Я слышал, потом он развелся с женой, или она его бросила.
Так что он устроился инженером в какой-то научно-исследовательский институт на самую скромную должность с небольшим окладом.
Бог шельму метит!
«Волчья яма» для разведчика
Лев Баусин
Любой специалист, выполняя свою работу, сталкивается с определенными коллизиями, иногда попадает в тупиковые ситуации, из которых, кажется, нет выхода.
Разведчик — охотник за чужими секретами — подвергается особой, специфической опасности.
Сравнение с пауком, который, соткав паутину, пассивно ждет, пока в нее попадет случайная жертва, здесь неуместно.
Скорее разведчик напоминает петуха, которому от зари до зари приходится на чужой территории искать и раскапывать драгоценные зерна. За ним бдительно и внимательно наблюдают, а вместо желанной жемчужины часто подсовывают опасную подделку.
Одной из таких подделок, своего рода суррогатом, является «подстава», иначе говоря — «двойной агент», «подсадная утка».
«Подстава» — это замаскированный сотрудник (или агент) местной контрразведки, который пытается обмануть разведчика, направить его по ложному следу, локализовать усилия по проникновению в объекты, где работают люди, представляющие «оперативный интерес».
(Из служебных циркуляров)
Подставой может стать и агент, ранее сотрудничавший с иностранным разведчиком, но затем перевербованный местной контрразведкой.
В шестидесятые годы в Ливане представитель «военных соседей» — так именовались работники ГРУ ГШ СССР — завербовал (как ему показалось!) летчика ливанской армии и подбивал его на угон в СССР французского истребителя «Мираж».
Летчик оказался подставой и от тюрьмы неосторожного «охотника» за современной иностранной техникой спас только его дипломатический статус. Зато в местной прессе разразилось кудахтанье по поводу происков советской разведки.
Когда азарт доминирует над холодным и четким расчетом, охотник попадает в «волчью яму».
Другая функция подставы заключается в передаче разведчику «пустой» или специально подготовленной информации, выгодной местным властям.
Если петух неразборчив, неосторожен, не приобрел должного опыта, то он может проглотить эти отравленные зерна. Ложное, принимаемое за действительное (и наоборот) таит в себе опасность для той высокой политики, в интересах которой и работают различные спецведомства, и в первую очередь разведка.
Можно ли избежать «подстав» или, по крайней мере минимизировать вред от контакта с ними?
Можно (и нужно!), если изучить технику обмана, приобрести опыт и плюс к тому же иметь звериное чутье.
Разведчик, находясь за рубежом, должен подозревать все свои знакомства, оперативные контакты в возможной принадлежности к местным спецслужбам.
Малейшее подозрение следует подвергнуть логическому осмыслению, подтвердить или опровергнуть проверочными мероприятиями.
Иначе не избежать паранойи, когда все знакомые кажутся «подставой».
Если подозрительность приобретает хронический и тотальный характер, то разведчик начинает работать лишь на свое прикрытие, не выходя из него, перестает завязывать новые связи, заниматься свободным поиском.
Фактически он превращается в паука, который терпеливо ожидает прихода к нему агента, который по собственной инициативе предложит разведке свои услуги.
Один наш оперативный сотрудник в Каире, проработавший там несколько лет, смог лишь предложить в качестве «почтового ящика» местного парикмахера, у которого он регулярно стригся. Все остальные связи казались ему подставами. Типичный пример паранойи.
Впрочем, некоторые работники точки считали, что по существу он был просто ленив и труслив и маскировал это перманентной подозрительностью.
Более строгое и научное определение института подстав и методов их разоблачения дается разведчикам в ходе их учебы и подготовки к выезду за рубеж.
Шейх как шейх
В 1960 году, окончив Военно-дипломатическую академию, я вылетел в Каир для прохождения дальнейшей службы в разведке под прикрытием атташе посольства.
После прибытия из аэропорта в посольство меня сразу принял резидент, который, узнав о последних событиях в Центре, заявил, что дает мне три дня на обустройство и три месяца на усовершенствование арабского языка и адаптации к агентурно-оперативной обстановке.
В заключение первой беседы он мне порекомендовал:
— Советую никогда никому до конца не доверять. Нужно постоянно проверять и анализировать все и всех, начиная от агентурных донесений и кончая теми, кто их передает. Подвергайте сомнению и целесообразности даже собственные помыслы, действия и поступки. Не спешите раскрывать себя, как разведчика. Арабы говорят, что поспешность — от шайтана.
Резидент был лыс, его медвежьи глаза сверлили собеседника.
Чувствовалось, что за его плечами был богатый оперативный и жизненный опыт.
Поселившись для конспирации в общежитии посольства, я начал изучать город, шлифовать академический арабский язык и постигать местный диалект.
Занятия проходили в посольстве, а преподавателем был шейх Мухаммед. Шейх — это не только глава рода или племени, это — представитель высшего мусульманского духовенства.
Мухаммед окончил исламский университет «Аль-Азгар», был подслеповат, от него пахло какими-то восточными пряностями и потом. Очевидно, в квартире у него не было душа.
Беседы с ним, несмотря на источаемый запах, доставляли удовольствие, так как служили источником познания многих вещей, которые я не успел постичь в Москве.
Сначала мы с ним читали местные газеты, а потом он подробно рассказывал об истории Египта, описывал достопримечательности Каира, разъяснял разницу между суннитами и шиитами.
К моему атеизму относился спокойно и уважительно.
О преимуществах ислама перед другими религиями ничего не говорил. Шейх был убежден в том, что жизнь после физической смерти продолжается, но в иной форме.
После нескольких занятий он начал читать мои мысли и часто произносил вслух то, что я только собирался сказать.
— Шейх Мухаммед, как вы узнаете то, что я хотел, но не успел сказать? Вы опережаете мои мысли.
— Очень просто. Я изучил ваш словарный запас, слежу за ходом рассуждений и логикой.
«Эх, вот бы и мне так научиться во время бесед с моими будущими собеседниками», — подумал я.
Вначале, разумеется, я подозревал шейха в принадлежности к местной контрразведке («мабахис»). Он был вхож в посольство, обращался с его некоторыми сотрудниками и мог изучать их.
Однако реальных оснований для подобных подозрений не было.
Шейх не интересовался внешней политикой СССР, его отношением к Египту.
Он ни разу не задал вопроса о моей прошлой жизни, о моих обязанностях в посольстве. Он меня не изучал, а просто учил арабскому языку.
Зато у меня потом возникло желание выяснить взаимоотношения между египетским духовенством и режимом Насера.
Но вдруг он перестал посещать посольство и вскоре я узнал, что из-за своей подслеповатости шейх был насмерть сбит автомашиной.
Меня очень огорчило это известие. « Не знаю, в какой форме он стал существовать после своей физической смерти, но даже спустя почти сорок лет он остался в моей памяти как благожелательный „устаз“ (по-арабски — профессор, наставник).
Может быть, жить в чьей-то памяти — это и есть другая форма существования?
Первая альтернатива
Пришло время выходить в город, устанавливать там знакомства, завязывать контакты, которые могли бы стать источниками ценной информации.
Я решил начать с самого простого и доступного — с журналистского корпуса.
В то время в Каире выходило около двухсот периодических изданий — газет и журналов разного направления.
