— Я дам вам одежду моего зятя. Ему она больше не понадобится. В ней вы не так будете бросаться в глаза, как в вашем странном наряде. Мне, конечно, не хотелось бы, чтоб я из-за вас влип.

«Разумеется, нет», — подумал Кунерт и про себя посмеялся над этой любовью к ближнему, вызванной скорее страхом, чем желанием сделать добро. Выкупавшись, Кунерт побрился и теперь выглядел совсем другим человеком, Только голод снова напомнил, в каком положении он все еще находится.

Закончив туалет, Кунерт вернулся в комнату, в которой было невыносимо холодно. На месте окон зияли огромные дыры, через которые в комнату вместе с пронизывающим ветром попадали струи холодного дождя. Хозяина Кунерт нашел в кабинете. Старик сидел, закутавшись в купальный халат, лицо его выражало недовольство. По всей вероятности, он обдумал ночное происшествие и пришел к определенному выводу. Консул холодно приветствовал Кунерта.

Несомненно, он твердо решил отделаться от ночного гостя, и как можно скорее:

— Гм… я хотел вам сказать, вы поймете меня… у меня нет больших запасов продуктов. Если вы уйдете сейчас, я дам вам немного денег. Вы пойдете по улице до ближайшего поворота. Увидите небольшую лавку. Там будет женщина, ее мужа нет сейчас. Назовете мое имя, получите, что вам нужно. Но если в лавке будут люди, подождите, пока они уйдут. Сделайте вид, что вам необходимо поговорить с хозяйкой наедине.

С этими словами консул открыл ящик письменного стола, вытащил несколько крупных банкнот и протянул их Кунерту.

Наступило неловкое молчание. Хуземан кашлянул несколько раз, затем встал и начал нервно расхаживать по кабинету.

— Ну, я тогда пошел… — неуверенно произнес Кунерт.

Консул остановился, затем подошел к нему:

— Желаю удачи… только, ради бога, будьте осторожны!

Старик пожал незнакомцу руку, и невольно радостное выражение появилось на его лице. Он поспешно проводил моряка до двери.

Полдня пробродил Кунерт по улицам. В лавке на углу, о которой сказал ему Хуземан, он купил только самое необходимое.

Иногда он садился в трамвай, притворяясь, что едет по какому-то делу. Два раза заходил в бар и пил пиво. Он старался избегать оживленных мест, ведь мало ли что могло случиться…

Во второй половине дня ему пришлось больше трех часов просидеть в подвале одного из больших магазинов на Менкебергштрассе. В промежутках между разрывами фугасок он прислушивался к разговорам людей, сидевших вместе с ним. Давно он уже не был в Германии, и если не считать его разговора с адмиралом и знакомства с гестапо, то можно сказать, что он совсем не знал мыслей и дум простого народа, не один год уже несшего на себе непосильное бремя войны. Откровенность, с которой горожане проклинали сейчас все на свете, поразила его. Но одновременно она казалась ему неоспоримым доказательством, что эта война не может долго продолжаться. Только бы выжить, дотянуть, дождаться конца! Эта мысль все чаще и чаще вспыхивала в его мозгу.

В кармане пальто он нащупал бумажку, которую ему дал Хуземан. На ней был написан адрес Анни Ратьен, а также название фабрики, где она работала. Анни жила недалеко от главного вокзала. Кунерт решил, что идти на фабрику не имеет смысла. Он не знал Анни, а спросить о ней было некого. Там можно было навлечь на себя только подозрения. Значит, придется подождать, пока она вернется с работы.

Около шести часов вечера он пришел к ее дому.

Сердце учащенно забилось, когда на двери квартиры он увидел табличку: «Ратьен». Было ли за этой дверью спасение для него? Найдутся ли здесь люди, которые не побоятся помочь ему? Кунерт чувствовал себя сейчас очень одиноким.

Не найдя кнопки звонка, он осторожно постучал в дверь. Прислушался. В квартире определенно кто-то был: Кунерт ясно слышал голоса. Он постучал еще раз.

— Сейчас! — раздался за дверью женский голос. И пока Кунерт размышлял, принадлежал ли этот голос Анни, дверь открылась.

Он увидел перед собой женщину среднего роста, примерно лет тридцати. Она стояла, склонив немного набок голову, едва приметная улыбка играла на ее губах.

— Что вам угодно?

Кунерт растерялся. Осторожно он осмотрел лестничный пролет и, убедившись, что они одни, робко спросил:

— Вы знаете Геллера?

Женщина ответила утвердительно.

— Он послал меня к вам. Не могу ли я…

Анни не дала ему договорить и пригласила войти.

Консул Хуземан стал вдруг чудить. Последние несколько недель особенно подействовали на него. После гибели Тен Бринка Ютта снова переехала за город, Анни тоже ушла от него. Беспрерывные воздушные налеты нарушили нормальный ритм жизни. Консул постепенно опускался. Каждый день он старался как-то убить время и все, начиная с чистки обуви и кончая приготовлением обеда, делал сам. Правда, служанка приходила к нему через каждые два — три дня, но эти посещения были для него скорее неприятны и вызывали у него не чувство благодарности, а совсем обратное. Консул ни разу не обмолвился с Анни о незнакомце, искавшем ее и ночевавшем в его доме. Он вообразил себе» что если он будет молчать, то все будет так, будто ничего не случилось. Потом он просто не хотел, чтобы она знала об этом. Но с того дня, когда ой выпроводил незнакомца из своего дома, ему казалось, что женщина смотрела на него так, будто была о чем-то хорошо осведомлена. В ее взгляде старик читал еще что-то. Это было презрение. Хуземан чувствовал себя покинутым. В это тяжелое время каждый был занят только собой, поэтому его никто не навещал. В один дождливый день в дверь его дома громко постучали. И не успел консул сказать: «Войдите!» — как дверь распахнулась.

Перед ним стоял Рихтер, тот самый гестаповец, которому было приказано поймать Кунерта. Стоя на пороге и заложив руки в карманы пальто, он внимательно осматривал комнату. Циничная усмешка обнажала его длинные, лошадиные зубы.

— Я нахожу весьма оригинальным, что член национал-социалистской партии Хуземан укрывает врага государства!

Консул поднялся. Его задрожавшие руки искали опоры. Нащупав письменный стол, он попытался дать твердый, вразумительный ответ.

— А я нахожу ваши слова не менее оригинальными. Позволю спросить, с кем имею честь?

— Ха-ха-ха-ха!.. Ты слышал, Ханне? — с этими словами Рихтер повернулся ко второму мужчине, стоявшему позади него. — «Честь»… ну и насмешил… Вы попали в самую точку. Как вы полагаете, что за разговорчивые люди стоят перед вами? Ну, хватит, это только для начала. Знаете некую Анни?

— Да, это была наша служанка, но сейчас она у нас не…

— Хватит, заткнись. Остальное мы выясним в другом месте!

Рихтер подошел к Хуземану и схватил его за рукав.

— Пойдем!

— Но, господа, я же кон…

— Молчать! О том, кто ты есть, мы тебе еще постараемся внушить! Очень возможно, что ты скоро никем не будешь! Пошел, хватит дурака валять! — Рихтер толкнул старика, потом с силой двинул его в зад ногой, так что консул вылетел в коридор.

Белльвю была тихой улицей. И едва ли кто-нибудь заметил, как двое мужчин втолкнули третьего в автомобиль, стоящий около дома № 13.

Дни «тысячелетнего рейха» были сочтены. Его последний правитель олицетворял теперь для всех смерть с косой, которая безжалостно косила, сметала все на своем пути, опустошала улицы, поля, последние очаги сопротивления, подвалы и квартиры. Везде она пожинала свой кровавый урожай.

Допрос консула Хуземана не дал сколько-нибудь значительных результатов. Дом, в котором жила Анни Ратьен и где Кунерт нашел для себя убежище, стал жертвой очередного воздушного налета. Анни, ее отец и моряк приютились у друзей в Альтоне.

В эти дни, когда меловые надписи на полуразрушенных стенах служили единственным указателем улиц, само гестапо не в состоянии было найти что-либо. Трое исчезли, растворились в этом хаосе.

Рихтер чувствовал, что консул его обманывает. Он мучил Хуземана, пытал его с упорством одержимого, пытаясь выжать нужные показания.

Однажды — это было в часы, когда фашизм неудержимо приближался к своему концу, — Хуземана нашли в камере мертвым. Не выдержав пыток, он повесился.