Никогда не заставлял своих сыновей и дочек читать биографии из серии «ЖЗЛ», но всегда с большим удовольствием замечал, что книжки на полках постоянно меняются местами. Ребята читают, и мне это приятно.

Конечно, компьютер — великое откровение, почти что религия нашего времени. Нынешние дети уходят «гулять в Интернет», и для того, чтобы извлечь их оттуда, приходится устраивать «аварию» на телефонной линии. Надеюсь, что когда они эту нашу хитрость разгадают, то не будут на нас в большой обиде, ведь книжки, которые они прочитали в это время, того стоят.

В Суворовском у меня было несколько любимых книг. Но главная конечно, «Война и мир».

Вот великое произведение, где я находил ответы на все бесчисленные вопросы, которых так много у любого подростка в этот период жизни. Там было все. Мой идеал женщины — Наташа Ростова. Я знал, что не смогу полюбить девушку, которая не будет, по моему представлению, похожа на нее. Я даже был уверен в том, что она должна обязательно носить это удивительно нежное имя — Наташа. Так ведь и произошло на самом деле. Мою первую жену действительно звали Наташей. И я действительно нашел в ней черты, напоминающие чудесный книжный идеал.

Конечно, особенно внимательно я читал все, что касается войны. Я видел, как мужчина должен вести себя в бою (Андрей Болконский, капитан Тушин). Это представление нисколько не изменилось и сейчас. Твердо определил для себя, что самое страшное, что может случиться в жизни с мужчиной, — бесчестный поступок. И это убеждение прошло со мной через всю жизнь.

Все вышесказанное и многое другое (например, потрясающая картина старого могучего дуба на поляне, который весной раскрывается для новой жизни, и тут же нежная Наташа, сидящая на подоконнике и вдыхающая сладкий воздух весны) сейчас так же сильно и ярко, как в юности, живет в моей душе и составляет суть моего отношения к миру.

Чудесные описания первого бала Наташи Ростовой непроизвольно переносились мной в реальность. Ведь наше Суворовское училище располагалось в прекрасном старинном здании. Там был актовый зал с великолепными люстрами и сияющим, как полированный лед, паркетом. Настоящий бальный зал. К нам приходили танцевать прекраснейшие девушки Саратова.

Сейчас такого уже нет. Вместо бала — грохочущая дискотека. Те и нынешние танцы — все-таки несравнимые вещи. Это надо было видеть! Как великолепно обученные, стройные суворовцы в парадной форме кружились в вальсе с тоненькими и легкими, как феи, девочками. Для меня эта картина полностью сливалась с описаниями балов, где роскошные кавалергарды танцевали с прекрасными дамами в лучших домах Петербурга и Москвы. Это непередаваемое ощущение — когда любимая книга непостижимым образом воплощается в реальной жизни.

Еще одна книга запомнилась из того времени. Она называлась «Это было под Ровно» — произведение о подвиге разведчика Николая Кузнецова. Это дань послевоенной романтике, когда мы, мальчишки, тяжело переживали то, что нам не удалось принять участия в войне хотя бы в качестве сына полка. Образ мужественного, исключительно умного и безумно храброго человека, ведущего свою войну среди врагов, на их территории, произвел на меня очень сильное впечатление.

Продолжим экскурсию по зданию бывшего Саратовского суворовского училища.

— Здесь был вход в кабинет начальника училища — генерала Мельникова, — показывает Скворцов. — Мы его видели не часто, только на торжественных построениях. Запомнилось его любимое словечко: «Бесспорно!»

Кадеты над ним подшучивали. Вставали в наполеоновскую позу и важно гудели: «Бесспорно, я люблю детей!»

Эта чугунная парадная лестница — место наших мучений. Ее приходилось постоянно чистить и надраивать соляркой.

Наш генерал на фронте потерял ногу и ходил на протезе. Во время утреннего построения он спускался к нам по этой лестнице, как Зевс-громовержец с Олимпа. Сапоги бутылками, начищены, сияют. Лестница тоже надраена, блестит.

Команда: «Училище, смирно!» Все замирает и… Однажды, как на грех, генерал поскользнулся и на заду загрохотал по лестнице… Но что значит настоящий генерал! Присутствия духа не потерял, рука у козырька и на наше приветствие он ответил громко, но не очень разборчиво: «Во-го-го-го-ль-но-но-но!»

Понимаю, что не очень прилично над такими ситуациями смеяться, но что поделаешь! Запечатлелось на всю жизнь!

Под этой лестницей проводились построения и перед увольнением. Тут ходил перед нами и всех проверял дежурный по училищу. Обычно это был командир роты. Хорошо помню подполковника Михайловского по прозвищу «Шея». Шея у него и правда была заметная, красная. Могучий такой, бычий загривок. И вот один из кадетиков, который по милости «Шеи» остался без увольнения и драил соляркой нашу знаменитую железную лестницу на третьем этаже, прицельно уронил тряпку с соляркой прямо на шею подполковника.

Кадетик, который это сотворил, мне рассказывал, что все обошлось. Его не выдали. Он ведь не один лестницу драил. Ну, выпала у кого-то тряпка случайно… попала подполковнику прямо на шею. Бывает…

Под знаменитой лестницей — маленькая дверь, через нее выходим во внутренний двор.

— Здесь находилась баскетбольная площадка, — осматривается Юрий Иванович. — Тут яма для прыжков. Там, где сейчас гаражи, был плац. Ровная, хорошо утрамбованная поколениями суворовцев земля.

Однажды я удрал в самоволку. Вот так — по плацу и через забор. Он у нас высокий, сплошной. Сбежали мы с Толиком Велиховым под видом футболистов. Они тут в свободное время всегда играли, засучив брюки и сняв ремень. Мы сделали то же самое, помелькали среди них, а потом махнули через забор.

Возвращаемся тем же путем, в таком же виде, как будто в футбол играли. Не могли мы знать, что начальник политотдела подполковник Хомутов (политотдел располагался в этом вот эркере) стоял у окна и прекрасно видел все наши манипуляции. И вот, когда мы уже спокойно пересекали плац, уверенные, что все обошлось, открывается окно и разъяренный подполковник кричит на весь двор: «Ко мне! Наглецы! Немедленно!»

Притащил нас к начальнику училища, и генерал, никогда не отличавшийся особой строгостью, укоризненно прогудел: «Ну что же вы, суворовцы? Бесспорно… вас придется наказать!»

Меня смех разбирает. Нервный, видимо. Делаю вид, что кашляю. Короче, три по поведению. Два наряда вне очереди в выходные дни и месяц без увольнения.

Вообще-то у нас было много любителей сходить в самоволку. На эту тему наш суворовский поэт Юра Дмитриев даже стихи написал.

САМОВОЛКА