Влада плавно протянула руку и коснулась узкой ладошкой его лба. Кожа ее была прохладной, словно девушка только что вошла с мороза, и шелковистой на ощупь. Твёрду отчего-то представилось, что тонкие пальцы оставляют светящиеся полосы на его лице. Он потянулся губами вслед за рукой, но он уже скользнула по подбородку вниз, легко и настойчиво толкнула в грудь. Твёрд послушно откинулся навзничь.

Глаза Влады приблизились, стали совсем огромными, без донными, как звездное небо. Ее пахнущее сухими травами дыха ние охолодило его ноздри и пересохшие губы. В следующий момент Твёрд ощутил солоноватое, жаркое прикосновение ее у ста Упругий язычок скользнул по его зубам, обжег щеку, впадину под ухом, шею. Твёрд чувствовал, как странное оцепенение oвладевает им – он ощущал все, но не мог шевельнуть ни одним членом своего тела, а между тем Влада уже совлекла с него рубашку и уткнулась лицом в плечо.

Ее острые грудки твердо выпирали под тонким льном, вжимаясь в его широкую грудь; прохладные руки скользили по его телу, настойчивые губы обжигали горло. Под этими молчаливыми ласками Твёрд забывал все – и странное появление своей невесты, и спящего рядом Яромира, и свою жизнь в дружине и прежде нее. Влада прильнула к нему плотнее, вжимаясь своим прохладным телом в его, сливаясь с ним. Твёрд почувствовал, что растворяется в ее прикосновениях, теряет связь с явью.

Острая боль в боку тугой волной вынесла его на поверхность сознания. Тело еще холодили следы ласковых прикосновений Влады, во рту солонило. Но Влады рядом не было.

Твёрд с трудом поднял голову – затылок, словно свинцом налитой, едва оторвался от лежанки – и оглядел комнату, Лучина догорала, слабый язычок пламени едва разгонял тьму. Влада белой тенью стояла в глубине дверного проема.

– А утром поезжай к своим, – произнесла она негромко, – но не пытайся меня найти и не задерживайся здесь. Прощай.

Огонек беззвучно погас. Почти сразу же на лестнице послышались осторожные шаги. Кто-то крадучись поднимался к ним.

Твёрд превозмог себя, встал и зажег новую лучину. Тонкое лезвие пламени разрезало темноту. Дверь была закрыта.

Твёрд бросился к ней, откинул засов, распахнул – и едва не натолкнулся на корчмаря, стоявшего на верхней ступеньке. Вглядевшись в постояльца пристальнее, хозяин отшатнулся, выронил топор и опрометью бросился вниз,

Твёрд замер на пороге, не зная, броситься ли ему следом или творить охранительные кресты против навья. Тяжелый вздох Яромира, похожий даже на стон, вывел его из оцепенения. Твёрд обернулся.

Друг лежал навзничь на своей лежанке, на шее его подсыхал ла тоненькая струйка крови.

Утро выдалось облачным, слякотным. В такую погоду при. ятнее сидеть у печи, попивая горячее пиво, чем трястись по раскисшей дороге, бередя свежие раны. Но после ночных событий друзьям не хотелось оставаться в «Щедром дворе» лишнего времени.

Первым, на что упал взгляд Тверда по пробуждении, был крест на двери. Воин сам начертил его углем перед тем, как лечь спать.

Каждую перекладину креста он по старой памяти украсил поперечной чертой – солнечный знак, верная защита от недобрых духов. Ставни были также изрисованы углем. При свете дня Твёрд еще раз внимательно осмотрел комнату и подивился неосмотрительности хозяина – боясь нечисти, тот, однако, не потрудился защитить свой дом резными оберегами. Неужели понадеялся на святую силу порога?

Яромир встал позже товарища и не выглядел отдохнувшим, Твёрд не стал ничего ему рассказывать про ночные происшеств только посоветовал надеть на гайтан ладанку с чесноком.

– Ты никак от хозяина ночными страхами заразился? – попробовал отшутиться друг, но оберег все-таки взял.

Корчмарь с утра был еще молчаливее прежнего, поэтому друзья испытали облегчение, выехав наконец за ворота. С каждым шагом, с каждым поворотом дороги все узнаваемое становились места, но Тверда уже не радовала близость дома. Он размышлял над словами Влады.

Вот и развилка. Две белые, не тронутые ни ногой, ни конским копытом дороги. Та, что прямо – широкая, – ведет домой; направо – узкая просека в лесу – к Владиному селеньицу в три двора.

– Что не спешишь? Упырей забоялся? – насмешливо окликнул друга Яромир,

– За тебя боюсь! У меня на твой зад запасных портков не припасено! —в первый раз за утро отшутился Твёрд и повернул коня в лес.

Дорога только на первый взгляд казалась нехоженой.

– Гляди, и правда навь расшалилась! – удивленно заметил Яромир, наклоняясь с седла и разглядывая цепочку неглубоких следов на снегу. Твёрд спешился и опустился на колени. След был едва заметным – снежная корочка только слегка потрескалась, отпечатав пятку. Твёрд приложил ладонь – она накрыла бы всю ступню целиком.

– Скажи мне, сколько пальцев на ноге твоей невесты? – спросил Яромир. – Или, может, у нее птичьи лапы? В таком разе следовало бы проткнуть ее осиновым колом, а не тем, что ты ошибочно за него принимаешь.

И, не дожидаясь ответа, он послал своего коня вперед.

Скоро уже должно было показаться селение, но в воздухе не витало ни одного запаха близкого жилья. А цепочка следов становилась все четче и четче. Кони фыркали, норовили повернуть назад.

Друзьям пришлось спешиться и вести их под уздцы. Твёрд все оглядывался по сторонам, высматривая среди тоненьких деревец подходящее. Вдруг раздался треск, дорога под ногами шедшего впереди Яромира разошлась, и он рухнул в черный провал. Конь, удерживаемый поводом, упал на колени. Твёрд бросился на помощь.

Яромир лежал навзничь на куче заснеженных веток. Из бедра его толчками выплескивалась кровь, обагряя обугленное острие кола, торчащего из земли. Благодаря по старой памяти всех светлых богов за то, что ловушка оказалась не очень глубокой, Твёрд спрыгнул вниз и перетянул ремнем ногу друга. Потом бережно поднял его и положил на край ямы. Разного ожидал он от этого путешествия, только не этого. Яромир, конечно, не погибнет, но рану его следовало промыть и зашить, и едва ли стоило делать это на дороге.

– Пошли вперед, Твёрд, – прошипел Яромир, поняв колебания друга. – Даром, что ли, нас князь хлебом своим кормил?

Наспех перевязав рану и аккуратно усадив друга на коня, Твёрд пошел вперед. И остановился, только когда увидел селение.

Он уже не ожидал встретить здесь кого-то живого, поэтому не особенно удивился представшему. Гарью не пахло, значит, пожар произошел очень давно – возможно, год назад. Странно только, как среди кошмарного пламени, что здесь некогда бушевало, уцелел один дом, почти в центре. Следы вели к нему.

– Во имя Рода. – выдохнул Твёрд, представив, как с гудением рушились в огненную пасть дома, сложенные из громадных – в обхват – сосновых бревен, как лопались от жара камни в печах, как сухим трутом вспыхивали стога сена…

Закопченная дверь была приоткрыта. Твёрд положил друга на свой плащ и вошел один. В доме стоял затхлый, нежилой дух. Воин медленно прошел через сени, открыл дверь в горницу, заглянул.

Влада стояла в пустом красном углу, ничуть не удивленная его появлением.

– Зачем ты пришел? – с упреком и грустью тихо спросила она.

Твёрд опешил. Разного он ожидал от этой встречи, только не этого.

– Я хочу знать, что с тобой случилось, —решительно произнес он.

– Ничего, – Влада грустно улыбнулась. – Я была упырем, уже когда пришла сюда. Мне просто нравится жить среди людей.

– Так это ты?.. – Твёрд повел рукой вокруг.

– Нет. Их погубила какая-то зараза, привезенная греческим купцом. А селенье сжег мой слуга. Он очень жадный и жестокий человек, но вас не осмелится тронуть – на вас мой знак. Поэтому забирай своего друга и уходи. Ты и так узнал больше, чем полагается. . Рука Тверда сжалась на рукояти меча.

– Не стоит истязать себя, – продолжила Влада, увидев это. – Сталь, и серебро, и осина бессильны против меня. Я не хочу губить тебя и твоего друга, поверь. Уходи. И я тоже отсюда уйду.

– А ловушка ? – помертвевшим голосом спросил Твёрд.

– Ее поставил мой слуга, и я накажу его за это.