Но этого не произошло. В следующее мгновение его развернуло и выбросило в холодную и жестокую реальность, и он закричал от мучительной боли, тщетно пытаясь ухватиться за то, что было уже вне пределов его досягаемости. Он хватался, цеплялся…

Но его ногти сорвались с осклизлого от проливного дождя камня.

Гаррисон закричал снова — на этот раз от разочарования — лёжа на земле, дрожащей от ударов то ли гигантских молотков, то ли от работы двигателей, построенных богами, посреди ревущих водяных потоков, в то время как обезумевшие молнии били во всё вокруг. Он попытался подняться, обнаружил, что находится на крутом, скользком склоне, поскользнулся, покатился и упал лицом вниз на каменную осыпь у выступа скалы. Наконец он остановился и лежал в грязи, под ливнем, его хлестал ветер, тяжёлый от пропитанного влагой воздуха. Здесь, в частичном укрытии чёрных валунов, балансирующих на этом ненадёжном выступе, он, наконец, осмелился полностью открыть глаза и с трудом поднялся на ноги. Теперь он смотрел на мрачный одноцветный пейзаж — дикого запустения и нетронутой человеком природы — однообразный в своём могуществе и утомительной для глаз. С одним исключением.

Молния ударила снова, прорезав воздух мгновенной яркой вспышкой, заставив Гаррисона пригнуться и заслонить глаза. Но увиденное в это мгновение по-прежнему стояло в его глазах. Он находился на полпути вниз к небольшой долине, примерно с милю в поперечнике, огороженной с одной стороны, где рукотворное озеро несло бурлящую от порывов ветра воду в защищённую утёсами бухту с мрачным и пугающим входом. Вода падала с верха утёса шестью гигантскими струями, грохот этого водопада Гаррисон и принял за работу двигателя богов. Он пристально посмотрел на площадку почти прямо над гигантской стеной дамбы и понял, что сотрясение земли вызывала работа мощного генератора, а дождь, поливающий его, был брызгами, поднимающимися от выбрасываемой под давлением воды.

Прикрывая глаза рукой от брызг и холодного тумана, Гаррисон посмотрел через долину на штормовой горизонт, где разглядел ещё один несомненный признак обитаемости: группу огромных опор линий электропередачи, стоящих попарно по ту сторону холмов. Но в то время как дамба и столбы были, безусловно, делом рук человека, в самой долине, у дальней стены дамбы, укреплённой кирпичным поясом выше старого русла перегороженной плотиной древней реки, находилось единственное исключение из почти ужасающего своей серостью пейзажа: полушарие золотого света, подобное выпуклости маленького солнца, наполовину утонувшего в земле. Пульсирующий ослепительный купол был выше самых высоких сосен.

В разуме наблюдателя возникло воспоминание, порождённое ассоциацией с увиденным: в своё время Гаррисон распорядился построить величественный дворец в Ксанаду…

Но было ли то, что он сейчас видел, действительно дворцом? Разве это не может быть храмом? Храмом богини.

Богиня Бессмертия! Эта мысль не покидала его: был ли это действительно тот храм, в котором мгновение назад (или месяц, или год) он должен был встретиться лицом к вечности с богиней своего желания? Но почему он здесь, в этом пустынном месте, с таким количеством признаков работы простых смертных? И почему пульсация золотого свечения купола заставляет его напрягать память? Что она напоминает ему?

Много вопросов и нет времени, чтобы ответить на них; времени едва ли хватит их задать, прежде чем…

Пейзаж вдруг сжался, уменьшился, а Гаррисон был вынут из себя самого — его дух схватила гигантская невидимая рука и подняла на лишающей дыхания скорости в небо. Он оказался на обдуваемой ветрами воздушной площадке среди клубящихся облаков и увидел с головокружительной высоты долину, плотину, купол, себя и всё остальное. Но только…

Но только, пока он смотрел, пейзаж помрачнел, и прямо на глазах долина, плотина и купол исчезли. Их сменила выжженная равнина из горячего белого песка, усеянного костями и черепами — и посреди пустыни был он сам, оборванный и обезвоженный сейчас, измождённый, исхудавший от голода, с распухшими, потрескавшимися губами и красными, выпученными глазами. А позади себя, дюйм за дюймом, через бесконечные знойные пески, он тащил Машину, рыжую от ржавчины, покрытую пятнами коррозии, с тянущимися за ней потрёпанными кабелями.

Затем Гаррисон почувствовал, что его воздушный наблюдатель за собственной сущностью присел на пол, и увидел, что пустыня, кости, измождённый Гаррисон и покалеченная Машина были только изображениями, заключёнными в такую же, как и та, где был он, воздушную сферу. Он смотрел на сцену в магическом кристалле, в хрустальном шаре, а сам (или его дух) сидел, скрестив ноги, в кругу не то чародеев, не то демонов, которые внимательно следили за выбивающимся из сил Гаррисоном. Место, где они сидели, было похоже на дно огромной ямы с дымящими факелами, дающими мало света, атмосфера этого места была полна запаха смерти и удушливой от серы. Теперь, признав в этих существах своих врагов, Гаррисон смотрел на каждое из них по очереди и старался как следует их разглядеть и запомнить, чтобы узнать их, если увидит снова.

Он увидел, что они почти все были одеты в различные мантии магов и то, что они держали жезлы, подвески с амулетами и прочие зловещие предметы. Один из них был одет в чёрный безупречный вечерний костюм с галстуком-бабочкой, выражение его лица было мрачным и жадным. Он вращал между скрещенных ног небольшое колесо рулетки, изредка останавливаясь, чтобы бросить игральные карты с острыми краями на магический кристалл, как будто хотел пронзить его и ранить измученного Гаррисона внутри. Его массивный жезл был спрятан подмышкой, словно жаба-фамильяр, оттопыривая пиджак.

Другой был высокий, худощавый, седой, как лунь, затянутый в серый костюм на молнии, с патронташем на груди, с гранатами, крюками-кошками и прочими приспособлениями на поясе; его глаза были цвета стали, а лицо (хотя его было плохо видно) было бледным, холодным и бесчувственным. Он перебирал тёмные чётки (вот только их шнурок был стальным, а бусин на нём не было вовсе), иногда набрасывая их петлёй на хрустальный шар, словно хотел заарканить человека внутри.

Еще один был маленький и жёлтый, с раскосыми глазами и выражением лица, непроницаемым, как у Сфинкса, он сидел неподвижно, словно был вырезан из жёлтого камня, за исключением жестоких глаз, в косых прорезях которых зрачки следили за малейшими движениями миниатюрного Гаррисона в ловушке хрустального шара.

Были и другие, все в разных причудливых одеждах и с разными устройствами; но все они бормотали заклинания разрушения, так что страх Гаррисона возрос перед лицом их массированный враждебности.

Он начал слегка дрожать, когда заметил двух мужчин — сидящих близко друг к другу и немного в стороне от остальных, где их загораживали тени — выглядевших так же, как те двое, кого он знал в прежние годы. Похоже, Шредер и Кених!

Он не мог быть в этом уверен, поскольку их фигуры и лица казались бесформенными в смутно мерцающем свете факелов в яме. Тем не менее, их интерес к нему не казался враждебным — скорее наоборот, они сторонились остальных и не разделяли их увлечённости хрустальным шаром — но у него всё равно сложилось впечатление, что их присутствие здесь объяснялось их собственными хитроумными планами и личными интересами, в отличие от тех, кто смотрел на крошечного Гаррисона.

Он обратил особое внимание ещё на одного человека, скрывающегося во мраке. Тот стоял, скрестив руки на груди, довольно далеко от всех остальных, и возвышаясь над ними. Его контуры были дрожащими и размытыми, так что Гаррисон подумал, что, возможно, он смотрел на привидение. Призрак, завёрнутый в Одежды Тайны, чьё лицо и глаза, как только Гаррисон напряг зрение, чтобы увидеть их яснее, повернулись прямо к нему.

И под капюшоном Одежд Тайны…

…Он увидел горящие умом серые глаза на каменном лице! Либо очень плотный призрак, либо самый загадочный и скрытный человек. Но, конечно, не враг, Гаррисон смог это ясно почувствовать. Скорее скрытый наблюдатель: охранник, должно быть. И может быть, друг.