Причина в Никите Кларском. Денис так и не смог составить для себя психологический портрет этого парня: да, он консервативен, вежлив, спокоен внешне, внутри же, напротив, напряжен. Привык производить хорошее впечатление, одевается хоть и строго, но со вкусом, привлекателен, доброжелателен, обходителен, не скуп, хорошо учится, не вступает в конфликты, друзей у него не много – он интроверт, зато все знакомые о нем хорошего мнения.

Однако для себя Дэн сделал вывод, что Никита Кларский – опасный противник. Он любит драться, или же ему приходится делать это, хотя «официально» он не занимается спортом. По крайней мере, недавно он точно дрался: костяшки на правой руке все еще сбиты, чуть выше сгиба локтя из-под длинного рукава виднеется глубокий тонкий косой порез, как от ножа. От природы наблюдательный Дэн случайно заметил этот порез, когда рукав спутника слегка задрался, в то время как Чип пялилась на Ника, а Ольга не сводила глаз с самого Смерчинского. Да и с ногой у Кларского было что-то не то: он немного, почти незаметно, но прихрамывал. Кроме того, один парень из потока Клары растрепал Дэну, что видел в раздевалке на боку Ника рваный шрам от кастета. Свежий. А уж сколько у него старых шрамов – и не сосчитать. Тому парню Кларский сказал, что шрамы у него еще с детства. Однако все это казалось Смерчинскому очень странным. Слишком много совпадений и недосказанности. Слишком много тайн.

Да, Кларский совсем не прост. Но о нем Дэн будет думать завтра. Сегодня в топе его мыслей Маша Бурундукова, с ее огненными жадными губами и прохладными пальцами, которые он позволил ей греть на своей шее. Дэн снова схватил телефон – она так и не отвечает. Досадно. Чувствовать себя отшитым было для Смерчинского в новинку.

«Длина ушей составляет одну третью длины лица», – вдруг вспомнилась Дэну одна из пропорций, описанных да Винчи в Витрувианском человеке. Он поднял руку вверх, вспоминая уши Марии, в которых она носила забавные серебряные серьги в виде цветов в пятью лепестками, в центре которых сияла огненная рубиновая капля. Судя по всему, у нее пропорциональное лицо. И не только лицо.

Дэн вновь прикусил запястье – от нетерпения. Зачем он вообще к ней полез там, под дождем? Ответ был прост – ему захотелось сделать это, а Смерч привык делать то, что ему хотелось. Даже если это был сиюминутный порыв. Да, ему хотелось ее целовать и наслаждаться ее теплом в этот холодный вечер и ее удивлением одновременно. К тому же рядом с Чипом стало очень светло, как будто бы она действительно на время умела становиться этой своей клубничной феей.

Из девчонки в его глазах она как-то слишком быстро превратилась в привлекательную девушку – строптивую, но чертовски притягивающую к себе. Чип то и дело норовила оказаться в его фантазиях, которые сама же в шутку называла больными. Ее напористость и уверенность неслабо заводили Дэна.

Он снова набрал ее номер.

Телефон Маши вибрировал на ее подушке, рядом с головой, освещая стену холодным голубым светом. Но девушка, перевернувшись на другой бок и обняв подушку, продолжала крепко спать. На ее губах играла едва заметная улыбка – в это время ей начал сниться романтический сон, личный и чувственный, который она никак не могла вспомнить на следующее утро. И если бы Дэн знал, что ей снилось, то наверняка тут же предложил бы сделать это сновидение реальностью. Но Дэн не знал этого, продолжая думать, что Маша либо не знает, как теперь вести себя с ним – как с парнем или как с партнером, либо думает, что он шутит, а поэтому игнорит. Телефон резко погас. А Чип все так же улыбалась во сне.

Дэн вышел из душа, в котором долго стоял под струями горячей воды, пытаясь привести себя в порядок. И снова проверил телефон – Чип так и молчала.

Он тряхнул головой, чтобы влажные, кажущиеся сейчас иссиня-черными волосы полукольцами не падали на лоб и не закрывали глаза, и потер еще мокрое лицо ладонями, которыми совсем недавно держал лицо объекта своих фантазий, от которых с трудом избавился. На темном небе за окном на пару минут появилась луна – выглянула из-за туч и осветила серебром комнату Дэна. Холодные лучи падали на его обнаженные плечи, скользили по предплечьям, на которых все еще оставались капли воды, попадали на четко очерченные мышцы груди. Дэн был отлично сложен и постоянно занимался спортом – не потому, что ему хотелось выглядеть лучше, а потому, что физическая боль помогала вытеснить ненужные мысли. Странно, но эта девчонка, которая его сейчас игнорит, тоже помогала ему в этом. Помогала быть самим собой. Забавное откровение. Жаль, что она не оценила его порыв.

Дэн задумчиво провел пальцами по гладко выбритой щеке. И вдруг как-то внезапно, за пару минут, решил для себя, что должен делать с Кларским, и как вести себя с Чипом – решения всегда приходили к Смерчу быстро и довольно неожиданно. А потом, с размаху упав на большую низкую кровать, он обзвонил Черри и еще нескольких друзей, которые в любое время готовы были отправиться вместе с ним куда угодно.

Парни, естественно, тут же согласились. Денис вызвал такси и переоделся. Натянув джинсы, застегнув ремень, стоя с футболкой в руке, он заметил на столе томик лучших произведений эпохи Возрождения и вспомнил вдруг, что мать, когда ей что-то хочется узнать, в шутку задает вопрос книге и открывает на любой странице.

– Ну, Мари, почему ты мне не отвечаешь? Я ведь тебе нравлюсь, правда? – чтобы отвлечься от мыслей, он взял в руки книгу и открыл ее где-то посредине. На тонкие, с теснением страницы падал свет фонаря, смешавшись с тусклыми лунными лучами. Попал Дэн не куда-нибудь, а на сонет Петрарки, посвященный возлюбленной Лауре:

– Найс. Я скоро начну, как и Клара, верить в судьбу. – Стихи явно не могли быть отражением объективной реальности.

Ответ Дэна вновь не впечатлил, он поморщился, досадуя на себя, что поддался женской забаве. Отбросив книгу на кровать, он облачился в футболку и стремительно вышел из комнаты. Книга, словно бы желая доказать теорию существования судьбы, злорадно открылась на еще одном сонете Петрарки:

Заглянувшая утром в комнату сына мать подумала, что Денис вдруг увлекся великим поэтом эпохи Возрождения, как в средних классах, и тихо рассмеялась.

А Смерчинский уже через час находился в одном из лучших клубов города, который, кстати говоря, был главным конкурентом «Алигьери», ни в чем ему не уступая: ни в музыке, ни в блеске, ни в ценах. Он пожимал руки знакомым, пил безалкогольное пиво, смеялся, шутил, перекрикивал гремящий хаус.

Дэнву нужно было освободиться от напряжения – хотя бы с помощью драйва, живущего в ночных заведениях и исходящего от любителей клубной жизни. В потоке цветомузыки и шумных звуков образ Марии умудрился расплыться, а потом и вовсе исчез.

Они веселись почти до самого утра, отрывались под громкую, бьющую по легким музыку, а потом, когда вся компания подошла к барной стойке, ему все-таки удалось найти среди гостей девушку, которая внешне напоминала Марию: та же тонкая фигура, те же короткие прямые светлые волосы, те же порывистые движения. Только губы совсем другие, не такие, как у Бурундучка, да и в платье Чипа он никогда не видел, но для чудесной ночи и эта миловидная девочка ему вполне подойдет. Ведь, кажется, он очень ей понравился.