«U-43» входила в состав флотилии подводных лодок, развернутых в Атлантическом океане, там, где обычно проходили американские конвои. Каждая лодка получила от командования определенный квадрат, в котором она производила поиск, нетерпеливо ожидая появления добычи. Целыми неделями команда видела только воду и небо. Еда, сон, вахта — в таком размеренном ритме протекала жизнь моряков в этой стальной сигаре. Легкие с трудом вдыхали спертый воздух в отсеках. Все: одежда, волосы, тело — пропахло соляром и потом. Глаза воспалились, подводники то и дело облизывали губы, растрескавшиеся от соленой морской воды

Вахта фенриха Вильдхагена подходила к концу. Даже резкий восточный ветер, дувший от берегов Испании, не мог выветрить запаха, которым пропиталась его одежда. Белье и свитер липли к вспотевшему телу. Для Вильдхагена это был первый боевой поход. Он был готов перенести все тяготы похода, представься ему случай отличиться. Фенрих хорошо помнил, как всего лишь несколько недель назад он и его приятели по училищу прямо-таки рвались в бой.

Примерно с час назад «U-43» получила оповещение о появлении самолетов противника. Возможно, это были воздушные разведчики, обеспечивавшие переход американского конвоя.

Вскоре послышался топот сапог по трапу. Смена! Первый помощник командира обер-лейтенант Краус обернулся к Фенриху:

— Сдайте вахту!

Тот, насколько позволяла качка, лихо вытянулся и отрапортовал:

— Слушаюсь, господин обер-лейтенант! Курс: триста градусов; оба дизеля — малый ход!

Обер-лейтенант Краус двумя пальцами дотронулся до козырька фуражки. Находившиеся на верхней палубе матросы после сдачи вахты протискивались через рубочный люк и сразу попадали в затхлую, душную атмосферу подводной лодки.

Вильдхаген, нерешительно потоптавшись на месте, обратился к первому помощнику. Глаза его сверкали, голос слегка дрожал:

— Осмелюсь доложить, господин обер-лейтенант, час назад принято оповещение о самолетах противника.

На лице Крауса появилась ироническая улыбка. Еще бы, ему это давно известно!

— Удастся ли нам перехватить конвой? Я боюсь, что мы его пропустим и он пройдет севернее. — Взволнованный Вильдхаген, казалось, требовал ответа, однако обер-лейтенант смерил его презрительным взглядом: «Зелен ты еще, мальчишка, слишком суматошный и болтливый».

Затем, словно что-то вспомнив, Краус небрежно произнес:

— Фенрих, постойте несколько минут за меня на мостике. Мне надо спуститься вниз.

— Слушаюсь, господин обер-лейтенант! — обрадованно воскликнул Вильдхаген, желавший хоть чем-нибудь угодить первому помощнику командира.

Краус, не торопясь, спустился по скоб-трапу в центральный пост:

— Не видели командира?

— Он у себя, господин обер-лейтенант, — ответил кто-то.

Краус постучал в стальную дверь:

— Разрешите, господин капитан-лейтенант?

Не дождавшись ответа, он вошел в тесную каюту и увидел командира, сидевшего за небольшим столом.

— Господин Краус? — удивленно поднял тот глаза на вошедшего. — Что привело вас ко мне?

Молодой командир подводной лодки «U-43» капитан-лейтенант Тен Бринк не любил своего первого помощника за чрезмерное рвение, излишнее любопытство и, пожалуй, даже за некоторую нагловатость.

Краус всегда чувствовал себя неуверенно под взглядом Бринка. Ему казалось, что командир видит его насквозь.

— Видите ли, господин капитан-лейтенант, у меня неспокойно на душе, и мне хотелось бы поговорить с вами. — Краус откашлялся.

— Вы заинтриговали меня, господин Краус. Что же случилось?

— Речь идет о Геммеле, трюмном машинисте, и о нашем фенрихе. Я слишком часто вижу их вместе.

Тен Бринк удивленно поднял брови:

— Ну и что же?

Краус чуть было не вскипел от злости, но вовремя сдержался. Видимо, командир притворялся, что не понимает. Проклятое высокомерие! Такое вызывающее спокойствие!

— Господин капитан-лейтенант, — стараясь говорить спокойно, снова начал Краус, — вы знаете не хуже меня, что Геммель не так давно был разжалован. Почему — вам тоже известно.

Командир поднялся.

— Благодарю вас за напоминание. Однако что вы хотите этим сказать? — В тоне Тен Бринка послышались нотки, в которых было нечто более серьезное, чем простое нетерпение.

Краус почувствовал, что беседа принимает характер принципиальной ссоры. В душе он был доволен, что ему удалось наконец вывести Тена Бринка из равновесия. Он еще ни разу не видел командира в таком состоянии. Глаза Крауса сузились, в них забегали злые искорки.

— Господин капитан-лейтенант, я отвечу на ваш вопрос не как первый помощник командира, а как представитель национал-социалистской партии в соединении. — Краус произнес это с угрозой, медленно, подчеркивая каждое слово. — Я считаю себя обязанным не только заботиться о воспитании команд подводных лодок нашей флотилии в национал-социалистском духе, но и обращать внимание на мировоззрение каждого подводника. В особенности на нашей лодке.

— Нет, позвольте! — резко прервал его Тен Бринк. — Я полагаю, господин обер-лейтенант, что вы зашли слишком далеко. «U-43» находится под моим командованием!

Капитан-лейтенант дрожал от возмущения. Ему. стало ясно, что Краус провоцирует его.

Обер-лейтенант понял, что пора немного отступить.

— Разумеется, я имел в виду не власть командира, находящуюся, несомненно, в ваших руках. Только… — и снова в его голосе зазвучали угрожающие нотки, — только там, где служу я, должен царить безупречный порядок. Это же, в конце концов, и в ваших интересах, господин капитан-лейтенант!

Тен Бринк вначале растерялся. Он не знал, что ответить, так как прекрасно понимал, какие неприятности мог ему причинить этот уполномоченный нацистской партии.

— Ну, так прошу, в чем же дело? Расскажите мне поподробней.

— Особенно рассказывать нечего. Фенрих слишком много времени проводит с этим Геммелем. Юноша происходит из хорошей семьи. Его отец служит в министерстве иностранных дел, там он на хорошем счету. Много лет состоит в нашей партии. Он очень любит своего сына. И я не хочу, чтобы Вильдхагена испортили дурным влиянием!

— Испортили? Кто? Геммель?

— Вот именно. Ведь Геммель не изменился. Ему просто повезло, что сейчас он служит простым трюмным машинистом. Просто повезло. Ведь, собственно, за высказывания, которые он позволил себе тогда в трактире в Вильгельмсхафене, он заслужил большего наказания.

— Но ведь его вина так и не была доказана в ходе расследования, — прервал Тен Бринк своего помощника.

— Доказана или не доказана — еще неизвестно. Конечно, некоторые свидетели погибли или просто покрыли его. Для меня ясно, что Геммель позволил себе враждебные выпады. Я не сомневаюсь, что он коммунист, и добьюсь, чтобы его взгляды и поведение до и после тридцать третьего года были проверены самым тщательным образом.

Тен Бринку пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержаться и не наговорить ничего лишнего. Как противен этот шпик! Он, командир, — военный человек и с подобными делами не хочет иметь ничего общего. Геммель его подчиненный, причем один из лучших!

— Не забывайте, господин Краус, что у Геммеля погибли два брата на Востоке. Это ведь кое-что значит. Не у всех это проходит бесследно, и кое у кого, — Тен Бринк умолк, подыскивая подходящее слово, — может иногда вырваться непродуманное замечание.

Командир сделал неправильный ход, но заметил это слишком поздно. Краус немедленно прореагировал:

— Господин капитан-лейтенант, я очень удивлен. Если оба брата Геммеля погибли, то ведь они отдали свою жизнь за фюрера и народ! Это не основание для отчаяния. И, кроме того, вы сказали «вырваться». Вот именно! Вырваться может у человека только то, о чем он думает.

Тен Бринку стало жарко. Черт бы побрал этого нациста! В какое положение он ставит командира! Превращает его в обвиняемого! В своем рвении он прямо-таки из кожи вон лезет. Но ведь, в конце концов, сейчас идет речь об авторитете командира! Тен Бринк, повысив голос больше, чем это было нужно в таком маленьком помещении, произнес: