу. Всадники — их было человек шестьдесят — шли ровной рысью. По знаку маленького сухонького старичка — не то предводителя, не то проводника — отряд остановился. Прямо посередине дороги белели носилки с прахом усопшего. Вокруг явно различались следы — сплошь отпечатки остроносых кожаных галош. Старичку захотелось взглянуть на покойника. Он шагом подъехал к носилкам. Наклонившись, перерезал саблей веревки, стянувшие саван, развернул кошму, вспорол белый холст. Кожа на его темени съежилась от страха, по спине точно поползла холодная змея. При свете луны перед его глазами открылась жуткая картина. В большом — в целых два кулаша — саване покойника не оказалось. Посередине лежал один-единственный отрубленный перст.

Старичок отпрянул. Остальные, ожидая, стояли в стороне. Никто не осмелился заглянуть под саван, Старик удрученно обратился к войску:

— Чую, доблестный батыр погиб! Дурная примета, воины! — Он с трудом унял дрожь в сердце, посуровел. — Не будет нам удачи, дети. Повернем коней назад!!

Однако сарбазам слова суеверного старичка не понравились.

— Не годится храбрым воинам сворачивать с пути из-за чьей-то падали на дороге!

— Зря, что ли, пять дней зады в седлах мозолили?!

— Нет! Разграбим аул во что бы то ни стало!

Нетерпеливые джигиты отпустили поводья, неудержимым наметом обрушились на аул. Проводник-старичок остался в клубах пыли. Он потоптался вокруг носилок, вновь закрыл прах белым холстом, обернул кошмой и нехотя пустился догонять свой отряд.

Лихоимцы на всем скаку ворвались в аул. Но что-то их сразу насторожило. Аул точно вымер, лишь несколько телок и годовалых верблюжат кружились вокруг остывшей золы. Не слышался обычный при набегах надрывный детский плач, не метались между юртами перепуганные тени. Пахло гарью, тлевшими в очагах головешками. Сарбазы, словно голодные волки, ринулись в юрты. Их встретило несколько дряхлых стариков с посохами в руках. Каждый принялся шамкать праведные слова. Только кто их станет слушать во время разбоя? Завыли надтреснутыми голосами древние старухи, начали выкрикивать проклятия. Но кого они способны остановить? Ни одной девушки, ни одной смазливой молодки не осталось здесь сарбазам на утеху. Пришлось хватать дорогие вещи, драгоценности, набивать коржуны и пазухи тем, что в спешке попадалось под руку. Грабеж длился недолго.

Старику проводнику все это явно не нравилось. «Что это за набег, если даже сражаться не с кем? Ни радости, ни удовольствия. Не рубить же головы дряхлым старикам да старухам!» — думал он. Старик отъехал в сторону и презрительно наблюдал за грабежом. Потом спешился, поискал вокруг глазами. Неподалеку темнела проплешина — место стоянки лошадей. Их обычно привязывают к аркану, растянутому между колышками. Тревога старика возросла, точно камень застрял у него в глотке. На вытоптанном пятачке всюду валялись свежие конские кругляшки. Это означало, что еще совсем недавно здесь стояли лошади. Значит, мужчины аула, спасая головы, разбежались кто куда.

Нет, не нравилось это многоопытному старику. Жди теперь нападения из-за угла. Перережут их, незваных пришельцев, как слепых щенят. От страха у старика запершило в горле. Он спешно привязал повод к луке седла и побежал искать предводителя войска. Долго пришлось расспрашивать, бегать по юртам, пока нашел его возле большого ларя. Предводитель судорожно шарил по деревянному дну его, собирал золотые и серебряные монеты, рассовывал их по карманам. Он так был занят этим, что не замечал старика. Проводник рассердился, визгливым голосом обругал предводителя, яростно помянул всех его предков до седьмого колена:

— Что ты здесь, как навозный жук в дерьме копаешься? Я предчувствую беду! Слышишь?!

Предводитель войска нехотя вылез из ларя. В карманах его позвякивало, позванивало.

— Мало ли что старики предчувствуют! Вам страшно, а нам всякий раз хвосты поджимать?

— У коновязи свежий навоз.

— Ну и что из этого?

— Свежий, понимаешь? Конский!

— Э, оставь! В ауле траур. На поминки съехались со всех родов. Приезжие с нами связываться не станут. Зачем им рисковать своими головами? Вот и разбрелись, как муравьи. Сам видишь: ни скотины, ни людей. Так не мешай сарбазам. Пусть наберут чужого добра вволю, сколько влезет.