«Да, это тебе не родная сторона, — думала Светлова, — где, подпрыгивая и дребезжа на бетонке, надо все время сидеть, вцепившись в руль, и, не отрываясь, вглядываться в дорогу, ожидая какой-нибудь гадости-сюрприза… Или подвоха…»

«Ожидание подвоха — вообще отличительная сторона нашей жизни», — с грустью думала Аня. Ну, нельзя у нас двигаться по жизни вот так, безмятежно пошевеливая пальчиками в белоснежном носочке…

Впрочем, Гецы вот уехали… И оказалось, что и тут-, в Европе, расслабляться никак нельзя… Но, может быть, их просто что-то догнало? Смерть вдогонку? Или нет?

* * *

— У вас есть зонт? — волновалась Инна Гец.

— Увы… — Аня вздохнула, и не столько по причине зонта, сколько по поводу своих невеселых мыслей.

— Плохо! В Амстердаме всегда дождь. Сколько я там ни бывала, всегда.

* * *

Но как раз в Амстердаме на этот раз дождя не было. По дороге бушевала гроза, а над городом висела теплая нагретая дымка.

— У меня тут живет хороший приятель, — предупредила Гец. — Он нам поможет сориентироваться. Хорошо говорит по-русски. У него жена была из СНГ. Неудачный брак, но — ирония судьбы — без русских он с той поры не может… Чем-то мы его заразили.

И Аня быстро поняла чем.

В промежутках между краткими экскурсами в историю своего города и рассказа о достопримечательностях Иннин приятель, Карл, успел поведать о своей полной бурных событий жизни. Например, о каком-то крутом бизнесе, в котором ему довелось участвовать. Намекал на не менее крутые связи.

Фразы «мы с Володей Гусинским.., мы с Борей Березовским…» сыпались как из рога изобилия! «Но потом я решил уйти из бизнеса…»

Словом, вместо скромной голландской сдержанности Карл — как в том анекдоте — «растопыривал пальцы» и изображал из себя крутого бизнесмена, не хуже какого-нибудь подвыпившего москвича.

Все это очень противоречило образу «типичного голландца», который сам Карл обрисовал так:

— Знаете, мы, голландцы, живем в тисках своей религии. Протестанты! Это значит, что нужно много работать и мало тратить. Считается, купил «Мерседес» — дьявол уже близко!

— Карл, не отвлекайся! — прервала его словесный поток Инна. — У нас важное дело!

— О! — Карл мельком взглянул на адрес, списанный Светловой с обгоревшего конверта. — Это домбаржа. Очень изысканное место!

* * *

Домики-баржи, которыми были уставлены тесно, один к одному, каналы Амстердама, придавали городу удивительное очарование.

Баржу Марион Крам они отыскали быстро, ловко лавируя на крошечной Инниной машинке, идеально подходящей для тесноты амстердамских улиц.

Но им никто не открыл — скромный домик-баржа не подавал признаков жизни.

Зато на соседней кто-то упражнялся на саксофоне.

Они долго пытались привлечь к себе внимание.

Наконец этот «кто-то» недовольно прервал свои занятия. И, оказавшись при ближайшем рассмотрении довольно мрачным молодым человеком, хмуро ответил, что не интересуется жизнью своих соседей и потому полезным быть никак не может.

— Знаете, творческие люди, особенно музыканты, именно потому и выбирают баржи, чтобы им никто не мешал и они никому не мешали; выбирают такое жилье именно из-за уединенности… — извиняющимся тоном попытался объяснить свою нелюбезность саксофонист.

— Понимаю! — Аня кивнула. И вправду, мрачно-тоскливый его взгляд явно давал понять: «Уже и тут достали! С суши на воду перебрался — и тут покоя не дают!»

Саксофонист — понятно. Но почему такое место для жительства выбрала та, которую они намеревались проведать?

Вряд ли они узнают об этом, не повидав ее.

— Может быть, она уехала и скоро вернется?

— Может быть.

Но вечером, когда они, погуляв по городу, вернулись к дому-барже, им опять никто не открыл.

На следующий день повторилась та же история.

Кратко посовещавшись, они решили, что ждать далее не имеет смысла.

— Может быть, хозяйка в отпуске. Все-таки сейчас летнее время…

— Возможно.

— Я буду следить и, как только она появится дома, дам вам знать, — пообещал на прощание Карл.

И Аня с Инной Гец отправились обратно в Берлин.

* * *

Ночью город Амстердам освобождался от грязи.

А поскольку большую часть его площади занимали каналы, то очиститься для города — означало поменять в них воду… Лозунг «Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят!» не казался голландцам убедительным. Они предпочитали просто как следует убираться.

Город же предпочитал не следить за своими многочисленными вольнолюбивыми гостями и не омрачать их пребывание окриками «Не мусорить!», штрафами и контролем… Завсегдатаи его кафе-шопов вольны были делать все, что заблагорассудится, или почти все.

Но ночью городу нужно было привести себя в порядок перед новым днем.

И его многочисленные шлюзы работали изо всех сил, перегоняя воду каналов, замусоренную и застоявшуюся, в море, набирая вместо нее свежую, чистую, морскую.

Вода опускалась и поднималась, унося с собой следы дневных городских происшествий. В эту ночь темная, почти черная ее масса тащила за собой в открытое море тело моложавой светловолосой женщины.

Возраст неопределенный. На вид не старая. Но, как известно, моложавость — лишь маска молодости.

Впрочем, о ее лице судить было трудно: страшным, просто зверским ударом оно было превращено в кровавое месиво.

К тыльной стороне сжатой в кулак ладони прилипли остатки раскрошенного крекера.

От трупа, несмотря на пребывание в воде, исходил слабый, едва уловимый, но все-таки ощутимый запах миндаля. Женщина, судя по всему, следила за собой при жизни. Была ухоженная: на руках сохранился аккуратный маникюр.

* * *

Звонок Карла настиг Анну, едва она переступила порог своей московской квартиры.

— Есть новости! — сообщил он с места в карьер.

Оказывается, за то время, что Светлова добиралась из Амстердама в Берлин, а потом в Москву, голландская полиция выловила из воды тело Марион Крам.

Она была голландской подданной. Моложавой привлекательной женщиной сорока трех лет с признаками насильственной смерти.

Карл прочел об этом в газетной криминальной сводке и тут же позвонил Анне в Москву.

К сожалению, ничего сверх того, о чем было написано, он сообщить не мог: голландские полицейские не болтали направо и налево с кем попало об обстоятельствах столь тяжкого преступления.

Правда, из газеты милейший Карл также узнал, что амстердамская полиция разыскивает русскую — предположительно туристку, — посетившую Крам незадолго до того дня, как ее тело было выловлено из воды…

Близкие соседи — очевидно, другие, более словоохотливые, чем мрачный саксофонист, — сообщили репортеру криминальной хроники, что видели и слышали, как в своем маленьком садике на барже Крам разговаривала с кем-то по-русски — это был некий силуэт в белой куртке с низко опущенным капюшоном.

— Как соседи поняли, что это женщина? Почему так решили? — спросила Анна.

И далекий голос Карла, хмыкнув, пояснил в трубку:

— Когда гостья уходила, Крам будто бы пробормотала на голландском языке:

— Идиотка!

* * *

— Ну, как поездка? — поинтересовался у жены Петя Стариков.

— Замечательно! Германия — прекрасная страна. Мощная, красивая, все наилучшего качества, и населяют ее очень милые, воспитанные и славные немцы. Да, по-моему, нынешние европейцы — это просто хорошие люди.

— Хорошие — это какие?

— Хорошие — это не глупые, не завистливые и не хамоватые. Достаточно обладать перечисленными качествами, и получается хороший человек.

— Ну, я рад за европейцев.

— А вот Амстердам немножко замусорен, но это, видишь ли, философия города.