В какие-то доли секунды Тен Бринк понял всю опасность положения. Рядом с ним стоял Геммель. Он глядел на командира, и в глазах его Тен Бринк прочел обвинение и упрек. Капитан- лейтенант не мог выдержать этот взгляд и отвел глаза в сторону. В это мгновение новый страшный взрыв увлек лодку в пучину. Навсегда.
* * *
После беседы с голландским резидентом Арубы полковник Хатчинсон понял, что переговоры с голландцами по поводу Кунерта не дадут никаких результатов. Тогда он решил пренебречь дружелюбием ван Пладдена и одним ударом разрубить этот узел.
Однажды солнечным утром в одной из бухт острова Аруба опустился на воду гидросамолет американских военно-воздушных сил. Покачавшись некоторое время на волнах, он снова взмыл в воздух. В это время голландский резидент еще спал — он отсыпался после очередной попойки. Но несколько часов спустя голландец узнал, что на гидросамолете американцы вывезли того самого военнопленного, который являлся предметом его спора с Хатчинсоном. Теперь, говорят, немец находится в одном из военных госпиталей в Соединенных Штатах.
Больше всего в этой истории ван Пладдена разозлило неуважение к его авторитету представителя королевства Нидерландов.
Очень обозленный, он, сидя в своем кабинете, развил бурную деятельность. Между радиостанцией Арубы и резиденцией голландского правительства в Лондоне завязался оживленный обмен радиограммами, окончившийся тем, что ван Пладдену по поручению правительства Ее Величества надлежало немедленно заявить протест.
Голландец считал ниже своего достоинства заявлять Хатчинсону устный протест. С помощью своего секретаря он составил дипломатический документ, в котором на довольно большом количестве страниц доказывались права голландского правительства на Кунерта. Это было подлинное произведение дипломатического искусства, которое Хатчинсон сразу же отправил в — Вашингтон, одновременно послав голландскому резиденту открытку с любезным приглашением на вечер в американскую военную базу.
Обе стороны были удовлетворены: ван Пладден, который не последовал приглашению и не пошел на вечер, и государственные чиновники в Вашингтоне, изучившие документ и решившие оставить его «без последствий». Таким решением они избежали серьезных дипломатических затруднений с одним из своих союзников.
Что же касается виновника всей этой истории, то он благополучно перенес перелет. В тот день утром в его палате, как обычно, появился врач, чтобы сделать ему инъекцию витаминов. Однако вместо свежести и бодрости Кунерт почувствовал, что его непреодолимо тянет ко сну. Проснувшись через несколько часов, он не увидел над собой белоснежного потолка больничной палаты. Кунерт лежал в темно-зеленой подвесной койке, по реву моторов он понял, что находится на самолете. Вскоре один из военных санитаров, сопровождавших его, разъяснил, что его личная безопасность и быстрое восстановление здоровья потребовали перевоза на континент.
И вот уже три недели Кунерт лежит в госпитале в США. Казалось, что все его первоначальные опасения не сбылись. С ним обращались чрезвычайно вежливо и предупредительно. Он не мог понять, почему с ним, каким-то незаметным унтер-офицером, американцы так много возятся. Врачи были очень внимательны. Стоило ему высказать малейшее желание, как оно немедленно исполнялось. Кунерт чувствовал себя хорошо. Он был рад, что уехал из этой дыры — Арубы. Теперь, когда он находился в прекрасных условиях и ему с каждым днем становилось все лучше и лучше, моряк хотел во что бы то ни стало остаться в американском госпитале. Со временем к нему вернулась бодрость, и он начал интересоваться происходящими вокруг событиями, беседовать с обслуживающим персоналом, насколько это было возможно при сдержанности американцев.
Однажды в палате появились два санитара и молча поставили кровать Кунерта на тележку. Его провезли по длинному чистому коридору и поместили в пустой комнате с голыми стенами. Это озадачило Кунерта, тем более, что на все вопросы он получал уклончивые ответы. Несколько дней его уже не навещали врачи. Уколы ему делала грубая и неприветливая сестра. Она же давала лекарства. Моряк начал раздумывать над своим положением и попытался вспомнить последние часы «Хорнсрифа». Он вспомнил доктора Монро, которому он тогда проговорился на Арубе. Может быть, пребывание Кунерта на американской территории связано с тем, что он был военным моряком и служил на судне германских военно-морских сил? Он никак не мог найти ответа на этот вопрос.
Шли недели. Кунерт все еще в одиночестве лежал в. своей палате. Внимание к нему заметно уменьшилось. Нельзя сказать, что к нему стали относиться плохо, но интереса больше не проявляли.
На улице, в госпитальном саду, уже опадали листья. Шел ноябрь 1944 года. Однажды в палату к Кунерту вошли четверо. Каждый принес с собой стул, и они уселись полукругом около кровати больного.
Пришедшие представились сотрудниками военно-морского министерства и заявили, что они, поскольку мистер Кунерт уже почти совсем здоров, должны задать ему несколько вопросов. Все это было сказано очень вежливо. Но моряк, привыкший за свою жизнь только к приказам, насторожился. «Им что-то нужно от меня!»— подумал он и, инстинктивно натянув одеяло повыше к подбородку, внутренне приготовился к отпору.
Один из чиновников начал беседу:
— Из показаний капитана «Компоамор» Гомеса мы знаем, что ваше судно было потоплено в точке примерно тридцать шесть градусов северной широты и тридцать четыре градуса западной долготы. Вы, мистер Кунерт, проделали на вашем яле громадный путь.
Кунерт, соглашаясь, кивнул и почувствовал при этом удовлетворение и гордость. Ему показалось, что американцы восхищены его подвигом.
— А теперь будьте внимательны, — продолжал чиновник. — Мы не обидимся, если вы не ответите на наш вопрос. Вы честный моряк, были военнослужащим. И мы прекрасно понимаем, что вы считаете себя обязанным хранить военную тайну. Но нам нужна одна-единственная справка.
Кунерт задумался. Он ни в коем случае не хотел выдавать служебную тайну. Но, с другой стороны, он должен вести себя так, чтобы это ему не повредило. Прежде всего надо узнать, что эти чиновники хотят от него.
— Пожалуйста, — сказал он по-английски.
Чиновники улыбнулись:
— Мы бы предпочли говорить по-немецки… Итак, вы знаете, что ваше судно было потоплено торпедой?
— Конечно!
— Значит — подводной лодкой.
— Разумеется, подводной лодкой. Я в этом убежден.
— Но эта была не американская лодка…
— То есть как? — невольно вырвалось у Кунерта.
— Американская подводная лодка, несомненно, донесла бы о потоплении судна, и военно-морское командование немедленно узнало бы об этом. Вам понятно, мистер Кунерт?
— Но если… — заикаясь, начал Кунерт, — если американская лодка не вернулась в базу?
Один из чиновников, молча до сих пор сидевший у изголовья кровати, сказал:
— Вы можете фантазировать сколько угодно, можете верить или не верить, дело ваше. Однако мы знаем наверняка, что это была не американская подводная лодка и не лодка наших союзников.
— Вы можете поклясться в этом? — вырвалось у Кунерта.
— Поклясться-то мы можем, — с иронией заметил сидевший у изголовья, — но вы, наверное, посчитаете это за сказку, если я скажу, что спустя несколько недель после гибели вашего судна в море была найдена бутылка, которую в момент катастрофы, видимо, бросил кто-нибудь из ваших товарищей.
— Нет, господа, так не пойдет. Вы вообще не имеете представления, что бывает, когда такая коробка, как «Хорнсриф», идет ко дну?
Кунерт испуганно закусил губу. Американцы перехитрили его. Своей дурацкой историей они выманили у него название судна. Но четверо сделали вид, что ничего не случилось. Они были по-прежнему полны участия.
— Но так оно и есть. «Хорнсриф» потоплен немецкой подводной лодкой.