– Прошу, выдайте девять тысяч отцу Сергию. Они с матушкой Натальей и детишками уезжают завтра с эвакуационной колонной из города.

Матушка Наталья, хлопотавшая вокруг стола, зашмыгала носом. Все, кроме Николки, заохали от неожиданности.

– Отходная, значит, у нас, кхе-е, прощальное застолье, так сказать… – кашлянул растерявшийся староста.

– Оно, может, и правильно, с другой стороны, – зачесал голову дед Семен. – Их с детьми четыре едока, а батюшка Амвросий один. Опять же детки малые…

Отец Сергий сидел, понуро теребя редкую бороду, не вступая в тяжелый для себя разговор. Церковные бабульки крестились. Баба Фрося проследовала вслед за вышедшей матушкой, чтобы успокоить женщину и спросить, не нужно ли ей чем-нибудь подсобить перед дорогой. Один Николка после горячего чая с вареньем и сухарями был в хорошем настроении.

– Серьга, не горюй, – обратился он к молодому священнику, – я за Амвроськой прослежу и кадилом помашу.

Николкины слова хоть на немного сняли охватившую всех горечь от предстоящего расставания, заставив улыбнуться.

Анастасия выяснила в домоуправлении место жительства подруги и теперь с замирающим от волнения сердцем спускалась в полуподвальное помещение, куда переселили Софью.

Софья Вайнштейн уже собралась выходить, как услышала стук в дверь.

«Наверное, Шкет от Деда пришел», – подумала девушка, зная от толстушки Зинки, что пожилой вор вновь стал вспоминать о ней в разговорах, после того как Ванька Зарецкий ушел из ее подвала. Прошло несколько недель, и девушка, лишенная воровской опеки, опять стала испытывать большие затруднения. Зная о ее положении, Зинка предложила ей отовариваться в своем хлебном ларьке, куда ее устроил несколько дней назад Нецецкий. Несмотря на тяжесть своего материального положения, Софье не хотелось начинать все с начала и опять становиться подстилкой для старого вора. Поэтому первой ее реакцией на появление Анастасии было приятное удивление, и она даже поддалась желанию обнять неожиданную гостью. Но вскоре нахлынувшие воспоминания заставили вспомнить об отце, и огонек радости в ее глазах погас.

– Странно, что ты не побоялась ко мне прийти, – после возникшей неловкой паузы обронила Софья, жестом предлагая подруге войти.

– Соня, я так по тебе соскучилась! – Настя старалась не замечать резкого изменения в поведении подруги.

– Извини, угостить тебя нечем, сама знаешь, какое время, – холодно продолжила Софья, на самом деле раздираемая противоречивыми чувствами.

– Ну, что ты, я уже поела, спасибо, – поблагодарила Настя.

– А я еще не ела, у меня шаром покати, – начала злиться Софья на девушку, являющуюся напоминанием о прошлой, радостной и беззаботной, жизни.

Настя вдруг с ужасом поняла, как тяжело подруге было все это время, и что будет еще тяжелей, так как у нее, кроме отца, нет никакой родни. Ей стало ее так жалко, что она заплакала.

– Ну ты чего, Настька? – увидев брызнувшие из глаз Анастасии слезы, моментально оттаяла Софья. – Я что, тебя обидела? Ты меня прости, огрубела я немного… – Вытирая подруге слезы, девушка сожалела о своей негостеприимной встрече.

– Знаешь, а нашу секцию закрыли, и Бурана отдали военным, – все еще продолжая всхлипывать, пожаловалась Настя.

– Ну, может, оно и к лучшему – поставят Бурашку на довольствие, глядь, на военном пайке он как-нибудь и переживет лихолетье, – продолжала успокаивать подругу Софья, хотя у нее самой потекли крупные слезы.

Софья плакала об отце, о том, через что ей довелось пройти, и от того, что просто не представляла, как дальше жить.

– Ладно, ревы-коровы, прекращаем воду лить, – решительно тряхнула головой Софья. – Я вообще-то собиралась идти хлебную карточку отоваривать. Пойдешь со мной?

– Да, – с радостью согласилась Настя.

Пока добирались до булочной, Анастасия рассказала о полученном приглашении в оперу. Софья, к ее радости, с удовольствием согласилась пойти на представление, поскольку уже полгода не была даже в кинотеатре. Услышав от Анастасии о ее переживаниях по поводу Христофорова, Софья, сильно повзрослевшая в таких вопросах, чтобы не обидеть подругу, не стала высказывать свои сомнения, но посоветовала ей не торопиться, не искать встреч с известным оперным певцом.

– Пойми, глупышка, если у мужчины намерения серьезные, он даст это понять, а нам нужно быть посдержанней, иначе о нас плохо думать будут, – сказала она, а лицо ее посерело, словно на него легла тень мрачных воспоминаний.

Первая булочная оказалась закрытой из-за отсутствия хлеба. Во второй была многометровая очередь, причем сказали, что хлеба всем не хватит.

– Ладно, пойдем на Кузнечный рынок, там в хлебном ларьке женщина знакомая работает, – с тяжелым сердцем предложила Софья, боясь встречи с Нецецким.

В ларьке также висело объявление, что хлеб закончился, но магазинчик был открыт для продажи дрожжей. Народ возмущался тем, что пачка дрожжей идет за дневную норму хлеба, и отходил, не соглашаясь на такую замену. Увидев Софью с подругой, продавщица позвала их внутрь.

– Кто это с тобой? – опасливо поинтересовалась у нее Зинаида. Но услышав, что близкая подруга, успокоилась, заулыбалась, показывая золотые коронки.

– Что, девка, решила все-таки вернуться к нам? Оно и правильно, без Деда щас не прожить.

– Да я хотела хлебную карточку отоварить, – показала глазами на спутницу Софья, давая понять, что не надо много говорить. – Да вижу, хлеба нет.

– Ладно, давай свою бумаженцию, – последовал неожиданный ответ торговки, – так и быть, отоварю тебя по старой памяти.

Взяв иждивенческую хлебную карточку, Зинка, ловко орудуя ножницами, вырезала хлебную норму за текущий и следующий день, а потом откинула полог прилавка, за которым девушки с удивлением увидели почти целый поддон хлеба.

– Бери, подруга, вот твоя норма на три дня. – Она сунула одну буханку в руки обалдевшей от неожиданности Софье.

– Так вырежи еще за день, – протянула та карточку снова.

– Это тебе мой подарочек, – отмахнулась Зинаида. – Может, когда и ты мне уступочку сделаешь.

– О чем ты? – еще больше растерялась Софья.

– О Ванечке, конечно, – рассмеялась разбитная толстушка. – Скажи ему, когда будешь снова с ним, чтобы и про меня не забыл.

– На, забери! – Софья, залившись краской, протянула буханку обратно.

– Ну, ты, девка, даешь, шучу ведь я, – заржала Зинка. А потом обратила внимание на ее спутницу. – Тебя что, тоже отоварить?

– Спасибо, не надо, – резко отказалась Анастасия от предложения неприятной ей женщины. – У меня отец на работе на все семейные карточки получает сполна.

– Хорошо, когда так, – равнодушно кивнула Зинка. – Хотя сейчас это уже редкость. Он у тебя на оборонку работает?

Софья попыталась сделать Насте знак о молчании, но та в запальчивости или желая испортить настроение воровке, выпалила:

– В НКВД!

Зинаида побледнела, а затем бросила на Софью такой взгляд, что у девушки по спине пробежал озноб.

– Да вы не бойтесь, я отцу ничего не расскажу, – попыталась исправить свою ошибку Анастасия, которая хорошо поняла всю эту немую сцену.

– Вот и ладушки, голубушки мои, – перешла на заискивающий тон Зинаида. – Заходите, если что понадобится. А ты, Софочка, заверни буханочку-то, а то не ровен час увидит кто, так нам всем и влетит, без разбору, кто у кого где работает.

Торгашка весьма красноречиво посмотрела на Анастасию, и девушка в очередной раз пожалела, что не сдержала язык за зубами.

Настя не ожидала, что у Софьи так резко испортится настроение. Она пыталась извиниться за несдержанность, но подруга ее не слушала, погруженная в свои мысли. Девушки покинули рынок и шли молча. Уже возле дома, неожиданно, словно в сказке, они наткнулись на небольшую очередь, стоявшую за… самым настоящим мороженым.

«Если на нас хватит, порву с прошлым», – загадала Софья.

– Одну порцию в руки! – гудела очередь, когда видела, что кто-то пытается взять побольше, и тем самым помогала Софье в принятии решения.