Достала, как обычно, крекер и принялась кормить уток.

Мимо проплывал обычный прогулочный кораблик. Тут же защелкали фотоаппараты. Марион Крам подняла голову и улыбнулась. Она всегда приветливо улыбалась фотографирующим ее туристам, проплывающим мимо по каналу…

Прогулочные кораблики проплывали мимо домабаржи много раз в день. Кому-то это могло и надоесть, но не Марион. Если Марион Крам, случалось, попадала в кадр, она все равно всегда улыбалась…

В этот момент — момент фотографирования — она как бы видела себя со стороны. Камеры и фотоаппараты незнакомых людей, любующихся ее домом и картиной ее жизни, как бы фиксировали ее счастье, делали его осязаемым.

Ведь пока человек не расскажет другим, как он хорошо живет, или пока — и это особенно важно! — другие не объяснят ему, как он замечательно живет — «Повезло же тебе!» — человек, существо вечно капризное и недовольное достигнутым, своего счастья не понимает.

Уточки опять в изобилии сплывались к ней под окно домика-баржи. Марион кормила их раскрошенным крекером и улыбалась…

Туристы особенно любили такие сентиментальные кадры. Из раскрытого окошка полуигрушечного домика-баржи белокурая славная фрау кормит милых маленьких уточек.

Щелкнул ли чей-то фотоаппарат и в тот момент, когда Марион Крам, улыбаясь и кроша крекер, обдумывала свои дальнейшие действия?

* * *

— Откуда столько ос?

Любимая свекровь Ани Светловой, Стелла Леонидовна Старикова, натягивала на окна свежую марлю и громко возмущалась:

— Просто ненормальное количество!

— Не «ненормальное», а аномальное! — уточнил Федор Андреевич, приятель Стеллы Леонидовны и дачный сосед Стариковых-Светловых.

Федор Андреевич появился на ведущей от калитки дорожке точно в назначенное время. Поскольку именно в это время Петя Стариков, Анин муж, уезжал на работу в Москву и частенько прихватывал его с собой. Подвозил вечно рвущегося «по делам» в душную летнюю столицу старого ученого Соколовского.

— Ну, ладно, пусть аномальное! — согласилась с поправкой Стелла Леонидовна. — Но просто, как перед концом света, эта осиная «аномалия»!

— Может быть, мы их вареньем привадили? — заметила Аня.

— Да нет, они всюду, эти осы. И в магазине, и на станции, и в лесу.

— А на высокотравье вы, Анечка, обратили внимание? — поинтересовался у Светловой Федор Андреевич.

— Как тут не обратишь!

Травы в это лето, действительно, были нечеловечески высоки. То есть выражение «трава по пояс» тут явно не подходило. Какой там пояс! Это был бы уже пояс не человека, а великана.

И это простая трава! А чертополох, а репейник?

Борщовники высились, словно деревья в гигантском доисторическом лесу, где вот-вот должны были появиться динозавры…

— Да что мы знаем, собственно, о земном шарике, на котором обретаемся? — заметил даже на пенсии склонный к научному анализу Федор Андреевич. — Знаем мы, по сути, не больше мошки, которая уселась на спину могучему зверю. Зверь этот гигантский только вздохнул во сне. Даже не рыкнул, не потянулся, не пошевелился, а только поглубже вздохнул — и уже целые города взлетают вместе с выдохом вулкана.

— Точно! Точно! — поддакнула Стелла Леонидовна.

— Чудненькая тема! — Анин супруг допил в беседке кофе, приложил к губам салфетку и встал из-за стола.

— Вкусно? — Аня и Стелла Леонидовна хором намекнули на блинчики.

— Очень!

— А чего молчишь?! Слова восхищения и признательности просто клещами из тебя приходится вытаскивать!

— Неблагодарный, невнимательный, невоспитанный… Каюсь, каюсь и припадаю в раскаянии к коленам…

— А еще говорят, например, что земное ядро продолжает расти. Растет себе да растет… — Федор Андреевич был не очень доволен, что все стремились отвлечься от столь важной темы. — Станет большим, и кожица — поверхность земли! — лопнет.

— И, если соберетесь варенье варить, обязательно абрикосового сварите! — попросил своих женщин Стариков.

Петя собирался на работу и был занят лишь тем, как бы не опоздать, а не какими-то там катаклизмами, появлением динозавров и ростом земного ядра.

— А вы, Петя, согласны с такой постановкой вопроса? — Федор Андреевич все же не мог не попытаться вовлечь в дискуссию и зятя.

— Извините, Федор Андреевич, но я как-то не люблю о катаклизмах.

— Фу, какой вы скучный!

— Гнев начальства, милый Федор Андреевич, — когда опаздываешь, — близок и осязаем… Реален!

А земная кора когда-то еще лопнет! Да и лопнет ли вообще?! Может быть, уже в отсутствие всех здесь присутствующих. Так вы едете, Федор Андреевич?

— Да, да, разумеется!

— Тогда по коням!

Старик засеменил вслед за Петей, на ходу приговаривая:

— Как же не ехать! У меня же сегодня консультации в фонде «Экологическая защита»! Уважают старика. Даже машину хотели прислать, да отказался я. Зачем? Если вы, Петя, все равно едете.

— В общем, все как всегда… — заметила Стелла Леонидовна, когда они удалились. — Мужчины ушли на охоту, женщины остались у очага. Впрочем, какой там очаг! Солнце жарит так, что лень пошевельнуться. И это еще только утро. Уж какое тут может быть абрикосовое варенье — даже страшно подумать.

Солнце, и вправду, жарило, как сумасшедшее.

«Да, сравнение „как сумасшедшее“, — подумала Светлова, — было бы здесь более чем уместно».

Последнее время все вокруг только и говорили, что о солнечной активности. Но активность — это слишком интеллигентное определение… Какая там активность! Солнце будто и правда сошло с ума. От него невозможно скрыться. Оно казалось настигающим, злым и опасным. Хотелось обзавестись, как в старину, зонтиком-парасолькой, таким маленьким, изящным, с рюшечками и кружевами, чтобы только пройти от калитки до крыльца…

— Ань, кто-то идет! — громко возвестила Стелла Леонидовна.

— К вам? Ко мне? К нам?

— Мне незнакома эта дама. Может, к тебе?

— Вряд ли.

— Встретишь?

— Встречу. — Аня вышла из беседки. Интересно, кто это отважился в такую жару?

— Здравствуй, Аня!

— Здравствуйте…

— Вы меня не узнаете? — поинтересовалась гостья.

— Нет, — честно призналась Светлова.

— Ну как же, Светлова! «Опять ловите норой на уроке?»

— Ох! — Аня всплеснула руками. — Инна Петровна!

Меньше всего Аня рассчитывала увидеть в разгар лета на даче свою давно и благополучно забытую учительницу Инну Петровну Гец.

Во времена Аниной учебы в школе Инна была у них самой молодой и продвинутой среди учителей.

В общем, что называется, не самый худший вариант. Но и только. Светлова никогда не любила школу и не страдала ностальгией по ней. И просветленных нежных чувств к своим педагогам тоже не испытывала. «Школа — тюрьма народов!» — в этом убеждении ее было не поколебать.

— А мне, Аня, рассказали, как вас найти, наши общие знакомые, — поспешила объяснить свое появление гостья.

— Но, ведь вы… Инна Петровна… — Аня достала минеральную воду и усадила Гец в тень. — Вы же как будто…

— Да именно так! Мы уехали в Германию восемь лет назад.

— Я помню! Вся школа это обсуждала…

— Даже так?

— И.., вы приехали проведать родину? — Аня ожидала, что услышит сейчас что-то вроде старой шутки: «Хотела побывать в России, испытывала ностальгию…» — «А почему обратно возвращаетесь?» — «Побывала. Хочу испытывать ностальгию!»

Но вместо этого Инна Гец очень ровным и спокойным голосом сказала:

— Нет, не проведать. Я приехала хоронить мужа.

Геннадий Олегович пожелал, чтобы его прах вернулся на родину.

— Мне очень жаль…

Наступила тягостная пауза.

— Я принимаю ваши соболезнования, Аня… Но к вам я, собственно, по делу.

— Вот как?

— Да.

— Я слушаю.

— Видите ли, смерть Геннадия была довольно странной.

У Светловой екнуло сердце. Неужели? Кажется, она снова попала в переплет. Неужели это уже накатанная колея? Когда колеса крутятся и вертятся сами собой и тянут тележку помимо воли сидящего в ней пассажира. Два расследованных преступления и некоторая сомнительная, связанная с этим известность, кажется, сделали свое дело.