– Сколько оптом? – спросил кое-что уже знающий Вова. Ему сказали. Цена была чуть не вдвое выше той, что он собирался запросить.

– А эту возьмете? – спросил Вова и протянул своего Вигасина.

– Сколько у вас? – поинтересовались за лотком.

– Пятнадцать пачек, – признался Вова.

– По сколько?

Вова назвал цену.

– Значит так, мужик, – ответили ему. – Скидывай два рубля, и я забираю все пятнадцать. Не скинешь – возьму только пять.

Так просто! Скинув два рубля, Вова в один миг зарабатывал… Значит так: пятнадцать пачек умножить на четырнадцать штук, умножить на три рубля (Вовина наценка)… Получался месячный оклад с гаком.

– Ну, согласен?

Но Вова молчал. Он стоял, толстый и молчаливый, и думал, оттопырив нижнюю губу. Думал упорно. Герберт Н. Кэссон учит: «Не продавай дешевле, если можешь продать дороже». Но он же наставляет: «Не гонись за ценой, если можешь воспроизвести (товар». Вова мог воспроизвести. Достаточно было сесть в машину и смотаться к знакомому подвалу. Он думал, думал, наконец придумал:

– Рубль скидываю, бери все!

– Тащи.

Вове дали грузчика с тележкой, и они с грузчиком доставили по назначению все пятнадцать пачек.

Расплатились с Вовой тут же на месте. Ничего себе! У Вовы защипало в носу. Запахло бизнесом.

Леонид Петрович удлинил телефонный шнур, и теперь можно было таскать за собой аппарат по всей квартире, в том числе – на крохотную кухоньку и в крохотный санузел. Это было необходимо: аппарат трещал непрерывно, потому что Леонид Петрович с некоторых пор работал «девушкой на телефоне» Он работал у Ивана Шалуна, прибывшего в Москву из Средней Азии с банальной целью заработать денег. Впрочем, какой-то первоначальный капиталец у Ивана Моисеевича уже был.

Перестройка застала Шалуна (ну и фамилия, однако!) за исполнением обязанностей главного инженера строительного управления в городе Фергане. Так что фамилия – фамилией, а главный инженер в неполных тридцать – это совсем неплохо. Тут со строительством началась чехарда: один объект замораживают, другой – срочно форсируют: там уже действует кооператив с его невеликими, но живыми, теплыми деньгами. Деньги начали порхать, как птицы. Заманчивые и неуловимые. Шалун решил расставить силки. Он дал объявление в местной газете: «Объявляется конкурс на лучшее предложение, как быстро разбогатеть. Победитель получает приз – один миллион рублей».

Призового фонда у Вани Шалуна, конечно, не было. Но он и не собирался объявлять результаты конкурса. Так что первый коммерческий шаг главного инженера был весьма остроумным. Кто бы мог к нему придраться? Он же не выманивал деньги! Нет-нет, только идеи! А велика ли их ценность? Шалуну, например, ни одна не подошла. И все. Но ему и не пришлось давать никаких объяснений. Кому, спрашивается? В моменты потрясения структур! Смешно.

И все же одну идею Иван Моисеевич извлек из абонементного ящика, куда доверчивые граждане слали свои придумки. Идея была проста до гениальности, он присвоил ее без зазрения совести, она стала его идеологическим капиталом. Под эту идею Иван Моисеевич уволился из СУ и продал машину «копейку», что и дало маленький капиталец, с которым будущий бизнесмен и прибыл в столицу распадавшейся империи.

Через некоторое время в газете «Известия» появилось объявление: «Вниманию книголюбов! Объявляется открытая подписка на: а) полное собрание сочинений Конан Дойла – в восьми томах, б) полное собрание сочинений Майн Рида – в двенадцати томах». Далее шли расценки и условия подписки. Деньги (за все тома сразу!) следовало высылать на расчетный счет фирмы «Центр маркетинга Т-Бридж», почтовые же квитанции с приложением паспортных данных – по безликому адресу на абонементный ящик. Вот так. О получении талонов будет объявлено дополнительно.

Что тут можно сказать про Ивана Моисеевича Шалуна? Он поймал момент. Это был уникальный в истории нелепого государства момент, когда запреты на издание книг исчезли, а пищи для утоления многолетнего книжного голода еще не было. Это был канун книжного бума. Безветрие перед ураганом. Нужно было успеть, пока словосочетание «полное собрание» не потеряет привкус почти запретного плода. Иван Моисеевич успел.

На расчетный счет фирмы с вычурным для непонятности названием потекли деньги, в абонементный ящик конверты с квитанциями и паспортными данными. Впрочем, о ящике уже не шло и речи. Конверты складывались в почтовые мешки. Почтовым работникам пришлось выплачивать прибавку к зарплате. Количество полных мешков росло. Сумма на счету в скором времени перевалила за двести миллионов. Неухоженные, полуголодные люди желали непременно прочесть Конан Дойла и Майн Рида в полном объеме. Раньше они не могли и мечтать о такой роскоши.

Стали приходить на абонементный ящик и телеграммы с нетерпеливыми вопросами: «Деньги перевели, когда же результат?»

Иногда Шалун прикрывал веки и представлял мысленно просторы родины, на которых были разбросаны участники шального мероприятия. Просторы представлялись необъятными. Становилось жутко. Пора было начинать действовать. Нужно было успокоить публику и налаживать производство. Ивану Шалуну требовался помощник. Он объявил об этом своим немногочисленным знакомым, и кто-то из них вспомнил о Леониде Петровиче.

Они встретились в скромном номере гостиницы ВДНХ, который снимал Шалун. Иван Моисеевич радушно принял гостя, помог снять плащ, усадил в кресло.

– Я скоро перееду, – объяснил он, – буду снимать квартиру возле метро Домодедово, а пока вот – в гостинице. Пиво? Пепси?

Леонид Петрович смущенно отказался.

– Меня зовут Шалун Иван Моисеевич. Можно просто Ваня.

Леонид Петрович тоже представился. Он взглянул на Шалуна снизу вверх, потому что Шалун не садился. Иван Моисеевич был из тех людей, которым не сидится на стуле. Избыток энергии заставляет их бежать или идти, а если бежать и идти некуда, то – хотя бы стоять, перебрасывая с ноги на ногу тяжесть тела. Высокий, худощавый, с красиво посаженной головой, он как магнитом притягивал к себе внимание собеседника. Русско-еврейское имя-отчество и по-азиатски узкие глаза говорили о коктейле, намешанном в его крови. Леонид Петрович знал, что такие люди часто бывают незаурядными. Шалун сразу предложил Леониду Петровичу триста тысяч в месяц без вычетов, за это Леонид Петрович должен был с восьми утра до восьми вечера сидеть на телефоне и отвечать на звонки подписчиков. Что тут скажешь? Зарплата была по тем временам отменной. К тому же Бюро пропаганды художественной литературы свернуло свою благородную деятельность. Приходилось искать заработок. А тут заработок сам плыл в руки. Работа, правда, лежала далеко от творчества, но капризничать не приходилось.

На другой день Шалун дал в газете объявление с номером телефона Леонида Петровича, и вскоре Леонид Петрович слился со своим телефонным аппаратом намертво. С восьми до восьми он был прикован к нему, как раб к галере. Однако, несмотря на время, указанное в газете, звонки не утихали и после двадцати часов. Тысячи настоящих и будущих подписчиков поселились в крохотной квартирке гостиничного типа. С Мариной Леонид Петрович общался только ночью. Когда она укладывала мальчика спать, он уходил со своим аппаратом в кухоньку или в туалет и давал, давал разъяснения на какой расчетный счет, какой абонементный ящик, когда появятся подписные талоны, а когда и первые тома. Неординарная зарплата требовала неординарных усилий.

Снимать деньги со счета и банально закупать бумагу Ивану Моисеевичу ужасно не хотелось. Он чувствовал дрожащим от восприимчивости нюхом, что где-то рядом притаилась халява. Нужно только нащупать ее и взять. Где-то совсем близко. Тем более что в воздухе, которым дышали начинающие коммерсанты, повисло слово «бартер».

В небольшой квартире на Домодедовской улице собрался штаб. Или, если отойти от военной терминологии, – производственный отдел. Разместились неудобно, на разложенном двуспальном диване, сидели рядком, не облокачиваясь: спинки не было. Рядом с Леонидом Петровичем сидела жена Шалуна Тамара, изумительной красоты женщина с тонкими чертами лица, темноволосая, с роскошной навечно загорелой кожей, которую она любезно демонстрировала окружающим, находясь в открытом до предела сарафане. Нет-нет, двусмысленные улыбки здесь неуместны, потому что сарафан, как сказано, был открыт только до предела. А сверх предела все было закрыто. Но и сарафан был красив: ярок и облегающ. Вместо банальных лямок красовались черные шнурочки – по два на каждом в меру полном плече, а вырез, как было уже замечено, открывал все позволительное, а ничего непозволительного не открывал. И только при повороте ладно сбитого тела намечался едва заметный намек на щелку, переходящую, как можно вообразить, в углубление, – и только. Одним словом, царица Тамара была, конечно же, украшением этой компании коммерчески озабоченных мужчин. Однако же и она не являлась небожительницей, отнюдь. Тамара вела всю канцелярскую часть предприятия и была просто-напросто бухгалтером миниатюрной фирмы с непонятным названием, а ее паспортные данные и образец подписи хранились в банке.