Пожилая женщина прислушалась к звукам в квартире, чтобы определить, где этот непутёвый молодой человек, но в квартире стояла мёртвая тишина.

«Это же Андрюшка, мерзавец, убежал, оставив меня в таком положении!!!»

Женщина попробовала разогнуться, но мышцы её не послушались. От долгого лежания они практически атрофировались. Она попыталась оттолкнуться руками, но и им не хватало сил, чтобы вернуть старое немощное тело в первоначальное положение…

…Дарья Митрофановна Нужняк еще издалека увидела фигуру их участкового врача-терапевта и прибавила шагу. Молодой человек, только закончивший медицинский институт, совсем недавно сменил их старого участкового врача, внезапно умершую от разрыва сердца. В приличном пальто, с кожаным, дорогим портфелем, в модных ботинках, он больше напоминал успешного банковского служащего.

Митрофановна вспомнила, что первое время молодой врач, видимо, сынок обеспеченных родителей, ленился ходить пешком и выезжал на личной машине, когда ему нужно было совершить обход надомных больных. Эти объезды больных стали известны заведующей поликлиникой, старой ретроградке, которая за свои почти сорок лет работы протоптала все тропинки в округе, от подъезда к подъезду больных, своими ногами. Она сочла объезды на личном транспорте покушением на врачебные традиции и чуть ли не предательством любимой профессии. На совещании в поликлинике она неоднократно высказывалась о том, что врачу необходимо лучше узнавать свой участок. Ему полезно во время обхода встречаться со своими бывшими пациентами, отвечать на их вопросы, давать профилактические советы. Одним словом, поддерживать здоровый медицинский климат на вверенной ему территории. То есть перенимать всё лучшее, что осталось от наследия СССР, – практику участкового врача. Она критиковала молодых докторов, которые стеснялись торчащих из-под одежды белых медицинских халатов, говорила, что это как раз является опознавательным знаком районного врача, по которому к нему обращаются жители. И всегда приводила в пример свою недавно умершую подругу, коллегу по работе. Однако Эдуард Носков не внял её аргументам. Наверное, он вырос очень впечатлительным молодым человеком и категорически не хотел заканчивать свою жизнь, как его пожилая предшественница. К тому же он стеснялся носить белый халат, и когда знакомился с девушками, то говорил, что у него собственное агентство недвижимости. Идя по вызовам, он всегда аккуратно складывал свой приталенный метросексуальный халатик в дорогой кожаный портфель вместе с тонометром и стетоскопом. И все же Эдуард по совету родителей уступил «старой самодурке» и теперь ужасно мучился, тщательно обходя грязь и лужи, чтобы не испачкать обувь.

Когда его окликнула приземистая и крупная, словно дубовый пенёк, старая женщина, у него сразу испортилось настроение. Он попытался сделать вид, что не услышал, и прибавил шагу, но старушенция не отставала, продолжая сокращать расстояние, явно преуспевая в «гонках с преследованием». Она уже практически перешла на бег и теперь смешно переваливалась с боку на бок, словно откормленная к юбилею утка. Преследовательнице помогла огромная лужа, которая заставила доктора Носкова остановиться из-за боязни промочить ноги и, конечно, испортить изящные полуботинки из кожи ламы. Моментально Митрофановна повисла на его руке:

– Как хорошо, дохтур, что я вас поймала, а то ведь вас к нам не дозовёшься.

Носков попытался высвободить руку, но хватка Митрофановны была как у бультерьера.

«Вот ведь повисла на мне старая колода. Жаль, что нельзя дать сейчас тебе подсечку, чтобы ты своей отвисшей задницей шлёпнулась в эту проклятую лужу. Чего доброго, меня с этой рухлядью знакомые увидят. А если сфотографируют?! Беда. Потом могут выложить в соцсетях с какой-нибудь гнусной надписью. “Подражатели Пугачёвой и Галкина”, например, или “Гендрофилы атакуют”. Зря я послушался и пешком попёрся. Вот ходи теперь по этим вызовам, чтобы по дороге на тебя такие вот древние ящеры охотились».

— Мы ведь люди бедные, денег дать врачу не можем, – продолжала между тем обрабатывать его старая липучка.

– При чём тут это? – возмутился Носков – Есть же порядок. У меня сегодня почти двадцать вызовов на участке. Двадцать!

– Ух ты! Это если каждый по сто рупчиков за визит накинет, то… О-о-о! – начала калькулировать в голове практичная старушка.

Носков понял, что для него легче будет сходить с визитом к её больной, чем избавиться от этой скандальной деревенщины. Вздохнув, он стал переводить вцепившуюся Митрофановну через лужу, ступая своими дорогими ботинками в грязную и холодную воду.

В довершение ко всему Эдуарда окончательно добила идущая ему навстречу красивая девушка, которая с очаровательной улыбкой наблюдала за его неуклюжим выполнением «сыновнего долга». Несмотря на свою небольшую практику, Носков уже успел понять, что самые тяжелые пациенты – это как раз пожилые женщины, пенсионерки. У них всегда букет хронических болезней. Они настырны, требовательны, все знают лучше любого доктора и вдобавок бедны, как церковные мыши. От них молодому терапевту не было никакого прока. Они только любили жаловаться во все инстанции на своего врача, обвиняя его в недостатке внимания и профессионализма. А их этот соевый шоколад, которым они пытаются отблагодарить его с маниакальной настойчивостью палача! Другое дело, молодые девушки: прослушивая их стетоскопом, даже от последней нищенки можно было получить хотя бы эстетическое удовольствие. А осмотр этих старых жабьих тел всегда вызывал у Эдуарда приступ тошноты и брезгливости.

Вот и сейчас его под конвоем вели к новым испытаниям, проверяя на крепость клятву Гиппократа. Уже подходя к дому, устав тащить тяжелый «прицеп», Носков возмутился, надеясь избавиться от своей ноши, но тщетно, свою хватку женщина отпустила, только когда ей понадобилось открыть входную дверь. И то не надолго. Не успев закрыть дверь в квартиру, она снова попыталась взять доктора под руку, словно боялась его нового побега.

– Да что же вы меня все своими руками хватаете? Что за манеры такие? – возмутился врач.

– А вы не переживайте так, я свои руки ещё утром мыла. Вот! – Она продемонстрировала свои узловатые, морщинистые руки. – Ишь какой нервный.

«А квартирка ничего. Эта бабища говорила, что здесь одинокая старушка проживает. И на хрена одинокой бабке такая двухкомнатная квартира в сталинском доме? Метров под шестьдесят будет. Потолки больше трёх метров. Мне бы эту хату, а хозяйке бы мою однушку в Марьино. Какая разница, где ей помирать?»

Осматривать квартиру приходилось под пристальным взглядом своей конвоирши, которая была недовольна его задержкой.

Врач помыл руки, достал из портфеля медицинский халат. Облачился.

– Сюда, – нетерпеливо указала она на комнату с больной, но, глянув на кровать, с оханьем побежала вперёд, впервые оставив терапевта без опеки.

Кляня мороку и жалуясь на свою долю, она наконец вернула Царькову в нормальное лежачее положение.

«При таком уходе эта квартирка точно поменяет хозяина в ближайшее время», – отметил про себя заинтересовавшийся врач. Он взял руку больной и сделал вид, что считает пульс.

«Интересно, а эта гром-баба просто помогает больной по хозяйству или имеет на квартиру свои виды? Может, передать этот вариант Альберту? Он наверняка сможет из этой квартирки извлечь максимум выгоды. Пришлет свою подельщицу, а та эту бабку обведёт вокруг пальца. И я получу свои приличные комиссионные».

— Пульс у вас приемлемый, – объявил терапевт больной, – но выглядите вы неважно. Вам нужен постоянный уход, чтобы рядом с вами все двадцать четыре часа находился человек. Иначе улучшений не будет. Жаль, что вы одинокая. Неужели нет даже дальних родственников? С такой квартирой можно найти желающих ухаживать за вами.

– Мир не без добрых людей, доктор. – Митрофановна почувствовала угрозу своим интересам и ринулась в бой. – Я вот по-соседски помогаю. Сын мой тоже что надо починит в квартире. Не надо нам никого с улицы. Только ограбят старуху.