Это напоминало скопище феодальных замков. Сложную систему укрепленных районов, поспешно накинутых на раздавленную землю иноплеменными завоевателями. Полигон SS-Panzer-Division das Reich. Колонизацию Земли уэллсовскими марсианами, вовремя сделавшими нужные прививки.
Не стал бы специально писать об этом — об этом лишь ленивый не пишет, а толку чуть. Но буквально на днях в одном из интервью меня спросили: вот вы все твердите о том, каких хороших людей растила советская фантастика, а ведь все молодые реформаторы тоже ведь, небось, выросли на Стругацких. Как же так?
Да, это вопрос.
Я уже не раз обращал внимание на то, что именно очень верившие в коммунизм люди раньше всех становились явными или потенциальными (просто не успев стать явными) антисоветчиками, причем антисоветчиками-западниками. От Сахарова до Ефремова. Или хоть взять Аксенова, стремглав проскакавшего путь от «Коллег» и «Звездного билета» до «Острова Крым» (пару лет назад, кстати, я попробовал перечесть «Остров» — невозможно. Писано ненавидящим для ненавидящих. И культ Америки, разумеется). Вот антисоветчики-почвенники никогда в коммунизм не верили. А антисоветчики-западники один за другим вырастали именно из него.
Я представляю себе этапы развития приблизительно так.
Мы верим в замечательное светлое будущее. Мы хотим его построить. Мы сами-то уже вполне созрели для коммунизма, мы — его островки в современном мире. Мы его строим.
Нам мешают. Кто? Мещане. Тупые скоты, рабы, гасящие свой разум, чуть больше или чуть меньше милитаризованные, в той или иной мере непременно упивающиеся мрачным дурманом патриотизма, который, ясное дело, есть последнее прибежище негодяев, понятия не имеющие о свободе и не осознающие своего убожества. «Был разорван в клочья обезумевшей от преданности толпой патриотов». «Жрущая и размножающаяся протоплазма». «Колония простейших»[37].
Мы с ними боремся. Мы боремся с ними за светлое будущее.
«Дети ушли от вас потому, что вы стали им окончательно неприятны. Не хотят они жить больше так, как живете вы и жили ваши предки. Вы очень любите подражать своим предкам и полагаете это человеческим достоинством, а они — нет. Не хотят они вырасти пьяницами и развратниками, мелкими людишками, рабами, конформистами, не хотят, чтобы из них сделали преступников, не хотят ваших семей и вашего государства»[38].
Почему-то мы проигрываем. Почему-то все властные структуры против нас и за мещан. Почему-то государство, которому мы хотим помочь покончить с милитаризмом, патриотизмом и построить наконец коммунизм, относится к нам, как к врагам.
Мы начинаем бороться с государством. Именно оно — главное наше препятствие на пути к светлому будущему. Единственный враг нашего светлого будущего.
Всякий противник этого государства — наш объективный союзник в этой борьбе. И если государство олицетворяет темное прошлое, то всякий его враг — символ светлого будущего.
Мир Полудня, с одной стороны, нечувствительным образом подразумевал бескомпромиссный разрыв с уж такой консервативной, прям таки черносотенной русской культурной традицией, но, с другой, на самом-то деле вырос именно из нее, из православной общинной горемыки, а отнюдь не из еврокоммунизма. Видимо, именно поэтому критика Стругацкими тех, кто якобы не пустил нас в светлое будущее, страдала, если воспользоваться цитатой из «Стажеров», «гнутием ствола». По прошествии десятилетий отчетливо видно, что заряды попадают совсем не в тех, в кого целили сами гениальные братья. По временам даже с точностью до наоборот.
Вот дон Рэба. «На трупах вырос цепкий, беспощадный гений посредственности. Он никто. Он ниоткуда. …Что бы он ни задумывал, все проваливалось. …Но он продолжал крутить и вертеть, нагромождать нелепость на нелепость, выкручивался… Глупый и удачливый интриган, сам толком не знающий, чего он хочет, и с хитрым видом валяющий дурака у всех на виду. …Предал и продал все, что мог, запутался в собственных затеях, насмерть струсил и кинулся спасаться к Святому Ордену. Через полгода его зарежут, а Орден останется».
Разве похоже на Берию? А ведь в первоначальных вариантах Рэба прозрачнейшим образом был Рэбией…
Но вот Горбачев — просто вылитый. «На трупах» — вспомним ежегодные похороны генсеков через два десятка лет после написания «Трудно быть богом». И пусть не зарезал его Ельцин, так времена уже были малость не те. Суть в том, что Орден-то действительно остался.
А когда перечитываешь «Сказку о тройке», когда вспоминаешь Лавра Федотовича с его знаменитым «гр-рм» или «желтого и сухого, как плетень» Хлебовводова, когда в миллионный раз вынужден, стиснув зубы, подчиняться «гардианам науки», перед глазами встают отнюдь не Келдыш и не Устинов, и даже не маршал Неделин — но светлые образы чмокающего Гайдара да изможденного (непосильным трудом, наверное) Фурсенко…
Творчество великих писателей по каким-то удивительным причинам обладает предсказательной силой, совершенно не связанной с их личными убеждениями и порой даже прямо противоположной им. Время от времени в текстах выныривают необъяснимые чудеса. Я это понял раз и навсегда еще в давние времена нескончаемых, приобретших отвратительно политизированный характер матч-реваншей гроссмейстеров Карпова и Каспарова. Это была середина 80-х. Взял я перечесть «Возвращение» и обалдел, наткнувшись в рассказе «Свечи перед пультом» на фразу: «…живой мозг жестко кодируется по системе Каспаро-Карпова…»
Вот в том-то и дело. Одни жестко кодировались — и усвоили только сиюминутную враждебность. А в других проникало настроение как таковое, проникали свет, мечта…
Есть отличная от нуля вероятность, что Мир Полудня ровно так же, как и никому в начале шестидесятых годов не ведомая антагонистическая сцепка Карпов-Каспаров, был просто-напросто в тех или иных существенных своих чертах каким-то образом уловлен Стругацкими из будущего. Конечно, ни в том, ни в другом случае они не отдавали себе отчета, будто что-то предсказывают. Они всего лишь искали слова для выражения своих переживаний, ощущений, предощущений. Они фантазировали, выдумывали. Ровно так же, как, например, Свифт не более чем выдумал наличие у Марса двух спутников — за полтора века до их реального открытия.
Карл Моисеевич Кантор[39] писал: «Проектность культуры заключается в том, что она делает упор на идеальные моменты существования, в том, что духовный план для нее вполне реален, что материальные блага для нее лишь средство, а не цель». Те, кого заворожил у Стругацких ПРОЕКТ — остались развиваться в русле великой культуры, пытаясь по мере сил обогатить традицию новой, модернизирующей проектностью. А те, кому души и ума хватило лишь на усвоение конкретных адресатов исторически ничтожной, хотя по-человечески вполне понятной ненависти братьев — опять-таки по вполне понятным причинам остались с материальными благами. И чуть позже естественным образом влились в стройные ряды экономических истинных арийцев, кому для защиты от смердов, от местной низшей расы, необходимы бетонные заборы.
В январе 91-ого года Стругацкие опубликовали в «Независимой газете» статью «Куда ж нам плыть?» В то время она мне на глаза не попалась (наверное, к счастью). Я познакомился с обширными выдержками из нее лишь относительно недавно, в написанной Антом Скаландисом книге о Стругацких. Ант цитирует статью с восхищением. Цитирует, например, такую их мысль: «Оказывается, бог все-таки есть, но не в Москве, а, скажем, в Стокгольме или, скажем, в Лос-Анджелесе…»
Я теперь думаю, вот в чем разница. Те, кто с замиранием сердца читал когда-то Стругацких, но при том рос из родной земли — ну, хотя бы в той минимальной степени, как я, просто влюбившись с детства в подмосковные луга и деревеньки, обожая пироги из русской печки, вполне с юмором относясь к выгребному сортиру и с шести лет привыкнув рубить сечкой в долбленом деревянном корыте месиво для уток из крапивы, картошки и каких-то там еще отбросов — тот и мечтал, читая «Полдень» и «Стажеров», о светлом будущем для своей страны. Даже если воображал себе все человечество.
